«Они хотели забрать наших детей». Три истории израильтян, для которых банкротство стало кошмаром

Каждый год тысячи израильтян, попавших в долги, проходят через процедуру банкротства. Трое из них, задолжавшие сотни тысяч шекелей, рассказали о пути в пропасть, о том, как тяжело было выбираться оттуда и как государственные механизмы затрудняли им реабилитацию.

Они обычные люди. Вы можете встретить их в кафе или на детской площадке. У них была постоянная работа, может быть, даже в хайтеке, квартира, машина, семья. Потом один небольшой кризис заставил их уйти в минус в банке. И вдруг оказалось, что дорога в долговую пропасть очень коротка.

Людей, дошедших до банкротства, воспринимают как маргиналов. Но зачастую это обычные люди. Просто в тяжелый момент у них не оказалось никакой поддержки – ни от семьи, ни от государства.

В 2019 году старый процесс банкротства («пшитат регель») сменился новым – «хадлют пираон». Была объявлена благородная цель – поставить в центр процесса реабилитацию должников, дать им возможности для финансового оздоровления. Но на деле все работает не совсем так.

• Читайте также: 
• Развод, кредит и автокатастрофа. Как израильтяне попадают в долги – и почему из них так тяжело выбраться
• «Забыли об отпуске, из радостей – мороженое за 10 шекелей». Израильтяне еле тянут ипотеку
• «Это безумие». Как работает супердешевый магазин для ультраортодоксов

«50% из тех, кто участвовал в этом процессе в течение последних четырех лет, так и не завершили его. 75% банкротов возвращаются к долгам в течение десяти лет», – говорит адвокат Томер Рабинович, эксперт в области урегулирования долгов. Он является основателем и гендиректором общественной организации «Новая страница» («Даф хадаш»), которая помогает должникам в процессе финансовой реабилитации.

Министерство юстиции заявляет, что старается помочь с реабилитацией должников. Уполномоченный по делам о несостоятельности и экономическому оздоровлению – это глава подразделения минюста, которое управляет процедурами банкротства. Кроме того, в составе министерства есть служба юридической помощи социально слабым должникам.

Однако Рабинович говорит, что в деятельности уполномоченного по делам о несостоятельности есть ряд недостатков. Должники не получают личного сопровождения в процессе банкротства – их почти не учат навыкам правильного финансового поведения (кроме ограниченного пилотного проекта) . Процесс реабилитации иногда затягивается дольше «штатных» четырех лет.

Люди, попавшие в долги, сталкиваются с осуждающим и строгим отношением. Представители государства не помогает решить основную проблему, которая привела людей к долгам, и в целом не понимают огромных трудностей жизни в долгах и нищете.

Финансовая система Израиля только ухудшает положение должников. Она поощряет потребительское кредитование. Банки с легкостью предлагают кредиты тем, кто находится на грани «минуса», а стоимость долгов, особенно в нынешний период высоких кредитных ставок, только растет.

Вот три истории людей, от которых отвернулось израильское общество. Они были полны решимости работать и обеспечивать себя, но один-единственный кризис привел их к нищете.

«Мой долг вырос со 120 до 250 тысяч шекелей. Я впал в депрессию»

• Нир Перец, 41 год
• Живет в поселении Текоа, женат, отец двоих детей
• Сумма долга – 250 тысяч шекелей

«Я родом из финансово неблагополучной семьи. Мы много переезжали, и в 16 лет я начал работать упаковщиком в супермаркете, чтобы прокормить себя. Мои родители были в долгах, поэтому не могли открыть банковский счет на свое имя. Они попросили меня открыть счет для них.

Через несколько лет я обнаружил, что мой отец совершал проблемные действия, например выписывал чеки или использовал кредитные карты, которые не принимались к оплате. Я ему доверял, поэтому недостаточно следил за поведением аккаунта. Оглядываясь назад, я понимаю, что мой отец вел себя как мошенник. Мы с ним не общаемся уже много лет».

В 22 года Нир Перец обнаружил, что из-за родителей у него образовались огромные долги. Он был должен 170 тысяч шекелей двум банкам, тысячи шекелей – компании «Безек», операторам сотовой связи и магазинам одежды.

«Я никогда не забуду этот момент. Моя жена Майя позвонила мне на работу и сообщила, что мы получили письмо от Службы судебных приставов с объявлением, что они выписали ордер на мой арест, – рассказывает он. – Я вышел из помещения и расплакался. Я никогда не попадал в такую ситуацию, и не было никого, кто мог бы помочь мне. Государство просто закрывает перед тобой двери».

Опыт общения со Службой судебного исполнения («оцаа ле поаль») был, по его словам, «ужасным»: «Говорить было не с кем. Они выписали ордер на мой арест, закрыли мне выезд из страны и отобрали водительские права».

Молодой человек начал урегулирование долгов. Ему назначили сумму ежемесячного платежа до момента, пока долг не будет погашен.

«Но через два года я понял, что платеж, кроме процентов, погашает совсем немного. Долги никогда не закроются. Я решил перестать платить и посмотреть, что будет, после чего на мою зарплату наложили арест. Спустя несколько месяцев, когда я стал «тяжелым инвалидом» в глазах банка и больше не мог пользоваться чеками и кредитными картами, я пошел к адвокату».

«В 2007 году я впервые осознал, насколько серьезна моя ситуация. Долг, первоначально составлявший 120 тысяч шекелей, достиг 250 тысяч. Они были поделены между тремя банками и примерно десятью кредиторами. Я подал заявление о банкротстве по рекомендации адвоката. За это в дополнение к долгу он потребовал с меня гонорар в 50 тысяч шекелей».

«Перец говорит, что процедура банкротства была унизительной: «Управляющий от имени государства утверждал, что, поскольку я зарабатываю 7000 шекелей, частично плачу арендную плату за трехкомнатную квартиру и время от времени покупаю обувь для ребенка, я должен выплачивать возмещение в размере 2500 шекелей в месяц. Я понял, что мой адвокат не помогает, и впал в депрессию».

В итоге друзья направили Переца в общественную организацию «Даф хадаш»: «Там впервые нашелся человек, который меня понял и сопровождал на протяжении всего процесса».

Спустя десять напряженных лет в возрасте 36 лет Перецу удалось выбраться из долгов.

– Как долги повлияли на вашу личную жизнь?

– Это было очень трудное время, о котором я бы предпочел забыть. Это ежедневный стресс. У меня была грыжа межпозвоночного диска, и я не мог работать полгода, а все остальное время я работал на нескольких работах одновременно.

Я работал по 12 часов в день, большую часть взрослой жизни не мог выехать из страны, у меня отобрали водительские права. Десятого числа каждого месяца, когда мне надо было сдавать отчеты о расходах и доходах в минюст, я был в стрессе. Там было много математических расчетов, и никто не объяснял, как их делать. Я боялся, что если неправильно запишу расходы, то мне сделают выговор.

Я скрывал от своих двоих детей, что их отец в долгах. За исключением нескольких близких друзей, окружающие тоже не знали об этом. Даже сегодня мне стыдно об этом рассказывать.

«Я ничего не украл – и вот я должен отчитываться обо всех расходах, включая жвачку»

• Йонатан Дарив, 38 лет
• Живет в Рамат-Гане, холост
• Сумма долга – 300 тысяч шекелей

«Среди ночи я просыпаюсь от мыслей о своих долгах. Иногда вообще не сплю по ночам. На меня наложено много ограничений. Да, в запрете на выезд из страны есть логика. Но мне приходится думать, какие лекарства я могу купить. Я с трудом могу купить одежду или обувь, у меня отобрали водительские права (мера, призванная оказать давление на должников, которую отменили совсем недавно. – Прим. «Деталей»), – рассказывает 38-летний Йонатан Дарив из Рамат-Гана.

Весь последний год он проходит процесс банкротства и отчаянно пытается погасить долг в 300 тысяч шекелей. В этом его сопровождают адвокаты Дорон Блю и Тали Либерман из организации «Даф хадаш».

«Я отчитываюсь обо всех расходах, включая жвачку и напитки, и работаю почти 11 часов в день, что для меня, диабетика, непросто. Из-за страха и беспокойства у меня повышается уровень сахара в крови. Я страдаю от хронической усталости и каждый день прихожу домой изможденным. Мне запрещено иметь сбережения. Если бы у меня были средства в фонде повышения квалификации, эти деньги тут же отобрали бы», – рассказывает Йонатан.

– Как вы влезли в долги?

– Меня уволили из-за сокращений в период коронавируса. В это же время мой отец умирал от рака. Я впал в глубокую депрессию. В течение трех месяцев я каждый день ездил в больницу и чувствовал себя абсолютно потерянным.

У меня возникли долги за свет, газ, воду, я набрал кредитов у всех, кто согласился мне их дать. Я их взял, хотя сам из семьи с низким социально-экономическим статусом, где всегда много работали, а сам я всегда был против кредитов.

Дарив не уклоняется от ответственности за свои долги, но, по его словам, политика банков способствовала ухудшению его положения.

«Когда я пытался добиться урегулирования долгов, они не колеблясь предлагали мне новые кредиты, в том числе под процентную ставку 11%. Сегодня я понимаю, что это много», – говорит он.

«Когда я выздоровел от депрессии, то нашел работу и все еще пытался удержаться на поверхности. Я жил в постоянном страхе перед «минусом». Когда я понял, что залез слишком глубоко в долги, то сообщил об этом банку и попробовал договориться, например, разбить выплаты на большее количество платежей. На тот момент мои задолженности, еще не просроченные, составляли 50 тысяч шекелей. Но ни мои тяжелые обстоятельства, ни новая работа, ни обещания вернуть деньги банк не тронули. Ответ был непреклонным: ничего сделать нельзя, мое дело передадут в Службу судебных приставов»

«Наверное, банкам было выгоднее получить прибыль от процентов и потом подтолкнуть меня к банкротству. Я чувствовал себя униженным, – вспоминает Дарив. – Мне хотелось бы, чтобы существовали механизмы, которые обязывали бы банки помогать людям выбраться из этой черной дыры, а не поворачиваться к ним спиной».

В этот момент мужчина был вынужден съехать из своей однокомнатной квартиры в Холоне: ему больше не под силу было платить за ее аренду 3500 шекелей в месяц. Помотавшись по друзьям, он наконец нашел работу, которая позволила ему снять комнату в квартире в Рамат-Гане.

Йонатан жалуется на то, как устроена процедура банкротства: чем больше ты работаешь, чтобы закрыть свои долги, тем больше твоя ежемесячная выплата.

«Моя зарплата выросла из-за большого количества сверхурочных часов, и теперь они хотят повысить мне ежемесячный платеж с 1500 сразу до 2900 шекелей. Такие расходы, как лекарства, которые стоят тысячи шекелей, не учитывают».

По его словам, государство должно относиться к должникам как к жертвам несчастных случаев. «Я не воровал и не совершал преступлений. Я много работаю, чтобы покрыть долги, а государство отворачивается. Адвокат, к которому меня направил суд, отругал меня и сказал, что у него нет на меня времени».

В итоге Йонатан получил юридическую помощь в организации «Даф хадаш». Там же его сейчас обучают правильному финансовому поведению.

– Я очень хочу создать семью, но сейчас я борюсь за выживание, и это продлится как минимум еще три года, пока будет длится процедура банкротства. Есть такая поговорка: «Если можешь – лети. Не можешь лететь – беги. Не можешь бежать – иди. Не можешь идти – ползти». Вот я сейчас делаю. Я сражаюсь.

«Они хотели забрать наших детей»

• Анат Бен-Харош, 52 года
• Живет в Мигдаль-ха-Эмеке
• Замужем, мать двоих детей
• Сумма долга – 500 тысяч шекелей

52-летняя Анат Бен-Харош, мать двоих детей, живущая в Мигдаль-ха-Эмеке, была должна 500 тысяч шекелей. Погашение долга заняло у нее десять лет и закончилось лишь четыре года назад. По ее словам, залезть в долги может каждый.

«Мы с мужем из хороших и образованных семей, но у нас возникли трудности, которые и привели к этой ситуации», – говорит она.

Сейчас Анат работает в продовольственном центре, раньше трудилась в сфере хайтека. Ее муж был индивидуальным предпринимателем, занимался ремонтами.

«Слабое место многих самозанятых людей – то, что, будучи профессионалами в своем деле, они часто не умеют вести бизнес. Бизнес моего мужа был нестабильным, и мы во многом полагались на мою зарплату», – рассказывает она.

«Когда я была беременна, в нашей компании прошли сокращения. Меня предупредили, что вернуться будет некуда. В то же время мой сын болел и много лежал в больницах. Я не могла отдать его в детский сад и потому какое-то время, около полутора лет, не возвращалась на работу.

Потом я пробовала устроиться на самые разные работы, даже не в сфере высоких технологий. Я была оптимистично настроена и считала, что трудный период когда-нибудь закончится. Но мы свалились в штопор. Я была «сверхквалифицированной» и в моем резюме была дыра в полтора года. Из-за этого мне было трудно найти работу, и я не могла оплатить ребенку детский сад или группу продленного дня».

«В 2011 году, когда я была беременна вторым сыном, я поняла, что мы влезаем в долги, вспоминает Анат. – Чеки начали возвращаться неоплаченными. Мы набрали кредитов, и я знала, что расходы только увеличатся, когда у нас появится еще один ребенок».

Нельзя сказать, чтобы Анат не хватало финансовой грамотности. Она вела учет доходов и расходов семьи в Excel, но минус становился все глубже.

«Я поняла, куда все идет: мне нужно подготовиться и подать заявление на процедуру банкротства», – рассказывает она.

«Арест имущества имеет в основном символическое, оскорбительное значение, а не экономическое. И тем не менее я вздохнула с облегчением, когда грузовик «оцаа ле-поаль» подъехал к моему дому, но я уже могла сказать им, что меня трогать нельзя (после того как минюст одобрит начало процедуры банкротства, имущество должников защищено от арестов)».

– Как вам удалось выбраться из долгов?

– Мой муж уехал в Эйлат работать на строительном проекте, чтобы заработать денег. Я осталась на некоторое время с двумя сыновьями на руках. Когда мой старший сын выздоровел, я смогла работать неполный рабочий день, и после борьбы мы получили скидку на детский сад в рамках программы «Ребенок из группы риска».

Я обратилась в социальные службы за помощью после бессонной ночи, понимая, что выбора у нас нет. Но это было связано с риском: мы боялись, что в воспитание детей вмешаются, что их заберут у нас. И они действительно хотели это сделать. Изъятия детей удалось избежать благодаря социальному работнику, который боролся за нас. Сыновьям разрешили остаться с нами после проверки, которая не выявила никаких проблем, типичных для неблагополучной семьи.

По словам Анат, борьба за детей и процесс банкротства сказались на ее здоровье.

«Большую часть времени нам удавалось выплачивать платежи и сдавать отчеты государству – сложный процесс, с которым многие не справляются. Это утомительная офисная работа: просматривать все доходы и расходы, часами сидеть над расчетами и заполнять формы, в то время как мы изо всех сил пытаемся прокормить детей», – вспоминает она.

По словам Анат, семье помогло то, что государство признало общую инвалидность ее мужа. Потом семья получила социальное жилье в Мигдаль-ха-Эмеке.

«Наличие крыши над головой значительно снижает напряжение. Мы завершили этот процесс после ужасного десятилетия упорства, веры и напоминаний себе, чего я стою», – говорит женщина.

– Что могло бы помочь вам быстрее выбраться из долгов?

– Мы получили помощь от общественной организации, а не от государства. Банкротство должно быть «образовательным» процессом, но это не так, и обратиться не к кому.

Я кричала соцслужбам, что мы в экономическом кризисе и что чем скорее они нам помогут, тем скорее мы сможем выбраться из него в нормальном психическом и финансовом состоянии. Но они помогли нам только тогда, когда нас уже размазало по дороге.

Они не знали, как совместить то, что я образованна и говорю на высоком иврите, с нашей ситуацией. Социальным службам нужно быть внимательнее. Сегодня я борюсь, чтобы получить психологическую помощь.

Кроме того, надо обуздать банки. Они легко выдавали нам кредиты и предлагали закрыть их, взяв еще больше кредитов под сумасшедшие процентные ставки, более 11%, потому что мы не знали, как торговаться.

Эстер Нир, TheMarker, «Детали», Д.Г. Фото: Эяль Туэг √