«Я отдал кислород другому ребенку». Американский хирург — о работе в Газе и попытках найти заложников

В конце декабря 2023 года, когда все, кто мог, бежал из сектора Газа, профессор Дэвид Хасан, старший нейрохирург и исследователь в Университете Дьюка в Северной Каролине, решил прилететь в Каир, а оттуда добраться до Рафиаха и попасть в Газу.

«Пока не началась война, я был сосредоточен на своей карьере и семье, — рассказывает 50-летний Хасан в интервью «ХаАрец». — Но эта ситуация переполнила меня эмоционально. Я почувствовал, что должен чем-то помочь».

Хасан был членом первой медицинской группы из 18 врачей, прибывших из США, Канады и Англии в Газу после начала войны.

«ООН и ВОЗ облегчили нам въезд и помогли с медикаментами и хирургическим оборудованием, — говорит Хасан. — Но также заранее сообщили, что, как только мы въедем в Газу, у них не будет возможности обеспечить нам защиту».

Врачей попросили подписать документ, снимающий с ООН ответственность за их безопасность.

• Читайте также: 
• Она сбежала из Газы в Израиль, спасая свою жизнь, а теперь пытается вытащить детей
• С начала войны десятки граждан Израиля выбрались из сектора Газа. Кто они?
• Вышел за продуктами – и потерял всю семью. Истории мирных граждан, погибших в секторе Газа

Их задачей было попасть в Европейскую больницу Газы недалеко от Хан-Юниса на юге сектора и провести там неделю, делая операции взрослым и детям. Менее двух месяцев назад Хасан снова отправился в Газу с похожей миссией.

Сама больница была похожа на лагерь беженцев, говорит Хасан: «Я никогда не видел столько людей, живущих внутри больницы. Каждый уголок там занят группой людей. Они использовали любой доступный предмет — маленькую занавеску, лестницу, пластиковый стул — и превращали его в свое жизненное пространство. Целые семьи ютились на квадратах два метра на два метра, ели, пили и спали там. Ходить по больнице нужно осторожно, чтобы не наступить на людей».

Попав в сектор Газа в декабре 2023 года, Хасан не видел израильских войск и не слышал взрывов: «Я думал, в войне затишье. Но как только настал вечер, начался сильный обстрел, и я понял, что вокруг больницы много израильских войск — днем их просто не видно».

— Взрыв бомбы оглушает. В первый раз, когда бомбу сбросили неподалеку, я стоял на табуретке и упал с нее — так сильно тряхнуло здание. И такое повторялось каждые пять-десять минут. Я спросил местных врачей, что делать. Они сказали, что к этому привыкаешь, и я должен просто продолжать работать.

— Где вы спали? Что вы ели?

— Я спал в больнице, ел в основном энергетические батончики, которые жена и дочь упаковали для меня, и пил минеральную воду. Больше всего меня беспокоит ситуация с водой в Газе. Я говорю об этом везде и со всеми. Мы потеряли много пациентов из-за инфекций, передающихся через воду.

Ампутации без анестезии

Прибыв в больницу, западные врачи сразу начали оперировать: «В процессе мы обнаружили, что не хватает анестетиков, оборудования и даже чистой воды, чтобы помыть руки. Иногда не было перчаток, а иногда не хватало элементарных лекарств. Мы были вынуждены проводить ампутации конечностей без анестезии и кесарево сечение без седативных препаратов. Чтобы сделать как можно больше, оперировали двух пациентов одновременно в одной операционной».

Хасан вспоминает сильные обстрелы, продолжавшиеся всю первую неделю его пребывания в Газе.

«Ночью невозможно было спасти кого-либо из руин — из-за темноты и потому, что находиться на улице было опасно. Люди, раненные ночью, оставались на месте до утра. Многие умерли от потери крови или попали в больницу уже в более тяжелом состоянии, потому что не получили срочной помощи, — рассказывает хирург. — Каждое утро около 8 часов прибывала волна раненых, спасенных из-под развалин ночью. К этому моменту примерно девять из десяти уже нельзя было спасти».

Тяжелые решения

— В больнице всего 250 коек. Поэтому в любой момент приходилось принимать сложные решения, ведь раненых было около 1200. Его можно спасти, ее — нет. Эта рана требует ресурсов, которых у нас нет, а эту рану мы, возможно, сможем вылечить. Думаю, что многих раненых можно было бы спасти, если бы у нас было больше медицинского оборудования и коек интенсивной терапии.

— Кто из раненых вам особенно запомнился?

— С медицинской точки зрения — мальчик лет 12-13, поступивший с кровотечением из глаза, вызванным попаданием осколков. Было ясно, что ему нужна операция, но в операционную была двухчасовая очередь. Во время ожидания у него в мозгу лопнула главная артерия, и кровь начала хлестать из глаза. Я никогда раньше не видел ничего подобного. Он, конечно же, умер.

С гуманитарной точки зрения — я запомнил мальчика примерно двух лет, серьезно раненного в результате взрыва бомбы. Он прибыл вместе с другими ранеными детьми. Как только я увидел его, я понял, что мы не сможем его спасти. Поэтому отдал единственный имевшийся баллончик с кислородом другому ребенку, у которого было больше шансов выжить. А этого ребенка я сфотографировал на телефон и пошел выяснить, не знает ли кто-нибудь его родственников. Мне сказали, что вся его семья погребена под руинами, и что он единственный, кого удалось вытащить. Я решил, что кто-то должен оплакать этого ребенка — и понял, что это должен быть я. Я прижал его к себе, плакал и назвал его «Джейкоб». Я поклялся, что, если у меня будет сын, я назову его Джейкоб в память о нем.

Был еще один случай с детьми — 10-летним мальчиком, 6-летней девочкой и полуторагодовалым малышом. Как мне рассказали, они жили в доме, окруженном боевиками ХАМАСа. Израильские солдаты вошли в дом ночью. В темноте решили, что отец — террорист, и убили его. Мать побежала к отцу, и ее тоже убили.

Родители были мертвы, а снаружи шла бомбежка. Трое детей лежали на телах своих родителей, пока не взошло солнце. Только утром в доме появились люди и отнесли их в больницу. Старший брат держал маленького и успокаивал его, плачущего. Их сестра не переставала дрожать. Они все были крови своих родителей. Мы вымыли их, и я принес им несколько игрушек и маленьких кукол, которые моя дочь просила передать детям в Газе. Когда я отдал им игрушки, они сказали: «Спасибо, дядя Дэвид». Было видно, что это воспитанные и вежливые дети. Позже я с облегчением узнал, что кто-то из родственников забрал их.

Дэвид Хасан родился и вырос в Кувейте в мусульманской палестинской семье, иммигрировавшей с Западного берега в 1967 году после Шестидневной войны. Это была не последняя эмиграция семьи, вызванная войной. Второй раз это случилось во время войны в Персидском заливе, в 1990 году. Тогда семья переехала из Кувейта в Иорданию. Хасана, всегда мечтавшего стать врачом, приняли на довузовское обучение в США, и в 18 лет он переехал туда один.

— Откуда взялось ваше необычное сочетание имен — еврейское имя и арабская фамилия?

Когда я переехал в США, общался в основном с евреями и израильтянами, и они помогли мне освоиться. Я решил изменить имя — вместо Эмада стал Давидом. У меня также были еврейские подруги. Вместе с одной из них я поехал в Израиль. К тому времени у меня уже был американский паспорт, но в Израиль меня не пустили и хотели депортировать ближайшим рейсом в США.

Это шокировало мою девушку. Я настоял на разговоре с начальником службы безопасности и сказал ему, что вместо того, чтобы выгонять меня, они должны дать мне премию. «Почему?» — спросил он. Я ответил, что благодаря мне моя девушка впервые в жизни приехала сюда.

Он ушел, пробормотав: «Только в этой чертовой Америке палестинцы встречаются с евреями». Через некоторое время мне сообщили, что я могу въехать в Израиль. Если не считать этого эпизода, я с удовольствием вспоминаю тот визит.

Дэвид женат на Лорен Хасан. Его жена — хирург-травматолог, у них 7-летняя дочь. Сам Дэвид Хасан занимается клинической работой, исследованиями и преподаванием и считается ведущим экспертом в области хирургии опухолей головного мозга. Он опубликовал более 270 научных статей в ведущих журналах.

Хасан без колебаний признается в любви к Израилю и израильтянам и рассказывает о близких друзьях в этой стране. Он также поддерживает тесные связи с израильской неправительственной организацией «Врачи за права человека» и Институтом экологических исследований Арава. Вместе с этими организациями и с ЮНИСЕФ (Детский чрезвычайный фонд ООН) хирург пытается продвигать проекты по экстренной очистке воды в Газе. Они уже получили одобрение от израильского координатора правительственной деятельности на территориях.

На вопрос, как он воспринимает израильско-палестинский диссонанс в своей жизни, он отвечает просто: «Я дистанцируюсь от групп, которые клеймят израильтян или — палестинцев. Я сосредоточен только на нравственном аспекте и на том, как я могу помочь практически».

— Американские университеты, включая Дьюк, стали ареной протестов из-за войны. Как вы воспринимаете это?

— Мы запустили в университете инициативу — дать возможность всем студентам активно помогать жертвам войны всеми способами, по собственному усмотрению, на какой бы стороне они ни были. Мы решили, что это позволит людям направить гнев в нужное русло вместо того, чтобы протестовать и спорить между собой. Пока, похоже, это работает. Я уже привлек студентов Дьюка — палестинцев и евреев — к участию в проекте очистки воды. Я говорю своим студентам, что так же, как от врачей ждут, что они не будут обращать внимания на цвет кожи, религию или пол своих пациентов, отношение к жертвам войны должно быть таким же. Я советую думать о людях, а не о «сторонах».

«Я ходил и спрашивал всех»

Хасан применяет в жизни то, что проповедует своим студентам. Он поехал помогать жителям Газы, но израильские заложники в руках ХАМАСа волнуют его, и он часто возвращается к этому вопросу во время интервью.

В свой первый визит в Газу Хасан надеялся, что ему удастся поговорить с членами руководства ХАМАСа и убедить их, чтобы они разрешили посещать заложников и оказывать им медицинскую помощь. Его предупредили, что даже упоминание этой темы поставит под угрозу его и всю делегацию, но он настаивал. Безуспешно. Никто не знает, дошла ли просьба до кого-либо из верхушки ХАМАСа.

Во время своего второго визита в Газу, в марте, он снова предложил оказать пленникам медицинскую помощь. И снова безрезультатно.

«Я ходил по больнице и спрашивал всех, кого мог, знают ли они что-нибудь об израильских заложниках. Я искал людей с оружием, которые могли бы охранять их, но ничего подобного не увидел. Как человек, видевший, как выглядит Газа над землей, я могу только представить, в каких ужасных условиях живут заложники, — волнуется он. —  Полагаю, что они не получают достаточно еды, не имеют медицинской помощи. Я также читал свидетельства о сексуальном насилии. Мне больно за них и их семьи, и я желаю им скорейшего освобождения».

После первой поездки в Газу Хасан заболел коронавирусом, хотя и был привит. После второй поездки он тоже вернулся домой с загадочным вирусом, который даже затруднился диагностировать.

— Ситуация в Газе — это идеальная среда для вирусов: зараженные и загрязненные раны, больницы без надлежащей санитарии и отсутствие антибиотиков. Прибавьте сюда воду, непригодную для питья. Почти каждый человек, которого мы оперировали, умирал через несколько дней из-за инфекции. До меня вдруг дошло, что операция для них была смертным приговором.

— И каким был ваш ответ?

— Я должен продолжать делать все, что в моих силах. Даже если я спас одного человека, это все равно стоит усилий. Из иудаизма я узнал, что тот, кто спасает одну душу, спасает целый мир. Я хотел быть частью надежды в этом конфликте и помочь, даже самую малость, людям, которые пострадали в нем и считаются «сопутствующим ущербом».

В марте 2024 года, примерно через два с половиной месяца после первого визита, Хасан снова приехал в сектор Газа. На этот раз через компанию Medtronic, одного из крупнейших в мире производителей медицинских приборов, поставлявшую оборудование в Газу.

«В пятницу я провел сложную операцию в больнице Дьюка, и уже через несколько часов был на пути в Каир — с медицинским оборудованием на полмиллиона долларов, — рассказывает Хасан. — В Египте я смог получить еще тонну подгузников и детского питания, а затем отправился в Рафиах».

По словам Хасана, между этими двумя визитами была ощутимая разница. Во второй раз бомб падало меньше, и они были не такими мощными. Но в Рафиахе он увидел голод и огромное количество эвакуированных.

— У матерей не было молока, чтобы кормить детей, настолько они были слабы. Я помню одну женщину, инженера по профессии, которая сказала мне: «Доктор Дэвид, мой ребенок плачет, а я ничего не могу сделать. Вы ведь знаете израильских женщин, верно? Может вы сможете обратиться к ним, чтобы они попросили хотя бы прислать нам еду для наших детей? Скажите им, что и здесь есть матери, любящие своих детей».

Медиков в Рафиахе было меньше, чем в прошлый раз, а те, кто остался в строю, страдали от сильного выгорания.

«Они не зарабатывают денег, их дети умирают дома, а каждая поездка в больницу и обратно опасна для их жизни. Два врача, работавшие вместе со мной, вернулись домой после 24-часовой смены и обнаружили, что их семьи погребены под руинами дома», — вспоминает Хасан.

По его словам, оставшиеся на работе врачи были настолько измотаны, что становились безразличными ко всему.

— Они говорили: лучше бы этот человек умер, потому что у нас нет лекарств для него. Я не забуду, как ухаживал за 5-летним мальчиком с ожогами по всему телу, который сам сказал мне: «Лучше бы я умер».

«Было ощущение хаоса, отсутствия власти. Каждый заботился лишь о собственном выживании, голод усиливался, — рассказывает врач. — Начали поступать пациенты, которых подстрелили в драках за еду. Представьте себе голодных людей, которые не ели несколько дней и у которых есть дети. Они пойдут на все, чтобы получить пищу».

Застрелить из-за конфет

Тот хаос, который описывает Хасан, чуть не стоил ему жизни. По дороге из Каира в Рафиах египетский водитель попросил его передать пакет со сладостями знакомой палестинской семье в Газе на праздник Рамадан. Хасан согласился. Но когда он приехал за медицинским оборудованием на КПП, то обнаружил, что это был не один пакет, а три огромных мешка сладостей. Это точно не был подарок для семьи.

Он подошел к одному из охранников на границе, объяснил ситуацию и попросил его совета. Охранник объяснил ему, что торговцы из Египта и Газы пытаются нажиться на ситуации. На черном рынке эти три мешка сладостей могут стоить тысячи долларов. Он предложил Хасану оставить сладости там и пообещал, что он и его коллеги бесплатно раздадут их детям на праздник.

«По дороге в больницу мой телефон продолжал звонить, — вспоминает Хасан. — Оказалось, что это были те самые люди, которым я должен был передать сладости».

В тот вечер в больнице внезапно появился десяток вооруженных людей. Они потребовали конфеты. Сказали, что они члены ХАМАСа, но позже выяснилось, что они просто хотели напугать Хасана. В действительности, это была криминальная семья, проворачивающая операции на черном рынке. Они заявили, что на самом деле Дэвид Хасан – израильтянин.

События могли бы принять плохой оборот, но оказалось, что до этого врач угостил чем-то члена конкурирующей семьи — и его родственники явились защитить Хасана.

«Но если бы они не пришли…», — говорит Хасан и оставляет предложение незаконченным.

«Так я понял, что недостаточно просто доставить в Газу еду, воду и медицинское оборудование. Нужно также организовать их распределение. Это еще один из моих проектов: привлечь в Газу аполитичные организации, группы, которые не будут заниматься прекращением огня и соглашениями, а только организацией и распределением гуманитарной помощи», — говорит он.

Хирург подчеркивает одно послание, которое он особенно хотел бы донести до читателей-израильтян:

«Люди, с которыми я встречался в Газе, не поддерживают ХАМАС. Они испытывают отвращение, ужас и страх от того, что произошло в Израиле 7 октября. Это не мои слова, а их. Некоторые сказали мне, что то, что ХАМАС сделал с израильтянами, не является частью их культуры и религии. Они рассказали мне, что летом перед войной в Газе проходили демонстрации против ХАМАСа. Но тех, кто в них участвовал, застрелили или арестовали.  Люди были недовольны ХАМАСом и до войны, а теперь они знают, что ХАМАС использует их в качестве живого щита».

«Одна мать сказала мне: “Я такая же мать, как и все матери. Я просто хочу, чтобы у моих детей была крыша над головой, а у меня — возможность накормить их, дать им хорошее образование. Единственная разница в том, что мне не повезло родиться в Газе”», — вспоминает Хасан.

— После всего, что вы видели и пережили, есть ли у вас оптимизм по поводу будущего нашего региона?

— Я человек, который всегда лелеет надежду. Я представляю себе регион как человека с двумя руками — палестинской и израильской. Правда, сейчас обе руки борются, но я верю, что скоро они переплетутся. Я абсолютно верю в мир.

Нета Ахитув, «ХаАрец», Н.Б. AP Photo Abdel Kareem Hana ∇