Глазами свидетеля: «Из мешков выливалась красная, несвернувшаяся кровь – как будто их убили недавно»
У войн разные свидетели. Чаще всего ее видят сами военные и мирные жители, волей судьбы оказавшиеся на ставшей опасной территории. Но есть еще журналисты и фотографы, чья основная задача – не только наблюдать, но и фиксировать происходящее.
Эдуарду Капрову 46 лет. Уроженец Челябинска, в 1992 году он репатриировался в Израиль. Проживает в поселке Шаарей-Тиква. С 1999 года профессионально занимается фотографией, работает в жанре документальной фотографии.
Эдуард Капров. Фото: Аделия Капрова
– За время работы вам удалось побывать в нескольких горячих точках. Где именно?
– До Украины я был в Беслане, Чечне, фиксировал палестино-израильский конфликт. В целом моя работа чаще всего распределялась между моей родиной и моей исторической родиной. Разумеется, я снимал не только там, но самые важные кадры я сделал либо на постсоветском пространстве, либо в Израиле. Я снимаю то, что меня интересует и волнует. Поэтому в моем послужном списке Чечня, Беслан и другие места. Это лично меня коснулось. А я оказался в нужном месте в нужный час. Я летел в Чечню, и, когда был в дороге, произошел Беслан. В результате я сменил дислокацию. Только я прибыл туда, начался штурм здания школы.
– Были какие-то ожидания?
– В таких ситуациях не бывает ожиданий. Я был в шоке. Просто летел, чтобы узнать.
– Что удалось узнать?
– Как сказала Марина Цветаева, «все, что мне суждено было узнать, – узнала до семи лет, а все последующие сорок – осознавала». Ничего не узнал нового. Все очевидно, понятно и не ново. Наша жизнь состоит из впечатлений, и это было одно из ярких тяжелых впечатлений. Про людскую жестокость, идиотизм властей, политические игрища. Все это было, есть и будет.
– А как вы оказались в Украине?
– Не мог находиться здесь, когда там такое происходит. Это все слишком личное. Потому что когда-то это была часть моей страны. И это такая ситуация, когда ты не можешь оставаться в стороне. Когда ты должен сделать хоть что-то.
– Где именно удалось побывать?
– Я прилетел в Польшу. Из Кракова добрался до Львова, оттуда отправился в Харьков, где провел несколько дней, потом поездил по Украине. Был в Сумской области, в Киевской. В Буче, Гостомеле.
– Что там увидели?
– Масштабы случившегося поражают. Я был в Грозном – уже после завершения активных боевых действий, в 2006 году. И тогда там не было буквально ни одного целого здания. При этом все эти разрушения – в основном в одном городе. А в Украине подобное сразу во многих местах. Разбито полстраны. Ведь линия фронта была растянута. И если в Грозном на подобные масштабы разрушений ушли годы боевых действий, здесь – недели. Но в целом положение сопоставимое.
View this post on Instagram
– Что вы увидели в Буче?
– Огромные разрушения. Весь город разрушен. Дороги завалены или сильно повреждены. Я там провел три дня. Что примечательно, украинцы большие молодцы. Они сплочены. Множество волонтеров, люди изо всех сил пытаются вернуться к мирной жизни. Пока я там был, я видел это. Они каждый день расчищали все подъезды городу и дороги, которые завалены мусором и сожженной боевой техникой. Мосты и здания разрушены.
Я присутствовал на эксгумации тел из братской могилы возле церкви. Когда раскопали и достали из нее тела погибших.
– Сколько тел вы там видели сами?
– Только на моих глазах достали не менее шестидесяти. Всего их там было более ста. Тела пролежали под землей около месяца, но из мешков выливалась красная, несвернувшаяся кровь – как будто их убили недавно. Я очень сильно удивился и позже специально связался с одним крупным израильским судмедэкспертом. Рассказал ему об увиденном и показал фотографии. Тот внимательно их изучил и сказал мне, что такое возможно из-за холодных климатических условий. Из-за низкой температуры процесс разложения не начался, и кровь хорошо сохранилась.
– Судя по телам, от чего умерли эти люди? Пулевые отверстия, осколочные раны?
– Я видел там сильно обугленные тела матери с двумя детьми. Просто сожженное мясо. Сложно было понять что-либо. Двух мужчин, которых раздели догола и убили. Были такие тела, по которым было видно, что перед смертью над людьми издевались, пытали, жестоко избивали их – лицо было полностью разбито. Все тела, которые эксгумировали из братской могилы, затем перезахоронили на обычном местном кладбище. По мере опознания и фиксирования причин смерти тела передавали близким для захоронения.
Еще я был в детском санатории, там стояли российские военные. Осталось много следов их присутствия, брошенные вещи, снаряжение. У санатория тоже были могилы, при мне эксгумировали тело мужчины, гражданского. У него был паспорт: 1964 года рождения.
– Вы говорили с местными жителями по поводу случившегося?
– Мы на человеческом уровне общались, но я даже не пытался их расспрашивать. У меня не было цели их интервьюировать. Старался не бередить людям душу.
– Какое было самое яркое впечатление от Украины?
– О том, насколько была извращена история и какие трагические последствия всего этого. К чему привела пропаганда после развала Советского Союза. Это не первая «моя» война, но она наиболее значительная по масштабу последствий по сравнению с тем, что я видел до этого. Меня поражает, что это коснулось двух братских народов, между которыми очень много родственных и других связей. Практически у всех. Много смешанных браков.
К сожалению, война – в этом нет ничего нового в истории человечества. Но больше всего поражает жестокость и бездумность, с которыми все было проведено с российской стороны. И к своим солдатам, и к суверенному государству, и к гражданским. Когда люди гибнут – это плохо. Но тут гражданские были не просто случайными жертвами. Об этом говорят тотальные бомбардировки. И это я был только в некоторых районах Украины, я еще не был в Мариуполе. Там отдельная история. Дай бог, чтобы их всех освободили, как и Херсон с Донецком. Везде, где будут отступать российские войска, скорее всего, будут открываться новые «Бучи».
View this post on Instagram
На этом фоне очень хорошее впечатление производит сплоченность украинцев. Понятно, что в подобные моменты люди всегда сплачиваются, но там это особенно бросается в глаза. Кстати, я не знаю украинского и везде говорил по-русски. Что примечательно, даже учитывая все происходящее, я ни разу не слышал в свой адрес каких-либо претензий. Все эти заявления (российской пропаганды. – Р.Я.) о нацистах – полный бред. Ничего подобного я там не видел.
– Что вы можете сказать про освещение войны в Украине? Благодаря соцсетям и тому, что у каждого в кармане есть сотовый телефон с фотоаппаратом и видеокамерой, мы знаем гораздо больше о происходящем, чем в предыдущие войны. Сравнивая эту войну с другими, где вы бывали, действительно видна какая-то особая жестокость или просто большинство людей до сих пор не понимали, что такое война, и все они так грязно и отвратительно выглядят? А теперь это все наглядно и доступно?
– Думаю, наличие смартфона в кармане и соцсети тоже могут играть свою роль. Глядя на действия российской армии, сравнивая это с Чечней и другими конфликтами, могу сказать, что почерк прослеживается. Но есть и другая особенность. Помимо происходящего в местах боевых действий, есть еще и активная информационная война. Это заметно отличается от того, с чем мы сталкивались ранее, по масштабу покрытия.
Я подписан на пять-шесть украинских Telegram-каналов, а всего их намного больше. Я вижу, что там происходит. Не буду никого голословно обвинять в фейках, но пропаганда там, безусловно, присутствует. В некоторых из них посты дельные, информативные, а есть часть, где мусолятся темы о том, какие рашисты плохие. Это абсолютно понятно, но сам по себе уровень и качество публикаций в некоторых каналах оставляют желать лучшего. Язык пропагандистский. Когда пытаешься разобраться и много их читаешь, это надоедает. Потому что много воды, но мало информации. Это была для меня одна из сложностей вначале – найти адекватные и достоверные источники, чтобы понять, что там происходит на самом деле. Из СМИ это понять очень сложно. В итоге, пока сам на месте не оказываешься, сложно оценить ситуацию.
– В чем заключаются искажения? Чем ситуация отличается на месте от того, что вы узнавали до этого из СМИ и соцсетей?
– Возьмем Харьков. Он находится под обстрелами до сих пор. Это факт. Но есть нюансы. Обстреливается не весь Харьков, а преимущественно его северные районы, которые прилегают к линии фронта. Большинство людей, которые хотели оттуда уехать, уже выехали. Еще часть местных жителей прячутся в харьковском метро, там относительно безопасно. Часть людей никуда не собираются уезжать. Не хотят, не могут, боятся. Прячутся в подвалах домов, которые обстреливают. Живущие в Израиле это лучше поймут. В Ашкелоне и Сдероте можно попасть под раздачу из Газы, но это не ковровые бомбардировки. Отдельные ракеты. В Украины масштабы более значительны. Безусловно, есть места, где нос нельзя на улицу высунуть, настолько там опасно, но, к счастью, это не в Харькове.
– Вы сейчас в Израиле. Планируете еще раз отправиться в Украину?
– Да, хочу снова поехать в ближайшее время. Я задумал проект. Параллельно с событийным освещением хочу снимать на исторической фототехнике, на стеклах. Первые фотосвидетельства военных действий были засняты в Крымскую войну (в 1853-1856 годы) Роджером Фентоном именно так – на стекла.
Roger Fenton’s (one of the first war photographers) assistant sitting on a photographic van. Crimea, 1855.#history #twitterstorians #SundayThoughts pic.twitter.com/DAa2LVnMHt
— Ivana Tucak (@IvanaTucak) April 10, 2022
Ассистент Роджера Фентона и передвижная фотолаборатория. Крым, 1855 год
Несколько лет назад для одного документального проекта об израильских границах я освоил эту технику и увлекся ею. Она очень сложная и нетривиальная. Вся процедура съемки и проявки происходит прямо на месте. Это значит, что везде с собой нужно таскать все оборудование. Логистически это непросто. Я планирую купить в Германии микроавтобус и все загрузить в него. Техника у меня уже есть, но она очень громоздкая. В итоге часть я привезу с собой, часть куплю на месте.
Я хочу провести историческую параллель между первой в истории зафиксированной на фотографии Крымской войной и войной в Украине. Когда читаешь о предпосылках и ходе Крымской войны, это очень напоминает то, что происходит сейчас. Игроки немного меняются, технологии убийства совершенствуются, но смысл остается тем же. Это политические амбиции и интересы лидеров стран, которые выливаются в масштабное горе и десятки тысяч смертей. И нынешняя война еще далека от завершения.
Технология, которую использовал Фентон, называется мокроколлоидный или коллодионный процесс. Непосредственно перед съемкой на специально подготовленные стеклянные пластины наносилась эмульсия. Изображение необходимо было зафиксировать сразу же после съемки, пока на стеклах не высох раствор Для того времени это была прорывная технология. Благодаря ей мы можем видеть, как выглядели и одевались люди в 19 веке. Фотографии Фентона хранятся в Библиотеке Конгресса США.
Роман Янушевский, «Детали». Фотографии Эдуарда Капрова, снятые в Украине ⊥√
