«Никогда перед ним на коленях стоять не буду»

Абрама Иосифовича Фримана, одного из последних литераторов Советского Союза, писавших на иврите, от очередного ареста избавила только смерть. Всем известно, что рукописи не горят: чекисты пытались изъять и уничтожить его черновики, однако в 1968 году, через 15 лет после смерти писателя, в Израиле были изданы его последние сочинения и переписки. Заветная мечта подвижника ивритской словесности, мечтавшего опубликовать свои книги в возрожденном еврейском государстве, наконец сбылась.

Свидетель погрома

Абрам Фриман родился 15 октября 1888 года в местечке Тростянец на юго-западе Украины в многодетной семье купца Иосифа-Цви и домохозяйки Шейндл Фриман. Учился в хедере, но и репетиторы домой приходили, одним из которых был знаток Талмуда и ивритской литературы Мордехай-Цви Александр. Учитель так увлекательно рассказывал про «творца еврейского романа» Абрама Мапу и про писателя-публициста и философа Ахада ха-Ама, что юноша из Подолии твердо решил тоже стать писателем.

До революции Абрам часто проводил время у сестер в Одессе, и в 1917 году несколько месяцев обучался литературному мастерству у жившего там классика еврейской литературы Хаима Нахмана Бялика. А в мае 1919-го он стал свидетелем погрома, который устроили в Тростянце украинские крестьяне. Время стерло подробности тех страшных дней. По одной из версий, Абрама Иосифовича схватили вместе со всеми и уже вели на экзекуцию, но он смог договориться с конвоировавшим его украинцем, рассчитавшись за свое освобождение дорогими часами. Есть и другая версия: Фриман шел в синагогу молиться, но повстречавшийся ему знакомый крестьянин предупредил писателя, что евреев заперли в здании и дело идет к резне. Абрам Иосифович спрятался в кустах, откуда, не в силах вмешаться в события, видел кровавую бойню. Потом из-за этого на них в Тростянце криво смотрели: дескать, знали Фриманы о погроме – и не сказали.

Фриман тогда поклялся запечатлеть на бумаге и страдания еврейского народа, и примеры героизма, которые он лицезрел в те страшные дни. Клятву он выполнил – так появился на свет самый значительный труд его жизни роман «1919». В 1924 году (по другим данным – в 1926) Фриман уехал из Тростянца в Одессу, где продолжил совершенствоваться в литературном мастерстве. Однажды поэт Саул Черняховский, который в 1922 году переехал из Одессы в Германию, предложил Фриману опубликоваться в Берлине и немного погодя перевел писателю аванс. Понимая, что в Стране Советов почта перлюстрируется, литератор все же решил рискнуть и послал Черняховскому свои рукописи. Копии благополучно дошли до адресата и были опубликованы.

«1919»

Отдельные главы давно задуманного романа появились в 1930 году в журнале «Ха-Олам» – автор скрылся за инициалами. А в 1931 году первая часть романа вышла в Берлине, в издательстве Авраама-Йосефа Штибеля.

В произведении рассказывается о жизни украинских евреев во время Гражданской войны. Главный герой романа – бывший царский солдат Шломо из Перегоновки – до боли напоминает родного брата Фримана Мордехая, который, как и Шломо, когда-то организовывал в местечке самооборону. В романе есть сионист Шмуэль, коммунист Валка, колоритные украинские крестьяне, ортодоксальный еврей реб Нисан Даян – целая плеяда характеров и зарисовок еврейского штетла и украинских сел ушедшей эпохи, написаных старомодным, очень сочным ивритом, которым автор виртуозно владел.

В отличие от других еврейских писателей приспосабливаться к советской действительности Фриман не хотел. В кругу близких и родных он признавался, что сделал в жизни несколько крупных ошибок, но самая главная – отказ от переезда в Палестину.

Во времена НЭПа в Советский Союз приезжало множество туристов из Америки и среди них – редакторы, заинтересованные в связях с местными авторами. Так, еврейский американский писатель Иосиф Опатошу разыскивал еврейских писателей из Советского Союза, которые могли бы присылать ему свои произведения для публикации в США. Ему порекомендовали Фримана как восходящую звезду еврейской литературы и глубоко идейного человека. И на встрече Опатошу предложил одесскому писателю присылать свои произведения в американские журналы, но поставил условие: поменять иврит – язык произведений Фримана – на идиш. Тот отказался.

Там же, на встрече, Фриман спросил американского коллегу: «Вот вы ездите в Москву и Одессу, а почему не едете в местечки… в гущу еврейского народа?» По его словам, перебив хребет еврейскому торговцу и ремесленнику, советская власть уничтожила еврейскую культуру бывшей имперской черты оседлости.

Сионист поневоле

В 1932 году Абрам Иосифович живет в Одессе, снимая тут комнату. Работает уполномоченным по распространению периодической литературы в высших учебных заведениях – и пишет, отправляя прозу и стихи в Палестину, Германию, США и Англию. Но скудного заработка служащего и редких гонораров из-за рубежа катастрофически не хватает. Фриман жил в сыром, неотапливаемом помещении, не было денег даже на нормальную обувь. Ради дополнительного заработка он начал преподавать иврит. А где иврит – там и сионистские идеи…

В итоге 15 июля 1935 года Фриман был арестован Управлением НКВД по Одесской области как «активный участник сионистской организации». Следствие отводило Фриману роль едва ли не правой руки создателя группы – еврейского писателя из Москвы Авраама Криворучко (Карива), который успел репатриироваться в Эрец-Исраэль и тем самым избежал преследований. Одесситов обвиняли в проведении подпольных собраний, нелегальной связи с иностранными сионистами, распространении антисоветской литературы. Фримана также обвиняли в том, что он посылал свои рукописи в Палестину и соучаствовал в укрывательстве представителя московского сионистского центра Ханзина, бежавшего от следствия в Одессу. За все это Абрам Иосифович был осужден по статье 54-10 УК УССР («антисоветская пропаганда и агитация») на три года ссылки.

Незадолго до ареста работавший в палестинской прессе Авраам Карив подготовил к публикации вторую часть романа Фримана «1919». Она вышла в тель-авивском издательстве «Штибель» и принесла писателю литературную премию имени Бялика за 1935 год – самую престижную литературную награду Эрец-Исраэль.

Ссылку лауреат отбывал в городе Камышлове Свердловской области. Когда дело уже двигалось к освобождению, он был арестован во второй раз – разразилась «ежовщина», а камышловскому райотделу НКВД стало известно, что административно сосланный писатель продолжал поддерживать связь с «сионистскими кругами Палестины» – друзьями и коллегами Фримана, сумевшими выехать из Советского Союза, – включая Карива. Друзья не забывали писателя и всячески его поддерживали, в том числе материально: иногда присылали денежные переводы и вещевые посылки. А также в письма из Эрец-Исраэль они вкладывали вырезки из ивритоязычных газет. И этого оказалось вполне достаточно для нового срока. Фриман, арестованный повторно в марте 1938 года, получил еще три года лагерей.

Во время войны Фримана разыскивали представители палестинского издательства «Тейвес-Дойер», но, конечно, никакой речи о прямом сотрудничестве с иностранными издательствами и средствами массовой информации уже не могло быть. В те годы писатель пережил еще одну трагедию: от рук нацистских палачей в Кировограде погибли его сестра Рива и их больная мать.

В 1945 году бывшему политзаключенному разрешили вернуться в Украину. Фриман решил устроиться в курортном городе Осипенко (теперь – Бердянск), где еврейскому интеллигенту пришлось сначала работать на рыбной базе, а затем кладовщиком. Проблемы с трудоустройством преследовали писателя до конца его дней: с одной стороны, лауреату премии Бялика психологически тяжело было заниматься чем-то, кроме литературы, с другой – с двумя судимостями трудно было устроиться даже на самую простую работу.

Друзья и «коллеги»

Со временем в Осипенко у писателя появились единомышленники: художник и фотограф Моисей Подва, который в молодости ездил в Египет и Палестину; Семен Бабин, приехавший из Беларуси, был в прошлом сторонником сионистского движения; медсестра Маслова-Кричевская в конце 1920-х – начале 1930-х сидела как идейная троцкистка в лагерях. Все они сходились во мнении, что Советский Союз был не той страной, за которую себя выдавал изначально.

Однако была у Фримана и другая категория общения, пожалуй, даже более многочисленная – профессиональные провокаторы, секретные осведомители и агенты МГБ. Крайне запуганный, c подорванными здоровьем и психикой, Фриман ужасно боялся вновь попасть в руки кровавого режима. А система, настроенная на постоянную слежку за бывшими политическими заключеными, шла за ним по пятам. Скрыться от нее было невозможно. Тем более, что использовались безошибочно подобранные инструменты: к еврейскому литератору и бывшему зэку Фриману подсылали евреев, литераторов и бывших заключенных.

В конце июля 1949 года за Абрамом Фриманом активно шпионил агент МГБ «Зарницкий» – Александр Залкинд, бывший заместитель редактора газеты «Комсомолец Украины», сам вернувшийся в 1947 году из сталинских лагерей. Потеряв в застенках родного брата, комбрига Марка Залкинда, «Зарницкий», отбывая срок за участие в троцкистской организации, в 1941 году стал лагерным стукачом.

По заданию МГБ бывший «специалист» по осужденным троцкистам стал рыскать по городу в поисках еврейского подполья. Познакомившись с религиозным евреем, часовым мастером Гедалией Розенфельдом, «Зарницкий» обратил внимание, что к старику-часовщику иногда заходил побеседовать пожилой еврей. Им оказался Абрам Фриман, к которому агент очень скоро затесался в доверие, делая вид, что помогает безработному соплеменнику, такому же репрессированному, как и он сам. Он и вправду устроил Абрама Фримана в Управление нормированных работ №113, где сам числился в отделе снабжения. И жертва прониклась к провокатору благодарностью и почти безграничным доверием.

«Я убит потрясающим известием! Я узнал сегодня от одного авторитетного лица, что знаменитого еврейского писателя-классика Давида Бергельсона арестовали. Я его хорошо знал… Все народы имеют право, кроме еврейского народа. Национальная гордость – это привилегия русских, украинцев и даже узбеков. Евреям стало хуже жить, чем в царское время, – возмущался писатель при встрече с Залкиндом 26 августа 1949 года. – Только прошу вас об этом никому не говорить, даже вашей жене».

По доносу Залкинда и еще одного агента, «Борисова», на Абрама Фримана и его приятеля, фотографа Моисея Подву, 21 февраля 1951 года Осипенковским районным отделом МГБ было заведено агентурное дело «Безродные». Агенты сообщали, что Фриман, он же «Писатель», и Подва по кличке «Чужой» проводят националистическую пропаганду среди жителей города. Обвинения были стандартные: Фриман и Подва клевещут, что в СССР ущемляются евреи, неистово агитируют за выезд в Израиль и всячески восхваляют жизнь на капиталистическом Западе.

Ничего не подозревавший Фриман с удовольствием рассказывал «коллеге» из МГБ о своей литературной работе 1920-1930-х годов, делился пересказом услышанного на празднике Рош ха-Шана выступления премьер-министра Израиля Давида Бен-Гуриона… Залкинд характеризовал еврейского писателя Фримана как злостного антисоветчика, который критиковал абсолютно все стороны советской жизни: выборы в Верховный Совет называл не иначе как комедией, а политику властей в отношении евреев характеризовал как антисемитскую. Помимо всего прочего Абрам Иосифович и его сестра Александра посещали в Осипенко подпольные моления на квартирах религиозных евреев – часового мастера Гедалии Розенфельда и его приятеля Авербаха, племянника габая (старосты) Запорожской синагоги.

Откровенничая с провокатором, Абрам Иосифович рассказал ему, что был одним из руководителей сионистского движения Украины, представительствуя в Еврейском колониальном обществе. По его словам, они с сестрой, учительницей начальных классов Александрой Нетес, были знакомы не только с арестованным в Москве Ициком Февером, Перецем Маркишем и другими еврейскими литераторами, но и с видными сионистами, в частности с Усышкиным.

C воодушевлением делился он историей о том, как сионисты умудрились в 1934 году вывезти через Одессу останки выдающегося общественного деятеля Леона Пинскера. В числе организаторов перевозки праха отца сионизма в Эрец-Исраэль был и сам Фриман. По словам писателя, из Палестины тогда приехал бывший одессит Фельдман, назвавшийся родственником Пинскера и добившийся пересылки останков в Палестину. Перенос останков вызвал невероятный подъем еврейства, но Фельдман уехал, а Фриману и другим одесситам вся операция вышла боком.

На Новый год, 1 января 1950 года, в кругу друзей, Фриман пел песню социалистов-сионистов:

Если тебе плюют –
Плюй ты тоже свинцом!
Набирай силы свои и
Веди народ на Родину.

А через неделю во время коллективного прослушивания радиопередачи на квартире у Моисея Подвы, так и не прорвавшись через глушилки на 44-ю короткую волну, на которой вещало радио «Голос Израиля», Абрам Иосифович «высказывал террористические намерения в отношении Генерального секретаря ВКП(б)».

«Это так жестоко – лишить нас последней радости в жизни, знать хоть изредка, что делается на нашей Родине! Говорят, что все эти жестокости идут от [Сталина]. Я за эти жестокости стрелял бы в него!» Его слова, неосторожно брошенные в присутствии посторонних людей, тоже попали в протокол и дали повод для чекистов вновь активизировать оперативную разработку писателя.

В марте 1951 года Фриман читал Залкинду одну из своих последних работ – поэму «Гимн матери». Над ней он трудился по ночам. В первых двух главах рассказывалось об одном еврейском искателе, который, по выражению автора, идет в сказочную страну, где много музыки и песен, где все чувства выражаются песней и музыкой. По пути он встречает трудности, но его музыка совершает чудеса. Даже заключенные в тюрьмах восстают по призыву музыки. Усталый герой возвращается к своей матери. Она дает ему новые силы, и он снова идет к своей цели. Основная мысль поэмы – в том, что, вернув родную страну, еврейский народ снова отрастил крылья, поднялся во весь рост.

Писатель сначала читал строку на иврите, затем переводил ее агенту на русский. По мнению Залкинда, под матерью Фриман подразумевал еврейское государство – Израиль.

Рукопись на 123 страницах хранилась у Фримана под подушкой, завернутая в тряпье, вместе с целой стопкой других записей – все на иврите. Роман «1919» литератор прятал в сундуке с вещами, держа его на замке. По признанию литератора, он мечтал передать свои рукописи через консула в Израиль, хотя и понимал всю тщетность подобных планов. «Зарницкий»-Залкинд также получил от Фримана и вещественное доказательство антисоветской деятельности – книгу Бялика «Песни и поэмы» в переводе Жаботинского, которую агент тут же предъявил своему куратору майору МГБ Пулкину.

26 апреля 1951 года Фриман женился во второй раз – на жительнице Осипенко Асе Рубинчик, работавшей в горкоме партии счетоводом. Убежденная коммунистка, Рубинчик уговаривала его переделать написанные им произведения для публикации в СССР. Подобные предложения Фриман получал еще в молодости. К слову: именно отказ работать в редакции московского журнала «Огонек» он считал своей второй крупной ошибкой в жизни.

Но изменить себе он не мог. Жене свой отказ он пояснял следующим образом: «Никогда ты меня не заставишь изменить свои взгляды. Я человек определенного уклада, с определенным мировоззрением, у меня свои идеи, и тому, кто лишил мой народ всей культуры, прессы, театра, я делать ничего не хочу и никогда перед ним на коленях стоять не буду».

Смерть во спасение

Для помощи в разработке Абрама Иосифовича в Осипенко 23 июля 1952 года прибыл агент «Яновский». Под этой оперативной кличкой скрывался работник добровольного пожарного общества Яков Ясин. Познакомившись с Ясиным и разглядев в нем человека начитанного, Фриман неосторожно поведал ему, что работать на ниве ивритоязычной литературы никогда не прекращал. При нем же он стал критиковать советскую политику в отношении еврейской культуры: «Почему нет еврейских театров – разве они не нашли бы своего зрителя? Почему нет еврейских газет – разве они не нашли бы своего читателя?»

После сообщения ТАСС от 13 января 1953 года об аресте в Москве «врачей-убийц» Фриман не находил себе места. Особенно его напугало обвинение врачей в сотрудничестве с организацией «Джойнт», с которой сам он тоже работал в начале 1920-х. Встречаясь в городе со знакомыми, писатель внимательно смотрел по сторонам, а иногда – пытался уходить от «наружного наблюдения», которое ему мерещилось в каждом прохожем.

Когда умер Сталин, Абрам Иосифович в сердцах воскликнул: «Я счастлив, что дожил до того момента, когда я могу прийти и плюнуть на его могилу!» Писатель не догадывался, что как раз 5 марта 1953 года заместитель министра госбезопасности УССР Бровкин прислал в Осипенко письмо c распоряжением арестовать Фримана и изъять всю хранящуюся у него литературу. Арест предлагалось оформить по линии МВД: милиционеры должны были устроить по надуманной причине обыск у Фримана и его сестры и там якобы случайно наткнуться на антисоветскую литературу. Это делалось для того, чтобы избежать расшифровки чекистской агентуры. Для отвода глаз главному агенту, работавшему по делу, Александру Залкинду предписывалось организовать имитацию обыска.

Однако 21 мая 1953 года Москва дала отбой: 4-е Управление МВД требовало повременить с арестом и организовать более тщательную разработку осипенковского сиониста и его окружения. Привлеченный к делу новый агент никакой информации не давал, а данные «Зарницкого» нужно было перепроверять.

На помощь в сентябре 1953 года направили еврейского писателя и литературного критика из Черновцов, по совместительству агента МВД «Канта». «Кант», он же еврейский писатель Григорий Давидович Блоштейн, бывший корреспондент еврейской газеты «Эйникайт», неплохо зарекомендовал себя в работе против сионистского подполья в Западной Украине.

В спецоперации агентов решили использовать «втемную». Подсев в купе к ничего не подозревающему Залкинду, возвращавшемуся из Запорожья в Осипенко, Блоштейн, также не предупрежденный, что имеет дело с коллегой, должен был отрекомендоваться как еврейский писатель, который едет на Азов в поисках материалов для своей поэмы. Чекисты собирались одним выстрелом убить двух зайцев: проверить «Зарницкого» и «Канта» на профпригодность, а также обеспечить секретность операции.

Задач у Блоштейна было несколько, но главная из них – заполучить черновики произведений Фримана, якобы для пересылки через надежных людей в Израиль. Также посредством отправки поэмы Фримана в Израиль гэбэшники думали обнаружить сионистские каналы в Черновцах и впоследствии использовать их в своих интересах… В октябре 1953 года в своем письме Григорию Блоштейну Фриман взволнованно обещал прислать тому в кратчайшие сроки копию своей поэмы. Писатель надеялся переслать свои рукописи через «Канта», не указывая собственного адреса. Но не успел: в начале декабря 1953 года в запорожской больнице Абрам Иосифович Фриман скончался.

После смерти

Его сестра решила во что бы то ни стало опубликовать архив брата. Спецслужбы узнали, что Александра Иосифовна планировала послать рукописи в Израиль из Москвы. Чтобы перехватить рукопись, к ней снова был отправлен Залкинд, который пообещал устроить пересылку материалов через Григория Блоштейна.

24 августа 1954 года 25 страниц, исписанных справа налево затейливыми ивритскими буквами, оказались у спецслужб. Скорее всего, чекисты получили от агента копию поэмы «Гимн матери», которую от руки переписала сестра писателя. Сестре Фримана агент должен был сообщить, что бумаги благополучно достигли Израиля.

Не без труда переведя текст (переводчики, владевшие ивритом, были у КГБ только в Риге и Свердловске), 4-е Управление пришло к выводу, что оперативного интереса черновики не представляют. Переданная «Кантом» копия поэмы была уничтожена, а сам он из агентурной сети исключен и взят в разработку как дезинформатор.

После конфискации копии, полученной Блоштейном, к Александре Иосифовне пришли с обыском и унесли принадлежавший писателю сундук, в котором тот хранил свои записи и книги. Судьба четвертой части романа «1919» и других черновиков литератора до сих пор не известна. Первые три части романа были изданы под одной обложкой в 1968 году в Израиле с послесловием И. Слуцкого; роман считается классическим повествованием о жизни и борьбе жителей украинского штетла в годы Гражданской войны.

Со временем сестру Абрама Иосифовича оставили в покое. Как-то, встретив на улице Александра Залкинда, особенно отличившегося в разработке писателя, Александра Иосифовна поинтересовалась у него: не в благодарность ли за дело ее брата тот получил квартиру в Киеве? Агент ничего не ответил, развернулся и побежал прочь.

Перебравшись в Киев, «Зарницкий» работал в министерстве строительства, откуда ушел на пенсию по состоянию здоровья. По ходатайству ЦК ЛКСМ Украины Залкинду была назначена персональная пенсия республиканского значения.

Абрам Фриман не смог в полной мере раскрыть свой талант из-за тяжелых перипетий судьбы, однако ему выпала великая честь стать последним защитником еврейской национальной литературы в стране, где даже просто за изучение родного языка – иврита – могли дать срок. Подобно последнему защитнику Масады, Абрам Фриман до конца сражался за право называться евреем и человеком.

«Детали» в сотрудничестве с проектом «Еврейские герои» √

Сотрудники проекта «Еврейские герои» работают в архивах стран, находящихся на территории бывшего Советского Союза. Их цель – увековечить имена евреев, чьи поступки незаслуженно стерты из человеческой памяти. В этой рубрике «Детали» продолжат публиковать рассказы о жизни евреев, чей вклад в цивилизацию и борьбу с различными формами тоталитаризма стал фактом истории.

Для контакта с проектом вы можете обратиться на страницу «Еврейские герои» в Facebook или отправить письмо на электронную почту