«Я вижу человека, он весит 38 кг, это кожа и кости. Зачем держать его в наручниках?»

Лина Касем Хасан – врач-терапевт и председатель организации «Врачи за права человека». Известность в Израиле ей принес уход за заключенными, объявившими голодовку. А несколько месяцев назад она начала стажировку в области паллиативной помощи неизлечимым больным, и в этом есть некоторое сходство: в обоих случаях не предполагается исцеление. Уроженка Назарета, сейчас она живет в Тамре и стажируется не в больнице, а в своей общине.

– Недавно я должна была провести брифинг для дипломатов о состоянии Халила Ававды, который объявил голодовку в марте 2022 года и прекратил ее две недели назад. Я готовилась к началу выступления и вдруг поймала себя на мысли о том, что испытываю то же ощущение, как после посещения неизлечимо больного.

– Поясните, пожалуйста?

– В обоих случаях мой подопечный угасает и я, врач, беспомощна чем-то ему помочь. На протяжении всех лет учебы нам вдалбливали в голову, что главная обязанность медика – спасать жизни. А этих людей я спасти не могу.

Ничто не может сравниться с чувством удовлетворения, которое испытывает врач после удачной операции или успешно проведенной терапии. Я думаю, это – проблема медицинского образования: врачей не готовят к ситуациям, когда они должны не лечить свои пациентов, а просто поддерживать их.

– Как вы стали заниматься проблемами объявивших голодовку заключенных?

– Еще студенткой, 20 лет назад, я начала работать волонтеркой в организации «Врачи за права человека». В 2012 году около 1500 палестинских заключенных объявили голодовку. Я принимала участие в проверке их состояния. После того, как большая голодовка закончилась, меня продолжили приглашать к заключенным, отказывающимся принимать пищу в знак протеста.

– К кому, например?

– Наиболее известные из них – Маэр аль-Ахрас, Хишам Абу-Хуаш и Халил Ававда. В Израиле заключенные, как правило, объявляют голодовки в знак протеста против административного ареста, позволяющего держать их под стражей без предъявления каких бы то ни было обвинений. Этих людей просто вытаскивают из дома и бросают в тюрьму без суда и следствия. Многие зачастую не имеют ни малейшего представления о том, за что их арестовали. Так они проводят в заключении долгое время. Ордер на их арест просто продлевается каждые несколько месяцев. Это рушит жизни людей, их семьи, и у них не остается иного способа выразить свой протест, кроме как объявить голодовку.

– Голодовка – оружие самых слабых. Извините за сравнение, но и дети, когда хотят чего-то добиться силой, отказываться есть или спать. Ведь собственное тело – единственное, чем они владеют полностью.

– Голодовка – форма ненасильственного протеста. Поэтому данный способ борьбы за свои права так распространен среди заключенных в разных странах, в том числе в Израиле. Полная голодовка, когда человек отказывается принимать любые витамины и минералы, чревата летальным исходом или нанесением необратимого ущерба организму голодающего.

– Что происходит тогда с телом? Когда оно проходит точку невозврата?

– Во время голодовки организм использует все свои резервы. Сначале он сжигает все оставшиеся жиры и производит белок и сахар. Но, когда жировые запасы истощаются, организм начинает сжигать мышечные ткани. Этот процесс подробно описан в специальном документе израильского профсоюза врачей.

– После 42 дней голодовки у человека снижается когнитивная функция, он начинает хуже видеть, у него снижается слух…

– Необратимый ущерб для организма может наступить, начиная с 28 дня голодовки. Раньше всех голодающих переводили в больницу на 43-й день, потому что через 55 дней может наступить летальный исход – из-за остановки сердца, различных инфекций, острого дефицита витаминов. После голодовки 2012 года это правило было отменено, и сейчас врач принимает решение об этом по собственному усмотрению.

– Какой смысл госпитализировать человека, который отказывается, чтобы его лечили?

– Прежде всего это нужно для того, чтобы объяснить голодающему, в каком состоянии он находится. Он должен понимать, что его жизнь под угрозой. Правильная беседа с голодающим и членами его семьи зачастую может спасти от смерти. Это вопрос доверия. Очень важно выстроить с участником голодовки доверительные отношения.

– Как относится медицинский персонал больниц к голодающим заключенным?

– То, что он палестинец и привезен в наручниках, влияет на отношение. Люди не могут полностью отключить свои чувства. К тому же врачи с опаской относятся к заключенным. Так что говорить о сочувствии здесь вообще не приходится.

95% заключенных содержатся в больницах в наручниках. Я прихожу к человеку, который голодает 150 дней, это кожа и кости. Он весит 38 килограммов, не в состоянии поднять руку, еле-еле открывает глаза и с трудом ворочает языком. Зачем держать такого человека в наручниках? Его к тому же охраняют пятеро надзирателей. Я не вижу сочувственного отношения медицинского персонала к голодающим заключенным. Соглашаясь осматривать людей, когда они скованы наручниками, врачи становятся союзниками тех, кто подверг их административному аресту.

– Вы чувствуете враждебность к себе?

– Врачи в больницах не горят желанием сотрудничать со мной. Я требую от них снять с заключенных наручники и сообщаю им, что они нарушают правила, установленные профсоюзом врачей. Так что, к сожалению, я уже привыкла к негативному отношению к себе.

– Можно ли восстановиться после длительной голодовки? Ававда, например, вернется в свое прежнее состояние?

– Пока еще неясно. После голодовки требуется длительный реабилитационный процесс, физиотерапия. У этих людей практически не остается мышц. Есть и необратимый ущерб. Мне трудно поверить, что Ававда полностью восстановит когнитивную функцию. Маэр аль-Ахрас, завершивший голодовку около двух лет назад, все еще не пришел в нормальное состояние. Он почти полностью потерял слух. Когда я навещала его, жена кричала ему в ухо все мои вопросы.

– Как вы вообще общаетесь с ними? Они могут говорить?

– С трудом. Тут слово, там слово. Во время первой встречи с Халилом Ававдой, после того как я потребовала, чтобы с него сняли наручники, я увидела, насколько это ему важно. Ававда находился в частичном сознании, но всякий раз, когда он приходил в себя, он говорил мне «спасибо».

– О чем вы говорите с ними?

– Я объясняю участникам голодовки, что их жизнь в опасности. Они не хотят умирать, но они верят в свою цель. Они преисполнены решимости. И они находятся под сильным давлением. На них все смотрят, о них все говорят. Я объясняю им, что мы можем спасти их, и сделать это тихо. Но и это, как правило, не помогает.

– Они спрашивают вас, умрут ли?

– Они сами все знают. Я объясняю, что не знаю, сколько времени им осталось прожить. Я предлагаю им принять витамины и минералы. Как правило, они отвечают отказом. Они говорят, что хотят жить, но не откажутся от борьбы за свою свободу. Очень редко бывает по-другому. Например, после моей последней встречи с Ававдой он согласился принять витамин В1. Я, конечно, не знаю, сделал ли он это под моим влиянием.

– У вас очень тяжелая работа. Вам приходится платить за нее высокую душевную цену.

– Я должна верить в свои силы. Раньше пыталась убедить себя, что это работа как работа, ничего особенного. Сейчас позволяю себе по-настоящему осмыслить происходящее. После последней встречи с Ававдой неделю не могла в себя прийти. Все время думала об этом. Я говорила об этом с мужем, и поняла, что должна лечить свои травмы, а не заметать их под ковер.

Айелет Шани, «ХаАрец», Б.Е. Фото: Гиль Элиягу ⊥