От флагов Палестины до службы в ЦАХАЛе — как бедуинские деревни в Негеве борются за признание

Десятков бедуинских поселений на юге Израиля официально нет на карте. Откуда они взялись, как живут в них люди без школ, асфальта и «Железного купола», и можно ли как-то узаконить эти населенные пункты с сомнительным статусом? Чтобы выяснить все это, «Детали» отправились в гости к бедуинам.

На подушках под навесом лежит шейх Аль Тури, глава деревни Аль Аракиб. У него пышные седые усы и красная куфия. Шейх курит толстые самокрутки с крепким табаком, слушает старенький транзистор и ругает правительство:

— Тут летал самолет, распылял американские химикаты, все, чтобы уничтожить нас.

Звучит как бред, но это не бред. Есть решение Верховного суда о том, что на определенном этапе борьбы государство пыталось вытравить поля бедуинов химией. Эти действия признаны незаконными, но и поля признаны незаконными, и деревня – тоже.

Суды тянутся не одно десятилетие. Бедуины доказывают, что платили налоги за эту землю еще в Османской империи. Судья с ними не соглашаются.

• Читайте также: 
• Деревня похищенных: как живут бедуины-мусульмане, чьих родственников захватил ХАМАС
• «Мы – неотъемлемая часть этой страны» – лидеры бедуинской общины выступили с четким посланием
• «Миллион за имена убийц». Бедуины объявили террористам ХАМАСа кровную месть

— В моем детстве здесь было шесть прудов для сбора дождевой воды. Сеяли пшеницу и ячмень, держали скот, — объясняет сын шейха 50-летний Азиз Аль Тури, потихоньку перенимающий дела отца. — А после 2010 года начались сносы.

222 сноса

Считается, что Аль Аракиб разрушили уже 222 раза. Построить и снести бедуинскую деревню гораздо проще, чем любую другую. В ней почти не бывает капитальных строений. А от сносов практически не остается строительного мусора. Обломки какого-то сравнительно капитального здания можно увидеть только в одном месте. Азиз объясняет, что это была мечеть.

Сейчас в деревне три навеса и пара фургонов, в которых можно спать. Прямо на полу машин раскладывают матрасы, готовят на горелках. Азиз встречает нас в теплом армейском комбинезоне, ведь ночью в пустыне холодно. Но начинает припекать, он скрывается в одной из машин и возвращается в свитере, джинсах и двух разных ботинках: один со шнурками, другой – без.

— Мой дом там, где моя земля, — театрально произносит Азиз и поднимает горсть почвы. Жест эффектный и видно, что повторяется он уже не раз. Здесь часто бывают журналисты.

Палестинские источники пишут, что в Аль Аракиб живут 800 человек. «Аль-Джазира» сообщает о 220 жителях. Сам шейх говорит о 22 семьях и предлагает считать, что в каждой, в среднем, восемь человек. К нашему приезду в деревне несколько взрослых семей и десяток детей.

Из живности две взрослых лошади и жеребенок, одинокий гусь в будке, а в вади пасется отара овец. Из удобств: колодец с генератором, фонари на солнечной батарее. В туалет ходят прямо в вади.

В общем деревня не выглядит так, будто в ней постоянно живет значительное число людей. Но во время каждого сноса здесь собираются сотни бедуинов. Больше всего это напоминает второй майдан во Львове или лагерь противников стройки мусорного полигона в Шиесе на русском Севере. Аль-Аракиб уже не столько деревня, сколько символ борьбы.

Все жители зарабатывают где-нибудь еще, объясняет шейх: в кибуцах, в мошавах. Сам он был бригадиром, занимался плодовыми деревьями. Азиз официально нигде не работает. Он неформальный глава деревни и лидер борьбы

— Кто-то даст овощей, кто-то денег, на это и живу, — говорит он.

Большая часть местных почти все время Рахате – единственном бедуинском городе, построенным Израилем. У них там дома и квартиры или квартиры близких родственников.

— Многие просто приезжают сюда на выходные, — рассказывает Алиаа.

Ей 27 лет, она была замужем, жила в Рахате, но поняла, что не может больше, развелась и вернулась сюда.

— Здесь все заботятся друг о друге. Если кто-то не появятся с утра, другие попытаются узнать, все ли хорошо с ним, не заболел ли, — объясняет Алиаа. – А в городе всем все равно. И еще я не могу жить в домах выше уровня земли.

В Рахате девушка кончила школу, потом выучилась на фотографа. И периодически снимает бедуинские свадьбы. А еще пополняет фотографиями деревенскую группу в Instagram. Как любой центр активизма, деревня ведет активную жизнь в социальных сетях.

В ее группе в соцсетях можно было найти палестинские флаги, но до 7 октября. Сейчас никаких обвинений в адрес ЦАХАЛа. Из-под маски арабо-израильского конфликта выпирает спор куда более древний и непримиримый: спор кочевника и оседлого земледельца.

Горожане поневоле

До начала XX века негевских бедуинов никто не трогал, и они спокойно жили по своим законам. Первые попытки поменять традиционный образ жизни предприняли еще турки. В том числе и поэтому бедуинские общины потом охотно помогали англичанам воевать с ними.

Во времена британского мандата администрация помогала строить колодцы и резервуары для дождевой воды. Так кочевники приобщались к земледелию. Некоторые садились на землю.

— Правительство Ицхака Рабина узаконило бедуинские деревни на севере страны. Там это было проще, потому что права на земли были зарегистрированы еще во времена британского мандата, — объясняет арабский правозащитник Джафар Фарах. – В Негеве дела обстояли сложнее. Там на момент создания государства племена знали, где чья земля, но официально это оформлено не было.

После Войны за независимость многие бедуины откочевали из этих мест. В Негеве осталось немногим более 10 тысяч кочевников, занимающих огромную территорию. Стране нужны были сельскохозяйственные угодья, военные объекты, планировалось сажать леса. Во имя этого местные племена решили принудительно урбанизировать.

— В первые годы существования государства Израиль бедуинов Негева сконцентрировали в зоне Сайедж. И признали за ними только 7 населенных пунктов, в том числе, будущий город Рахат, — рассказывает Джафар Фарах. – В 1960-х признали еще два региональных совета, по 7 деревень в каждом. Государство начало переговоры с общинами о выплате частичной компенсации за землю 1000-2000 шекелей за дунам. От компенсаций люди отказывались.

В СССР и России, например, так же поступали в те годы с северными оленеводами. Для них строили поселки со школами и поликлиниками. Своего рода сделка: социальные услуги и интеграция в обмен на традиционный образ жизни. Кого-то это устроило, кого-то нет.

Так появился город Рахат, в котором проживают больше 70 тысяч человек. Еще несколько официальных поселков и деревень. Но часть бедуинов по-прежнему живет в 35 непризнанных деревнях.

Уже не кочевники

Если вы бывали в развалившемся колхозе центральной России, бедуинская деревня не покажется вам неопрятной. Высокие заборы из гофрированного железа вырезаны неаккуратно, но стоят прямо, без ржавчины и неприличных надписей. Подрастают ухоженные деревца, как у старательного дачника.

Умм-Нмиле хоть и непризнанная деревня, но вполне обжитая. Здесь обитает клан Аль-Зиядне, ставший известным после того, как четырех его представителей похитил ХАМАС. Двое младших заложников были освобождены в рамках сделки, а Юсеф и Хамза Зиядне по-прежнему находятся где-то в туннелях сектора Газа.

До войны они, как и почти все здесь, работали в сельском хозяйстве в кибуцах и мошавах у границы с Газой. И сейчас многие местные остались без дела и без денег. Некоторые жители деревни в армии – в частях бедуинских следопытов. А шейх Али Аль-Зиядне раньше и вовсе пребывал на государственной службе.

Поэтому, хоть юридически эта деревня тоже не признанная, она значительно сильнее интегрирована в Израиль. Тут даже есть водопровод.

— Мы получаем воду от соседнего кибуца, — объясняет шейх. И демонстрирует нечто совсем неожиданное – туалет и душевую, пристроенные к бедуинскому шатру.

Хотя большая часть домов здесь – большие палатки, они уже начали прирастать к земле, обзавелись твердыми полами. Столы, за которыми пьют чай, еще стоят просто под навесами. Но уже на бетонной площадке, ровно залитой и тщательно выметенной.

Часть домов даже подключена к электросети. Для остальных, в том числе и для шейха, источниками энергии служат солнечные батареи. Али Аль-Зиядне откидывает ковер и демонстрирует целый ряд мощных аккумуляторов – благодаря ним свет есть и ночью.

В Умм-Нмиле нет ни школы, ни поликлиники – за всем этим надо ехать в Рахат. Но, во-первых, до города всего 2 км, а во-вторых, кибуцы и мошавы обычно живут точно также. Сложнее всего ситуация с безопасностью. В деревне на 700 жителей нет ни одного бомбоубежища. Не защищают ее и системы ПВО.

Известно, что «Железный купол» экономит ракеты-перехватчики и сбивает только те цели, которые угрожают израильским населенным пунктам. Так вот, непризнанные деревни населенными пунктами не считаются. И это приводит к жертвам. От ракет из сектора Газа за эту войну погибли уже 7 бедуинов из непризнанных деревень, 6 из которых – дети.

После начала войны в Умм-Нмиле приехали военные и построили временное земляное укрытие чуть выше человеческого роста и без крыши. В Аль-Аракиб нет и этого. Там местные активисты привезли бетонную трубу диаметром 2 метра и загородили ее с одного из торцов бетонными блоками. В ней и прячутся во время обстрелов. И это тоже явная разница в статусе двух населенных пунктов.

Политика компромисса

— Про некоторые деревни, такие как Умм-Нмиле, государство думает: признавать их или нет, — рассуждает Джафар Фарах. – Их не пытаются снести целиком, сносят только отдельные дома. Дело в том, что эти решения чисто политические. Государство выделяет земли кибуцам и мошавам. Нынешнее правительство основывает еврейские поселения. Так почему нельзя просто признать право за бедуинскими деревнями?

Фарах уточняет, что речь уже давно не идет обо всех землях пустыни, которыми когда-то владели бедуины.

— Весь спор из-за примерно 1% территории Негева, где непосредственно живут эти люди сейчас, — объясняет он.

Деревня Дриджат тут же, неподалеку, – отличное доказательство тезиса Фараха о политическом характере решений. Дело в том, что живут в ней вообще не бедуины, а оседлые земледельцы- феллахи. Они переселились с юга Хеврона в конце XIX века. Жили сперва в традиционных пещерах, потом в каменных домах, имели документы, их населенные пункты были отмечены на старых картах. Но деревня считалась непризнанной до 2004 года. И лишь в 2014 году здесь начали строить водопровод и прокладывать асфальтовые дороги.

— А электричество у меня в доме подключили только два месяца назад, — рассказывает Джабар Абу Хамад, внук основателя Дриджат.

Дедову пещеру он превратил в туристический объект. А сам живет рядом в высоком каменном доме. В 1987-м году деревню собирались снести, и жители начали бороться за ее существование. Но выбрали путь не конфронтации, а сотрудничества и компромисса.

— Мы не начинаем разговор с того, что это наша земля, и мы ни кусочка не отдадим, — объясняет Джабар. — Часть своей земли я передал, чтобы государство построило инфраструктуру. Но я понимаю, что это нужно для деревни.

В детстве он ходил в школу за 9 км пешком. Теперь школа, садик, клиника есть в самой деревне. История садика особенно показательная.

— Когда Йоси Сарид был министром образования, он утвердил строительство детских садов в непризнанных деревнях. Мы пришли к представителю правительства. И тот сказал нам, что деньги кончились. Но если вы так хотите строить садик, то нет проблем: принесите 45 тысяч шекелей, — вспоминает объясняет Джабар. — Мы разделили эту сумму на всех жителей и собрали ее за три дня. Принесли деньги, положили на стол. Чиновник был в шоке. Конечно, он не притронулся к деньгам, просто он думал, что мы ничего не принесем и можно будет ничего не строить. Сказал: заберите деньги, и я обещаю вам, что через месяц у вас будет детский сад. Так и поступил.  Все эти вещи помогли нам стать признанной деревней.

Среди выходцев из Дриджат 30 врачей, несколько юристов. Многие студенты учатся за границей, женятся там и везут в деревню своих жен. Так что последнее время на улицах звучит немецкая и французская речь.

На самом деле, выходцы с высшим образованием и хорошей карьерой есть во всех непризнанных бедуинских деревнях. Даже среди уроженцев непримиримой Аль Аракиб есть врачи и ученые. А признанные деревни – и вовсе место новых для бедуинов возможностей.

Скажем, в деревне Лакии среди 16,5 тысяч жителей есть даже бедуин-стартапер. Имеется там и женский центр, где занимаются просвещением и лидерством, борются с семейным насилием и привлекают бедуинок к изготовлению традиционной вышивки на продажу, чтобы обеспечить им финансовую независимость.

— В нашей семье девочки работали с 10 лет. После школы мальчики занимались своими делами, а мы пасли овец, пекли питы и следили за маленькими детьми, — рассказывает создательница женской ассоциации в Лакии Наама Аль-Сана. – У меня самой только четыре ребенка, и правила в семье совсем другие. А одна из моих дочерей, учительница математики, решила, что ее достаточно только одного ребенка.

Образ жизни молодого поколения бедуинов постепенно меняется. Сделка по обмену образа жизни на образование, карьеру и социальное благополучие часто приносит плоды. Но далеко не все готовы ее заключать, особенно – принудительно.

Никита Аронов, «Детали». Фото: Олег Яковлев.