Тюремный ислам 

6 июня 2024 года в СИЗО №1 Ростова-на-Дону на юге России террористы, действовавшие от имени «Исламского государства», захватили заложников. Спецназ провел штурм, в ходе которого пять террористов убиты, а один ранен в голову.

23 августа 2024 года в российской колонии №19 в Волгоградской области четверо заключенных — радикальных исламистов, вооруженных ножами, — напали на сотрудников колонии и других заключенных, взяв заложников. Всех четверых убили во время операции по освобождению захваченных. Помимо бунтовщиков, погибли еще четыре человека.

Эти инциденты не единичны. Целая серия восстаний в российских тюрьмах под руководством исламистов отражает серьезные проблемы тюремных властей: рост влияния исламистских группировок в российских тюрьмах нарушает традиционную иерархию криминала, ставя под угрозу стабильность пенитенциарной системы.

Для предлога исламистские лидеры используют плохие условия содержания в тюрьмах и предполагаемую жестокость охранников. А также, опираясь на религиозные мотивы, представляют свои действия частью широкой борьбы против системы угнетения. Восстания включают организованные сидячие забастовки, голодовки и, в более тяжелых случаях, насильственные столкновения с охранниками. Не раз исламистские группировки брали под контроль участки тюрем, баррикадируясь и требуя улучшения условий содержания или перевода конкретных заключенных.

Примечателен уровень координации восстаний, иногда охватывающих несколько тюрем сразу. Используя тайные каналы связи, включая передачу шифрованных сообщений посетителями или другими заключенными, исламистские группы могут стратегически планировать одновременные протесты, заставая тюремные власти врасплох.

Воровские традиции в СССР и России

В СССР и постсоветской России сформировалась уникальная криминальная культура, известная строгим кодексом поведения и внутренней иерархией. Один из наиболее значимых ее аспектов — институт «вора в законе»: высокопоставленного преступника, авторитетного среди заключенных. Родом из Советского Союза 1930-х годов, понятие это включает набор традиций и правил, регулирующих порядок в криминальном мире:

• запрет сотрудничества с властями;
• требование лояльности к криминальной «братве»;
• пропаганда жесткой анти-идеологии.

Корни уходят в систему ГУЛАГа. Вор в законе доказал свою приверженность этому образу жизни и «коронован» другими высокопоставленными ворами. Титул дает значительное влияние в тюрьме и на воле, но требует полной преданности «понятиям», включая невозможность завести семью и полный отказ от работы (на власть). Воры в законе — уважаемые арбитры, организаторы и лидеры, поддерживающие ценности преступного мира.

Одно из важных разделений в российской тюремной системе — «черные» и «красные» зоны. «Черные зоны» контролируют заключенные, соблюдающие воровской кодекс, отказываясь от сотрудничества с тюремной администрацией и поддерживая внутренний порядок на базе криминальных правил. В этих зонах руководство тюрьмы обладает минимальным влиянием на заключенных. «Красные зоны», напротив, — тюрьмы, где власти поддерживают строгий контроль, не позволяя криминальных традиций. Это разделение сохранилось и в современной России, даже когда авторитет воров-законников был подорван.

В 1990-2000-е годы в России наблюдались две противоположные тенденции: экспансия традиционной криминальной культуры в молодежные субкультуры — и, с другой стороны, частичное вытеснение групп, придерживавшихся  традиционных криминальных «ценностей» — бандами спортсменов и этническими ОПГ, в том числе исламистского толка. Процесс экспансии этнических преступных группировок, вытесняющих традиционные, начался еще до распада СССР. Он отмечался с 1980-х, а в некоторых местах даже с 1970-х.

Подъем радикального исламизма в криминальных субкультурах Центральной Азии и Северного Кавказа

В последние годы радикальный исламизм все больше влияет на криминальные субкультуры в Центральной Азии и на Северном Кавказе. Социально-политическая нестабильность способствует слиянию экстремистских религиозных идеологий с криминалом. Этнические преступные сети дают молодым людям чувство общности и защиты, иногда переплетающееся с единой религиозной идентичностью. Для таких групп радикальный исламизм — объединяющая идеология и моральное оправдание преступных действий. Это не только способствует лояльности, но и оправдывает вымогательство, контрабанду и торговлю людьми как часть «священной войны» против предполагаемых врагов.

Афганистан, один из крупнейших в мире производителей опиатов, поставляет большую часть наркотиков. Через Центральную Азию и Россию они попадают в Европу. Этот маршрут, проходящий через Таджикистан, Узбекистан и Казахстан, активно используют ОПГ, связанные с радикальным исламизмом. Хотя незаконный оборот наркотиков в целом осуждается исламским учением, радикалы оправдывают свое участие в нем нанесением вреда враждебным западным или немусульманским обществам. Такая идеологическая рационализация представляет преступную деятельность как форму экономического джихада: на прибыль от наркоторговли осуществляется вербовка, закупается оружие и расширяется влияние в Центральной Азии и России.

• Читайте также:
• В Великобритании протестуют против мусульман, но евреи тоже уязвимы 
• Наркотрафик и бомба у дверей банка. Так «Хизбалла» построила свою финансовую империю
• Иран привлекает европейских уголовников к «плодотворному сотрудничеству»

В российских тюрьмах давно идет борьба за влияние между различными криминальными группировками. В тюрьмы попадает все больше выходцев из Северного Кавказа и Центральной Азии, многие из которых исповедуют ислам. Некоторые из них создают союзы, основанные на религиозных убеждениях, а не на традиционных уголовных кодексах. Это изменило баланс сил.

Религиозная принадлежность — мощная альтернатива воровскому кодексу. Эти группы предлагают жесткую структуру, иногда принуждая к соблюдению исламских практик, и представляя свою деятельность как часть более широкой религиозной борьбы.

По мере усиления этих исламистских групп наблюдается возникновение так называемых «зеленых зон». В отличие от «черных» и «красных», «зеленые зоны» находятся внутри тюрем, где исламистские группировки имеют значительное влияние. В «зеленых зонах» лидеры в значительной степени руководствуются религиозными принципами, а приверженность исламским практикам поощряется или даже навязывается. Распространение «зеленых зон» усилило опасения, что тюрьмы могут стать центрами вербовки в экстремистские организации. В ответ тюремные власти усилили контроль за заключенными, проявляющими признаки экстремизма, и контроль за религиозными практиками в тюрьмах. Что весьма непросто.

Рост «зеленых зон» породил новые конфликты. Традиционные преступные сообщества и исламистские группировки часто напрямую конкурируют за власть и контроль над ресурсами в тюрьме. У них принципиально разное мировоззрение. Исламистские группировки могут рассматривать светскую позицию воров как несовместимую с их религиозными убеждениями. Воры в законе опасаются, что религиозные группировки подрывают их власть.

В традиционной российской тюремной иерархии на вершине находятся воры, обеспечивающие соблюдение уголовного кодекса и урегулирование конфликтов. Ниже — «блатные» (опытные преступники, поддерживающие воровской кодекс), еще ниже — группы, не имеющие влияния, в том числе — изгои, низведенные до статуса «неприкасаемых», часто выполняющие нежелательную работу и обслуживающие нужды заключенных высшего ранга.

Однако рост исламизма в российских тюрьмах нарушил эту традиционную структуру. Исламистская идеология более демократична, делая акцент на общей религиозной идентичности, а не на социальной. Это позволяет исламистским группировкам вербовать даже заключенных низшего ранга. Некоторые из этих новобранцев — выходцы из немусульманской среды, но их привлекает обещание защиты, общности и статуса в новом порядке, основанном на религиозных принципах. Исламизм дает шанс подняться в рамках альтернативной структуры, в которой вера ценится выше бандитской репутации и физической силы.

Возможные последствия для Израиля и Европы

Рост и транснационализация радикальных сетей, основанных на тюремном исламе, — наиболее опасный сценарий не только для России, но и многих стран мира, включая Израиль. Война с Украиной усиливает социально-экономические проблемы, а это способствует подъему радикальных исламистских группировок. Рост безработицы и бедности может подтолкнуть бесправную молодежь и бедняков в целом к радикальным движениям, где обещания солидарности и цели могут стать привлекательной альтернативой нынешним мрачным перспективам. И этот сдвиг происходит на фоне демографического роста нацменьшинств в России.

Ресурсы российских правоохранительных органов в настоящее время сосредоточены на требованиях войны, что мешает эффективному мониторингу и противодействию радикальным группам. Эта уязвимость оставляет радикальным исламистским организациям возможность расширять свои сети. Также растет вероятность транснациональных связей между базирующимися в России и Центральной Азии группировками — и ближневосточными организациями. Крупные ближневосточные сети могут дать российским единомышленникам финансирование, идеологическую поддержку и стратегические ресурсы. Это позволит российским исламистам бросить серьезный вызова безопасности России и других стран.

Специалисты, и в их числе российский эксперт по Афганистану Андрей Серенко, утверждают, что «ИГ-Хорасан» пытается использовать криминальную инфраструктуру (в том числе сети наркотрафика) для организации терактов в России. Можно вспомнить массовый теракт в подмосковном «Крокус Сити Холле» в марте 2024 года, которому предшествовала попытка «ИГ-Хорасан» организовать подрыв синагоги.  Через подобные сети вербуют и боевиков, в ИГ и аффилированные с «Аль-Каидой» группировки, такие, как «Аль-Нусра» в Сирии, — тенденция, в последнее десятилетие характерная для России и государств Центральной Азии.

Вырастет и угроза повтора сценариев, аналогичных северокавказскому погрому осени 2023 года. Тогда были задействованы сети борцов-спортсменов. Однако в ряде других межэтнических погромов, например, узбекском погроме в Оше, Кыргызстан, в 2010 году, мобилизация участников беспорядков происходила через криминальные молодежные группировки не исламистского толка.

Первый случай мобилизации на массовые погромы через криминально-исламистские группировки (связанные с родственниками и соратниками бывшего президента Назарбаева, контролировавшими казахскую тайную полицию) произошел в январе 2022 года в Алматы. В связи с этим делом бывший глава Комитета национальной безопасности Казахстана, бывший премьер-министр Карим Масимов и еще несколько генералов были осуждены за государственную измену. Но в целом возможность мобилизации криминально-исламистских группировок на погромы, в том числе еврейские, вполне реальна.

Другой сценарий предполагает инкорпорацию элементов исламского радикализма из криминальных субкультур в политическую систему страны. Он наиболее опасен для России, где с 1990-х годов политическая и бизнес-элиты явно связаны с криминальными кругами. А теперь и государственный консерватизм, как часть современной российской идеологии, ведет к усилению связи исламской идеологии с региональными политическими системами в республиках Северного Кавказа. Созданная в Чечне при Рамзане Кадырове структура власти, основанная на политическом исламе консервативно-суфийского толка, — первый пример стабильного исламистского режима на постсоветском пространстве (эксперименты с введением законов шариата в независимой Чечне между Первой и Второй чеченскими войнами были кратковременны).

Вспомним, что элементы криминально-исламистских группировок интегрировались в официальные структуры Чеченской Республики Ичкерия (в частности, в вооруженные силы) в период между двумя чеченскими войнами. Сочетание официальной работы в силовых структурах с неформальной криминальной деятельностью (в частности, охранной) в измененном виде сохранились и в современной Чеченской Республике.

В современном Дагестане и других национальных автономных республиках Северного Кавказа аналогичные процессы идут по двум направлениям. Первое — связь между региональными элитами и организованной преступностью. Пример — Рауф Арашуков, с 2016 по 2019 год член Совета Федерации, делегирован туда исполнительной властью Карачаево-Черкесии. Ранее он также занимал должности главы района и первого заместителя председателя правительства республики. Но в 2022 году осужден за организацию преступного сообщества и убийство. Другой пример — история бывшего мэра Махачкалы Саида Амирова, осужденного в 2014 году по аналогичным обвинениям. Исходя из этого, можно предположить, что в некоторых случаях банды выступают в качестве неформальных (а иногда и интегрированных в официальные правоохранительные органы) сил, на которые опираются определенные региональные элиты.

Второй тенденцией сценария 3 является рост официальной исламской религиозности региональных элит. Соответственно, вполне правдоподобно предположить возможность слияния региональных элит с криминально-исламистскими группировками.

Таким образом, влияние радикального ислама с его антизападными и антисемитскими тенденциями может распространиться на всю Россию и начать влиять на политику федеральных властей. Такая ситуация может представлять значительную угрозу для Европы и Израиля.

Необходимо углубленное изучение связей между джихадизмом и преступной деятельностью, а также тюремного ислама.

Проблема в том, что эксперты правых убеждений, как правило, фокусируются в первую очередь на борьбе с терроризмом и преступным поведением, а левые делают акцент на правах заключенных и нарушениях религиозной свободы в постсоветских странах. Для точной оценки ситуации необходим комплексный подход, объединяющий оба аспекта проблемы.

Доктор Андрей Вайсман, Центр Стратегических исследований Бегина-Садата, «Детали», Н.Б. Фото: Томер Аппельбаум ∇