«Глина засасывает полностью»: художник, который нашел себя в Израиле
Работы Геннадия Дворкина – это своеобразное исследование глины. Он экспериментирует. Необычная текстура, характерные трещины, неожиданная глубина цвета и неочевидные узоры, которые неизбежно появляются в процессе обжига, в его работах становятся неотъемлемой живой частью. Дворкин — член Ассоциации художников-керамистов Израиля, и хотя его работы могут использоваться по назначению, они выходят далеко за рамки функциональности, становясь произведениями искусства.
— Как вам живется в Израиле?
— Мне тут хорошо. Полжизни здесь прожил. Я понимаю людей на улице, их психологию. В Европе все холоднее. Замороженные ледяные брикетики ходят по улицам, автоматически улыбаются. Я и сам — замороженный брикет, которому нужно личное пространство и чтобы никто не дергал. Но когда я выхожу из своей норы, мне хочется только израильского «Ялла!».
— Правда ли, что десять лет вы жили чуть ли не отшельником под Иерусалимом?
— Три года в Эйн-Керем, и еще лет семь — на чердаке у своих родителей в Бейт-Шемеше. Единственное, что я делал – лепил, сидел за гончарным кругом. Иногда спускался поесть и подышать воздухом. Я шел спать с этим, просыпался с этим, и ни на что другое не отвлекался. Посмотрите на керамистов, у которых действительно что-то получается — вы редко увидите молодого. Глина засасывает полностью, ты не можешь думать ни о чем другом, кроме работы. Это очень хороший выход из сложной ситуации, в которую может попасть человек.
Я не любил уроки химии в школе, а сейчас мне приходится с химией сталкиваться каждый день: порошки, глина, надо смешивать глазури… Чтобы это понять и создать свою глазурь — годы нужно потратить. Отдать этому половину мозга. А у меня оба полушария ушли на глину. Но зато я научился с ней общаться. Касаться, проводить пальцами и чувствовать материал. Мозгом. На моих кончиках пальцев все — глаза, сердце… Сейчас я понимаю, что чем больше прикасаешься к глине, тем больше ее начинаешь понимать. Я вступил с ней в диалог.
В последние несколько лет мне хочется в своих работах показать природу без режиссуры. Даю глине говорить. Стараюсь аккуратно вскрыть кусок глины и посмотреть, что там внутри — определенная текстура, и запечатлеть это, запереть это в ненавязчивую форму, соблюсти чувство такта. Никакой человеческой руки. Природа делает линии. Нужно этому учиться — не прикасаться. Меньше трогать материал.
— Приступать к работе в состоянии грусти можно? Многие этим спасаются.
— Многие — возможно, но это не мой вариант. Грустным лучше не браться за работу. Я пробовал тысячу раз, ничего не получается. Влюбленным – да, но при условии, что эта любовь ответная. Работа всегда отражает состояние ее создателя. Джексон Поллок, например, у него там такая война красок на картинах, и ты видишь — все у него было хреново в жизни. Но чем он мне нравится? Тем, что он всегда помнил правило: «Нужно вовремя остановиться». Другое дело Пикассо — четкие линии, цвета, а иногда хулиганистые, расслабленные линии — и каким он был жизнерадостным! Любил человек жизнь.
— Правда ли, что вы мечтали об окнах?
— Раньше мечтал окна большие иметь в мастерской, да! В новой студии, в которую переехал, я это получил. Самое важное в моей работе — это финиш, видеть натянутость предмета. Я работаю с тенью. Тенью от предмета, его линий. Чем четче тень, тем изящнее предмет, натянутее. Тень должна проходить ровной, четкой линией, без остановок, от начала до конца. Если у тебя получилось — это финиш.
Как древним строителям удалось добиться идеальных геометрических форм пирамид без использования современных технологий? Тень! Они применяли древнейший астрономический инструмент — гномон, который отслеживал точку тени через равные промежутки времени. Не нужны линейка, карандаш, только руки и тень. Тень нельзя обмануть. Либо она есть, либо ее нет.
— Нет страха, как у пианистов: «Не дай Бог, что-то случится с моими руками»?
— Был случай, когда я сломал правую руку, упав с велосипеда. Полгода был в гипсе. Но мне это очень подтянуло левую руку, я не переставал работать. Я из семьи оптимистов. Меня научили смеяться даже над трагедией. Мало чего боюсь.
— У вас есть работы, которые прошли дровяной обжиг? Слышала, что это — целая философия, когда собираются десятки керамистов, обжигают свои вещи в одной печи на протяжении недели…
— Этот процесс нон-стоп. Да, я продолжаю работу мастеров древности и работаю с дровяными печами. То, как огонь создает невероятный рисунок на керамике, насколько процесс дровяного обжига неподвластен контролю, превращает обжиг в мистическое и уникальное действие. Ценность такого изделия в том, что по сути это — совместная работа человека и природы, и каждое изделие неповторимо.
Таша Карлюка – специально для сайта «Детали». Фотографии для публикации предоставлены Геннадием Дворкиным˜
