Взгляд на израильское общество, свободный от политкорректности
Одно из главных этических соображений при написании рецензии – избегать каких-либо контактов с авторами, но в случае с Леонидом Левинзоном я, честно говоря, не сдержался. Я прочитал его книгу и впервые за двадцать лет работы рецензентом, выяснив контактные данные, отправил ему короткое письмо по электронной почте, попросив немного рассказать о себе.
Вот что он ответил: «Я родился в 1958 году в семье офицера Советской армии и учительницы русской литературы. Изучал медицину в Ленинграде. Репатриировался в Израиль в 1991 году. До того ничего не сочинял, а с 1993 года стал писать рассказы. Я не пошел на врачебные курсы. Работаю в лаборатории, что дает мне время писать. Сейчас живу в Текоа. У меня есть вещи, которые я еще не публиковал».
Мое любопытство продиктовано еще и тем, что Левинзон, на мой взгляд, один из самых оригинальных и интересных израильских писателей нашего времени. Он неизвестен широкому кругу читателей, потому что пишет по-русски (его книги удостоены различных премий в России), не принадлежит к литературной клике и не прибегает к шумному пиару.
Его стиль чужд местной литературной утонченности: он пишет неистово и склонен к гротеску. На первый взгляд, это производит впечатление ребячества или дилетантства, но это впечатление обманчиво. Это серьезная литература, которая не воспринимает себя серьезно – в отличие от большинства оригинальной израильской.
На задней обложке вышедшей на иврите книги, которая называется «Здравствуй, Бог», есть аннотация, где Левинзон представляет себя следующим образом: «И да, я тоже умен, но этого никто не знает, потому что я всегда говорю ерунду».
В самом деле, ощущение такое, что в книге много всяческой ерунды: постоянная балансировка между главным и второстепенным, плоские шутки и сбивчивые анекдоты. Но это отнюдь не случайная или не спонтанная форма, как можно было бы вначале предположить, и смысл книги я стал постигать по мере того, как углублялся в чтение. Левинзон словно примеряет на себя роль деревенского дурачка, играя ее весело и остро: как и его антигерой, книга инфантильна, причудлива, красочна и безумна.
Но из всей этой атмосферы бессмыслицы вдруг вырисовывается свидетельство, свободное от оков политкорректности или литературной важности, – свидетельство о культуре, на периферии которой он обитает и за которой наблюдает как отнюдь не праздный соглядатай.
В первой книге, «Дети Пушкина» (издательство «Ктав», 2016 год), Левинзон попытался описать жизнь тель-авивской «русской» богемы 1990-х годов в частности – да и сам цирк под названием Израиль вообще. Эту книгу можно было бы счесть оскорбительной: вряд ли найдется сегмент израильского общества, который избежал бы саркастического внимания автора. Но на этом романе лежала печать невинной радости, свободной от зла, что делало его острые социальные диагнозы забавными и легко усваиваемыми.
«Здравствуй, Бог» продолжает эту линию: на руку может быть надета перчатка, но кулак нацелен в живот. Потому что речь идет о бедности.
Классовая дискуссия не особенно распространена в израильской литературе. Немногочисленные романы, в которых может быть вплетен контекст такой дискуссии, обычно испорчены дидактической сентиментальностью, превращающей бедность в трагическое изображение волнующих душу страданий.
Но Левинзон отнюдь не жесток к своему герою, Вадиму, и не стремится к идеализации, которая придает его бедности освобождающее духовное начало. Вадим – человек, который живет в нищете; его существование – эфемерно: он обитает на убогих съемных квартирах, работает младшим лаборантом в медицинской лаборатории университетской больницы в Иерусалиме, и дамоклов меч увольнения постоянно висит над его головой. Но бедность не доминантна – даже тогда, когда он оказывается вовлечен в борьбу профсоюзного комитета с руководством больницы.
Руководство больницы коррумпировано, но и профсоюзные лидеры не менее коррумпированы. Вадим и его коллеги в маленькой лаборатории с подозрением относятся к пафосным и пустым лозунгам: «Нас нельзя сломать! Мы боремся изо всех сил! Мы всегда на страже!» Они просто хотят работать, получать зарплату, немного посплетничать и съесть курочку во время обеденного перерыва в столовой.
Лаборантка Люба объясняет Вадиму всю нехитрую истину израильского существования: «В этой стране надо всегда бодрствовать, со всеми соглашаться и быть начеку. И как только израильтянин замешкается – вставь фитиль ему в задницу!» Это не всегда возможно, но иногда можно задешево поживиться.
«Я недавно проходил мимо книжного магазина, – рассказывает Вадим, – и увидел Пушкина за пять шекелей. Пушкина за пять шекелей? Это все равно что унизить русскую литературу. И я спас Пушкина».
Вадим отнюдь не великий борец за справедливость. Он всего-навсего странствующий поэт, готовый читать свои стихи всем, кому это интересно: женщинам, которых он встречает, коллегам или соседям, которые живут с ним рядом в бывшем помещении старого курятника – на ферме, расположенной на окраине Иерусалима. Во дворе он встречает Юлию Николаевну, которая привезла из России шубу и гуляет в ней, подобно сановной даме, холодными ночами, или Алекса, крепкого мужчину, который пьет горькую.
Вадим находится в постоянном движении вместе со своими стихами и окружающими его персонажами, подобно трубадуру: он отправляется на армейские сборы и едет в отпуск, попадает на свадьбу в арабской деревне, посещает музей и купается в бассейне. Его еврейство – это тоже временное пространство. Будучи ребенком в холодной северной стране, он как-то «пошел в новую школу, сел за стол и достал чистые тетрадки. На уроке физики в него швырнули шариком из скомканной жеванной бумаги, а в конце урока кто-то подкинул ему записку, сложенную вчетверо. Он открыл ее – и ужаснулся, там было написано «жид»». Со временем Вадим репатриировался в страну, текущую молоком и медом, «хотя, по правде говоря, он никогда не любил мед».
В уже довольно зрелом возрасте Вадим решает сделать обрезание и предупреждает моэля: «Осторожнее, пожалуйста, он и так у меня не слишком большой».
Он идет к Стене Плача и обращается к Богу с просьбой о прощении, потому что «Я когда-то не верил в тебя. Я просто жил для себя». Теперь он верит, но не понимает почему. Бог успокаивает его: «Да ладно тебе. Меня тоже никто не понимает».
В русской газете Вадим читает гороскоп; под его собственным знаком написано: «Ни в коем случае не расслабляйтесь!» Его сердце разбито, поскольку любимая женщина не отвечает на его горячие чувства, но он продолжает беседовать с Богом. Жизнь не балует этого очаровательного деревенского шута, она нокаутирует его, а он удивляется странным обычаям страны, куда его занесла судьба, и не падает духом.
«Я познаю мир, – размышляет он. – Это новый мир, с курятниками, Юлией Николаевной, Любой, юристами и ультраортодоксами. Ну, и что же делать? Он таков, этот мой мир. Это не я его создал».˜
Омри Герцог, «ХаАрец», М.К. На снимке: Леонид Левинзон и обложки его книг. Фото предоставлено автором книг √