«Учу иврит, охраняя мошав». Как репатриантка-ученая с мировым именем среди войны нашла свой дом в Израиле

Александра Панютина – новая репатриантка и известный зоолог. Однажды она сделала открытие настолько прорывное, что несколько лет его боялись публиковать ведущие научные журналы. Теперь в Израиле она изучает летучих мышей и пытается понять, как они научились эхолокации и вообще развились в столь удивительный отряд млекопитающих. Она рассказала «Деталям», как долго не замечала происходящего в России, как Израиль стал домом, и что для нее – нынешняя война.

Вечером 9 октября Александра подъезжала к кибуцу Беэри. У нее был большой внедорожник, квадрокоптер и опыт поиска и наблюдения в живой природе − необходимое качество полевого зоолога. Чего почти не было, так это иврита. Ученая получила израильское гражданство только за полгода до «черной субботы», но уже четко понимала: это ее страна. И ехала искать выживших в бойне.

− Меня позвал Митя Васюков, палеозоолог и дрессировщик собак. У них есть группа волонтеров с собаками, и я решила присоединиться, − вспоминает Александра. − Там был чудовищный бардак. Мы на потрепанном джипе проехали от Нетивота через поля. И никто нас не останавливал. Все мои ощущения, что армия нас защищает, тогда мгновенно развеялись.

Четыре дня волонтеры жили около базы «Реим» на асфальте со следами крови убитых там людей. Четыре дня прочесывали вади, обыскивали кусты и пещеры, натыкались на брошенные беглецами вещи и разбитые машины. Пытаясь по геолокации телефона отыскать одного из убитых (тогда родные надеялись, что он еще жив), Александра потеряла квадрокоптер. Найти и спасти никого не удалось, и 13 октября волонтеры свернули поиски.

− Там надо было громко орать, спорить и организовывать. Требовать от военных, чтобы пропустили и дали сопровождение, − вспоминает ученая. − С сожалением думаю, что если бы мой иврит тогда был хотя бы таким же, как сейчас, мы сделали бы гораздо больше.

У Александры очень нестандартный случай репатриации. Она не была сионисткой, но и эмигранткой ее назвать невозможно.

Доктор Панютина с 2011 года почти каждый год ездила в Израиль и возила студентов на практику. Еврейские документы всегда были под рукой. Еще в 70-х двоюродный дед уехал по еврейской линии в США. Из-за этого деда-физика уволили. А бабушке-океанологу запретили ходить в рейсы – отняли визу.

− Но идея гражданства всегда ассоциировалась с ответственностью. Как это я возьму паспорт и уеду? А в России у меня были дом и лаборатория, – рассуждает Александра. – После 24 февраля 2022 года я поняла, что оставаться здесь нельзя, что я живу в Берлине 1939 года. И что от тех берлинцев меня отличает лишь понимание, что обязательно будет 1945-й.

Она эмигрировала, но не в Израиль, а в Армению. А прожив в кавказской республике год, приняла решение о репатриации.

− Кончался 2022-й. Я думала поработать в Германии по гранту, но тут остро поняла, что хочу домой. Хочу, куда-то, где буду дома, − объясняет она. − В марте 2023 года я приземлилась в «Бен-Гурионе».

Уже через 3 месяца в стране Александра устроилась на работу в лабораторию. Ее с удовольствием взял к себе Йоси Йовель из Тель-Авивского университета, крупнейший специалист по летучим мышам. Ее лично он не знал, но был знаком с ее научными работами. И не удивительно, потому что несколько лет назад исследовательница совершила маленькую революцию.

От звука к полету

Все знают, что летучие мыши ориентируются в пространстве с помощью эхолокации: производят ультразвук и по тому, как он отражается от предметов, строят в голове трехмерную картинку. В природе это довольно редкая способность. Кроме рукокрылых, она есть у дельфинов и китов, гораздо менее развитая – у нескольких видов птиц.

А Александра Панютина первой в мире открыла эхолокацию в третьем отряде млекопитающих – у грызунов. Точнее, у карликовых сонь Typhlomys chapensis, живущих во Вьетнаме и Китае.

− Зоологи знали, что эти зверьки очень легко убегают из клеток. Стоит открыть дверцу, как они, не примериваясь, рвутся к выходу. Теперь мы понимаем, что это как раз потому, что они пользуются эхолокацией, − рассказывает доктор Панютина.

Александра доказала это, попутно подтвердив, что тифломисы практически полностью слепые. Но когда исследовательница обнаружила у зверьков механизм эхолокации, статью еще 3 года боялись публиковать – слишком радикальным выглядело открытие. Напечатали работу только в 2017 году в журнале Integrated Zoology.

У Александры не самая распространенная зоологическая специальность. Она функциональный морфолог.

− Мы изучаем, как работают животные. Не в смысле производительного труда, а как они механически функционируют. Как скелет и мускулатура приспособлены для полета? Как устроена шея совы, чтобы позволить ей поворачивать голову на 360 градусов? – приводит примеры ученая.

И полет, и совиная шея – темы ее работ. Интереснее всего для таких исследователей найти переходные формы. Как, например, летучая мышь училась летать и использовать эхолокацию? Доктор Панютина уверена, что предки этого отряда были хоть и совсем не родственники тифломисам, но очень похожи на них по образу жизни.

Рукокрылые и сейчас прекрасно лазают. И примитивную, как у тифломисов, эхолокацию они тоже освоили, видимо, гораздо раньше полета. Это сейчас некоторые летучие мыши способны засечь и поймать насекомое в полете. А раньше эта способность просто помогала найти ночью подходящую ветку и перепрыгнуть туда от ночного хищника.

Когда ты хорошо прыгаешь, способность планировать по воздуху – дополнительный плюс. А там уже и до полета недалеко.

− Если эхолокация появилась раньше полета, то именно она сделала летучих мышей летучими мышами, − уверена Александра.

Еще лет 20 назад коллеги засмеяли бы ее за такую теорию. Ведь примерно 200 из 1500 видов рукокрылых лишены эхолокации. Это большие питающиеся фруктами крыланы, их еще называют летучими лисицами или летучими собаками.

Ученые долго считали их более примитивной переходной формой, которая летать уже научилась, а ориентироваться с помощью звука – еще нет. Но генетики опровергли этот подход.

Доктор Панютина полагает, что крыланы просто утратили эхолокацию, перейдя на фруктовую диету. Ведь за все в природе приходится платить. Хочешь иметь короткие голосовые связки, чтобы издавать ультразвук – не сможешь вдыхать много воздуха и поддерживать большой размер тела. Так что крыланы стали крупными, но без эхолокации. Доказать это будет непросто. Но многие ответы надо искать в Израиле. И именно для этого Александру позвал Йоси Йовель.

Эдемский сад в Тель-Авиве

В Старом Яффо есть знаменитый дом летучих мышей. Заброшенное здание, заселенное колонией египетских летучих собак. Это очень распространенные в Израиле крыланы, которые в дикой природе живут в пещерах. А поскольку там темно, то они, видимо, повторно освоили эхолокацию. Причем делают это совсем не так, как другие рукокрылые.

В середине прошлого века один немецкий ученый проводил над летучими собаками изуверские эксперименты. Залеплял им гортани, вставлял дыхательные трубки. В итоге он понял, что они издают звуки языком, без голосовых связок. А как – до сих пор не до конца понятно.

Но Александра пользуется, конечно, более гуманными методами. У нее в лаборатории есть сооружение из картона с дыркой посредине. Подопытного крылана засовывают головой в эту дырку и снимают высокоскоростной камерой, чтобы попытаться понять, что он делает языком.

Колония крыланов, которых используют в экспериментах, живет прямо на университетской территории. Их держат в специальном помещении без окон и сместили им график так, чтобы они считали день ночью и были активны, когда это удобно исследователям.

Зоологический сад университета похож на зоопарк, в который не пускают никого, кроме ученых. Картинка абсолютно эдемская: вокруг пруда на траве вперемешку отдыхают газели, лебеди, пеликаны, фламинго.

Вокруг, в отдельных вольерах, живут звери и птицы, участвующие в экспериментах. Вот пустынная лиса, вот дикобразы. Шакал подходит к решетке и по-собачьи приветливо виляет хвостом.

− Как-то еду по Аялону и вижу, что летят четыре пеликана. Думаю: куда? А они летят ко мне на работу, − улыбается Александра. – У нас тут настоящий Эдемский сад.

Правило Бабеля

− В отличие от Алексея Анатольевича Навального, я никогда не любила Россию. Не ощущала ее своей страной, − признается исследовательница. − Но смогла организовать себе комфортную и продуктивную жизнь.

Лаборатория в Институте Северцева, гранты, дом в лесу, в 200 км от Москвы. Можно сесть в машину и быстро доехать на работу. А можно отойти на 200 метров и смотреть на барсучью нору. Еще дальше в лес − встретишь выводок рысей.

— В России я выработала то, что назвала для себя «правилом Бабеля». Известно, что незадолго до того, как его расстреляли, писатель ездил за границу и вернулся в Советский Союз. И я твердо решила, что если увижу, что ворота закрываются, то уеду, − вспоминает ученая.

Первым звоночком стал процесс «Пусси Райот». Вторым – пытки оппозиционера Ильдара Дадина. А переломным моментом – выборы в Мосгордуму в 2019 году, снятие неугодных кандидатов и жестокий разгон протестующих. До этого Александра не ходила на митинги − в российских научных учреждениях выработалась уродливая этика, делавшая политику и разговоры о ней чем-то недопустимым.

− Тут мы можем с коллегой засовывать мышь в дырку и при этом обсуждать, насколько чудовищно ведет себя Биби. Там это не было принято. Это один из ключевых элементов путинской пропаганды: все сложно, мы не можем узнать всей правды. Я ученый и знаю, что правда есть. Но долго мне казалось, что в некоторых вопросах это так, − объясняет доктор Панютина. – Поиск правды – это ведь отдельная работа. Я сейчас трачу до 20% времени на анализ информации. А все это время можно было использовать для написания докторской или работы со студентами. И тогда казалось, что это важнее.

В результате, еще 20-21 февраля 2022 года исследовательница горячо убеждала подругу, что ее пугают, что Путин – коррупционер и просто не начнет невыгодную ему войну. Так что 24 февраля стало настоящим шоком. Два дня спустя Александра написала украинским коллегам письмо, что полностью на их стороне.

Ей было физически плохо, тошнило. Первый раз в жизни ученая ощутила настоящую психосоматику.

Вскоре она бежала на машине через Грузию. Трое суток колонна убегающих простояла на перевале. Ранняя весна, -17 градусов, ни туалета, ни еды, очередь из машин. Дорогу перекрыли из-за лавины. И в очереди поговаривали, что больше не откроют.

− Я чувствовала, что нарушила свое «правило Бабеля». И мне было по-настоящему страшно, − вспоминает доктор Панютина. – Потом меня подробно расспрашивали, не выпускали. Я перешла эту границу с пониманием, что не пересеку ее больше никогда.

И вот теперь – новый дом. Да, барсучья нора осталась в России. Но и тут можно было устроиться поближе к природе. По опыту поездок в Израиль Александра поняла, что жить может только в Галилее. И нашла себе мошав недалеко от Нагарии.

Она старалась интегрироваться как можно скорее. Даже основала разговорный клуб для русскоязычных репатриантов в Акко. Но с началом войны все жители мошава начали посменно дежурить на воротах и в штабе безопасности. И за долгую смену у ученой вдоволь разговорного иврита.

Участвовать в охране поселения должны все. Александра рада помочь, но расстраивается, что приносит недостаточно пользы.

− Оружия у меня нет, дежурить на воротах и спрашивать водителей о целях приезда с моим ивритом сложно, поэтому стараюсь брать ночные смены, когда от меня меньше вреда, − признается доктор Панютина.

Война, ночь, ученая с мировым именем стоит на воротах маленького мошава. Пожалуй, многие московские коллеги презрительно усмехнулись бы. Ведь можно было и дальше получать гранты, жить в собственном, а не съемном доме, заниматься наукой «без политики», не задавать вопросов и делать вид, что ничего не происходит. Но Александра своим выбором довольна.

− Дико звучит, но после 7 октября я живу с четким пониманием, что я больше не гражданка страны-агрессора, России. Что у меня теперь есть своя война, − признается она.

Никита Аронов, «Детали» ∇