Режиссер Дмитрий Крымов обсуждает возможный проект в Израиле. «Но говорить о нем пока рано»

Редкая киноработа была представлена гостям Форума свободной культуры «СловоНово-2023», который проходит в тель-авивском музее АНУ. «Посвящение Тинторетто», 15-минутный фильм режиссера Дмитрия Крымова, был сделан по заказу Пушкинского музея. По словам Крымова, есть только две копии этого фильма: одна у музея, другая – у автора.

Крымов влюблен в кино. «Попробовал сделать фильм, и это счастье. Читаю сейчас Феллини – и насколько же он был счастлив! А вот Тарковский – мученик из советской коммуналки, – сказал он на встрече со зрителями. – В «Андрее Рублеве» сцену, в которой двое в клобуках идут и разговаривают про иконопись, мог создать только житель коммуналки. Начальники «Мосфильма» для Тарковского были задержавшимися со времен ига татарами… Он мучился. А Феллини – баловень. Шутить может только свободный человек.

Я снял фильм «Все нормально», закончил монтаж за два дня до войны. И картину закрыли в Москве, ведь на нее дали деньги министерство культуры России и фонд Абрамовича…»

– «Это и есть отмена русской культуры…», – саркастично вставляет находящийся тут же галерист Марат Гельман.

«Телеспектакли, точнее, записи спектакля не в счет, – продолжает Крымов, – если это не специальные съемки. Это чтобы что-то осталось, когда спектакль уйдет. Это как вынуть из морозилки позавчерашние котлеты и разогреть. А надо, чтобы свежее…»

На вопрос о трех ролях – художник, режиссер и кинорежиссер – Крымов говорит: «Художник – ушло. Бросил и не хочу возвращаться к этому. Я многому научился. Мечтал быть похожим на Матисса или Пикассо. Чем ближе, как мне казалось, я к этому подходил, тем меньше оставалось пространства. А в театре у меня нет кумиров, я ни на кого не ориентируюсь, плыву, как в море, и ловлю кайф. Когда я вижу конец своей профессии, я ухожу.

Я не называю свои отношения с театром никак – мне приходит в голову мысль, и я ее делаю. Сейчас мы уехали, и я почувствовал, что значит фраза «не время русскую классику ставить». Я до последнего времени не делал спектаклей вне Москвы… Ставил «Дон Кихота», и Хемингуэя, но они были «русифицированные». Я не знаю, как ставить американское.

• Читайте также:
• Дмитрий Крымов: авторская читка пьесы «Костик» (видео)
• «Мне снятся Москва, Петербург…» Многие из тех, кто покинул Россию, еще не знают, как им жить дальше
• Дмитрий Быков читает свои стихи на форуме «СловоНово» (видео)

Мы открывали лабораторию в Нью-Йорке двумя спектаклями: «Онегин своими словами» – вроде бы и мне знакомо, и поляна известна; и «Американцы» на основе пьес Юджина O’Нила и Хемингуэя (как было написано на афише, «2 Хэма и 1/8 О’Нила». – Прим. «Деталей») . И лучший комплимент я получил, когда американцы пришли смотреть спектакль «Американцы» и говорят: это наша литература?! Так можно?!»

«Онегина» русские эмигранты пересказывают друг другу – такой ход знаком израильским театралам, которые наверняка вспомнят аналогичный в спектакле «Я, Дон Кихот», поставленном по пьесе Рои Хена в театре «Гешер». При этом эмигранты все время отвлекаются на новости о войне, получают свою «отмену русской культуры» помидорами в лицо, на котором прямо из помидора образовывается красный клоунский нос…»

«Сейчас нужно сломанное смешное, а не прямое трагичное», – считает режиссер. И с классикой Крымов суров: «Что бы я ни ставил, например «Онегина», сначала делал легко, а потом стал ломать себя, чтобы проложить собственный путь. [Иначе] вы же, зрители, увидите, что это колея, проложенная школой, а не моя. А надо мою, чтобы приехать туда же, где конец колеи, но неожиданно для вас. Туда же, куда и школа велит приходить.

Мне надо вышибить из-под вас стул и, пока вы падаете, подставить вам другой – пережить ваш страх упасть… Вы должны выйти со спектакля счастливыми, но обескураженными.

«Борис Годунов» был везде острый, он резался, этот «Годунов». За 200 лет существования «Годунова» трагедию обкатало как стекло. Я говорю актерам: давайте еще раз разобьем, чтобы резался опять. Чтобы публика это почувствовала, нужно найти ходы. Ко мне после спектакля подошла дама и говорит: «Я работаю в «Газпроме», вы знали, что у нас происходит точно так же?»

Русскую литературу сейчас никто не берет, это действительно драма. Постараюсь скрытно проводить в жизнь, потому что я чувствую ее больше, чем какую-либо другую.

– Война – это новый творческий стимул для тебя?

– Это такой же эксперимент, как «давайте ему голову оторвем, может, лучше вырастет?». Может, и лучше, но больно…

– А как она воспринимается – по-человечески или по-режиссерски?

– Если я должен воспринимать это как режиссер – дайте мне театр, бюджет и возможность выбирать актеров. У меня сейчас 12 идей, я могу хоть завтра начать ставить. Но это практически нереально. Мы начали сейчас в Америке эту Лабораторию, которую создали в Москве. Я был так счастлив в Москве! А что из этого получится там, не знаю. Там не приспособлено для того, чтобы ставить. Актер спрашивает разрешение у профсоюза, профсоюз хуже полиции. 15 репетиций можно практически бесплатно, а потом профсоюз говорит – всё, платите. Мы успеваем собрать лишь комнатный эскиз.

– Театр, который мы любили, рассосался. Крымов, Туминас, Серебренников уехали, актеры тоже уехали, и все в разные места. Возможно ли возрождение русского театра?

– Ответственный человек или организация должны это взять на себя… одна из бомб попала (в театр), все разнесло к чертовой матери. Москва была Меккой, но сейчас думаешь, может, вот это – жизнь, а то был сон?

– Америка, Рига – где еще?

– Еще есть, но пока договор не подписан. Я не хочу изменять манеру работы: делаю блок, потом должно пройти время, потом еще блок и опять время. В Америке так не наработаешь.

– А Израиль как платформа возможен? Интересен?

– Мы обсуждаем один вариант, но говорить пока рано.

Нателла Болтянская, «Детали». Фото: Яэль Ильинская √