Пандемия сроднила Израиль с Японией

По словам Ротема Ковнера, профессора японской истории и культуры в Хайфском университете, Япония, подверженная частым природным и техногенным катастрофам, находится в состоянии постоянной тревоги.

— В 2014 году вы опубликовали статью «Психология стихийных бедствий: рутина ужаса в Японии», где  говорилось, что число и частота стихийных бедствий, а также число жертв, породили в психике японцев глубокое осознание разрушительной силы природы и ее способности радикально изменять жизнь. 

— Япония пережила много стихийных бедствий. Землетрясения там — обычное явление, иногда они происходят еженедельно. Существует сезон тайфунов и цунами в прибрежных районах и извержения вулканов.

Можно справедливо утверждать, что стихийные бедствия происходят и в других частях света. Дело в том, что в Японии стихийные бедствия усугублялись техногенными катастрофами — многочисленными войнами, двумя атомными бомбами — и, конечно, катастрофой на Фукусиме в 2011 году. Суть в том, что эта чрезвычайная историческая последовательность бедствий заставила японцев усвоить идею, что бедствия произошли, происходят и будут происходить снова.

Бедствия — неотъемлемая часть их жизни. Поэтому вопрос не в том, произойдет ли катастрофа, а в том, когда это будет. Это подтверждается научными прогнозами, что в течение следующих 20 или 30 лет весьма вероятно, что серьезное землетрясение произойдет в густонаселенных прибрежных районах, в частности, в столице.

Я утверждаю, что это общество высокой чувствительности и неослабной бдительности, когда речь идет об угрозе катастрофы. Представления о [чувстве] угрозы, а также о тревоге можно увидеть как в классической культуре, так и в популярной — от рисунков стихийных бедствий всех типов в традиционном искусстве до множества книг и фильмов о конце света в Японии.

— Как эта тревога отражается в повседневной жизни?

— Средства массовой информации в Японии играют центральную роль в сохранении чувства беспокойства, постоянно сообщая о природных опасностях, больших и малых, и повторяя прогнозы крупных бедствий. Сообщения о незначительных событиях, таких как извержение вулкана на периферии, сохраняют актуальность этой темы в повседневных разговорах, а необычные крупномасштабные события подтверждают опасение каждого поколения, что жизнь может существенно измениться в любое время.

Японская публика привыкла справляться с угрозами с дошкольного возраста, и учения продолжаются в школах, на работе и даже в жилых домах. В 1923 году в Токио произошло разрушительное землетрясение, приведшее к пожарам. Погибли более 100 тысяч человек. По всему городу есть дорожные указатели с информацией о ближайших маршрутах эвакуации.

Недавно каждая семья в городе получила по почте коробку с названием «Токио Босай», что означает «Токио — защита от бедствий». Там была брошюра о всех типах возможных бедствий, о том, как к ним подготовиться и как справиться, когда они происходят, а также карта с указанием точек эвакуации.

Жизнь в состоянии боевой готовности

Это целая жизнь тренировок и подготовок к катастрофе. Предполагается, что у каждого жителя Японии есть рюкзак, в котором есть все, что нужно человеку на случай, если ему придется бежать из дома. Есть точный список того, что должно быть в рюкзаке — от сухого пайка, фонарика и транзистора до кредитной карточки и туалетной бумаги. Этот рюкзак остается серьезным предметом многих дискуссий в соцсетях.

Некоторые всегда проверяют рюкзак, кладут в него свежие продукты и воду. Мало кто из японцев не знаком с легким беспокойством, связанным с грузовиком, который шумно проезжает мимо их дома, или с неожиданным необъяснимым движением в комнате. Подобные ситуации заставляют людей задуматься: «Это землетрясение или просто ветер?» И они сразу проверяют ситуацию на своем смартфоне.

Существует длинный список стихийных бедствий, которые обрушились на Японию за прошедшее столетие, но, за исключением бедствий 1995 и 2011 годов, за последние несколько десятилетий не было крупных катастроф. Такое ощущение, что все под контролем.

С конца 1950-х годов правительству Японии удалось добиться значительного контроля над ситуацией. С этой целью государство вложило значительные средства и предприняло большие усилия для уменьшения потенциального ущерба.

С 1960-х годов, за двумя исключениями, ни одна катастрофа не унесла жизни более 200 человек. В конце концов, японцы привыкли к мысли, что все под контролем. Вот почему бедствия 1995 и 2011 годов спровоцировали глубокие кризисы:  они показали японцам иллюзорность представления, что силы природы можно приручить.

В принципе, японцы — это народ, который очень уважает и верит властям. Правительство Японии было по-отцовски заботливым, представляло конфуцианские ценности и служило примером для граждан. До 1945 года государство понималось как семья, где отцом был император. После Второй мировой войны вера людей была сильно подорвана, и для ее даже частичного восстановления потребовалось много лет.

Во время великого землетрясения 1995 года правительство и спасательные силы не были подготовлены и не функционировали должным образом. Я хорошо помню, как за первые два часа были сообщения о трех жертвах. В итоге, погибло около шести тысяч человек. В 2011 году кризис доверия стал еще сильнее. Я сомневаюсь, что былое доверие японцев властям с тех пор полностью восстановлено.

— В своей работе вы цитируете Эдвина Рейшауэра, специалиста по восточноазиатской культуре, который придумал понятие «психология тайфунов».

— Это изумительное понятие, которое на практике можно увидеть во всех видах процессов социализации в японском обществе. С одной стороны, это общество изобилия, с безудержным потреблением, но в то же время это — общество силы духа и бережливости. Например, дети ходят в школу в шортах даже зимой. Во многих домах нет систем кондиционирования или отопления, и не из-за экономических трудностей.

Существует ожидание скромности, возможно, даже небольшого аскетизма и большой дисциплины — и это порождает стоицизм. Стоицизм очень важен, идея заключается в том, чтобы пережить кризис без слез.

После катастроф иностранные корреспонденты много раз были поражены терпением японцев, тем, что никто не плачет и не кричит. Это может выглядеть как бесчувственность, но на самом деле это — самообладание, это именно то, что от них ожидается.

— Посттравма как этос. Это напоминает Израиль, не правда ли?

— Определенно похоже. В Израиле тоже всегда ощущается временность, постоянная готовность к бегству. Бдительность существует и здесь, наряду с постоянным напряжением.

Есть и другое сходство в том, что, в отличие от многих других стран, сегодня Израиль и Япония привыкли справляться с угрозами, жить в условиях чрезвычайного положения, ожидать инструкций.

В этом контексте один из моих коллег предложил провести четкое различие между двумя обществами. В то время как японское общество может легко перейти от состояния рутины к чрезвычайному положению в невоенных условиях, Израиль способен сделать это в первую очередь во время войны. Я вижу сходство и в том, что Япония всегда усиливает ощущение того, что это — небольшое сообщество, несмотря на огромные размеры страны.

Идея состоит в том, чтобы усилить чувство социальной солидарности, создать чувство общей судьбы. Как в Израиле. Хорошие новости с периферии, как и плохие, включены в краткое изложение новостей наряду с острыми текущими событиями. В выпуске новостей всегда будет рассказано о каждом ДТП. Они объяснят, как это произошло, и опубликуют имена и фотографии жертв, потому что «мы все из одной деревни».

Я помню освещение крушения самолета с японскими пассажирами в японских СМИ: список погибших с их фотографиями, репортеры, посетившие дома семей погибших. Через два дня после этого во Флориде разбился американский самолет. Об этом едва упомянули в новостях. Никто даже не подумал публиковать список имен убитых, а тем более, их фотографии. Это не актуально и не является частью [американского] этоса.

Могло показаться, что Япония готова к эпидемии коронавируса лучше, чем другие страны. Главным образом потому, что японская публика известна, хотя и стереотипно, своей солидарностью. Этого не произошло. Правительство реагировало медленно, по крайней мере, на первых порах.

Кстати, несмотря ни на что, цифры в Японии (связанные с коронавирусным кризисом) завидны. На самом деле, они не сильно отличаются от цифр в Израиле, хотя в Японии проживает 130 миллионов человек. Такое же число людей было инфицировано среди населения, в 14 раз превышающее население Израиля.

Население Японии вдвое превышает население Британии или Италии, но там погибло 700 человек, и экономика более или менее функционирует. Люди ходят на работу, магазины открыты, общественный транспорт продолжает работать. Премьер-министр Синдзо Абэ не спешил объявлять чрезвычайное положение.

Непонятно, почему все говорят об эксперименте в Швеции, где заболеваемость и смертность намного выше, а не о Японии.

— Что объясняет эти цифры?

— Народ Японии, как и в других странах Восточной Азии, имеет модели поведения, которые снижают вероятность заражения.

Во-первых, в Японии не приняты ни объятия, ни поцелуи, ни рукопожатия. Во-вторых, там всегда носили маски. В Израиле мы видим, как многие ходят с маской на подбородке, и слышим, как тяжело носить их в жару. Но в Японии маски были частью повседневной жизни задолго до появления коронавируса. Социальные фобии широко распространены в Японии, и некоторые люди там любят носить маску именно по этой причине. В-третьих, распространенной формой проживания в городах являются квартиры на одного человека. Там нет соседей по комнате, нет совместного проживания в квартирах. Если у вас нет семьи или партнера, вы живете один. Пожилые люди тоже. И, конечно же, дисциплина: это население, которое следует инструкциям.

Когда школьник хочет выйти в туалет в Японии, в первый раз учитель говорит ему «терпи»; во второй раз тоже «терпи»; и не отпустит его до третьего или четвертого раза. Несколько месяцев назад в Японии, в метро, я увидел плакат о правильном поведении: «Не слушайте музыку через наушники — сдерживайтесь. Не проявляйте чувств — сдерживайтесь». Плакат также осуждающе заявлял: «Не ведите себя, как в Америке».

Японское правительство сказало гражданам: это — наши рекомендации, вы зрелые люди, и мы ожидаем, что вы проявите ответственность, не заставляя нас диктовать вам, что делать.

Я не мог не думать о том, как чуждо понятие карантина для японцев, по крайней мере, в городе. Внутреннее пространство — такая маленькая часть жизни. Все происходит снаружи. Там длинный рабочий день, а потом люди обычно выходят на улицу. Они всегда едят вне дома. Я знал людей, которые жили далеко от своей работы и даже не приходили домой в течение недели. Они были в офисе допоздна, потом шли выпить и проводили остаток ночи в кафе. Смешно, но если бы в Японии был высокий уровень заражения, я сказал бы, что причина в том же самом.

Здесь не принято приглашать домой. Люди могут работать вместе годами и понятия не иметь, как выглядит дом другого человека. Дело не в том, что нет никаких социальных связей — наоборот, жизнь протекает вне частных рамок, и это — та черта, которая могла бы способствовать росту заболеваемости и смертности в Японии.

Однако я не сомневаюсь, что как общество, пережившее бедствия, Япония до сих пор успешно справлялась с кризисом. Несмотря на это, я не удивлюсь, если ощущение хрупкости жизни и ее изменчивости — давнего коллективного посттравматического стрессового расстройства — будет только углубляться из-за эпидемии.

Айелет Шани, «ХаАрец», Л.К.

Фото: Kim Kyung-Hoon, Reuters˜