Судьба еврейского поэта: 10 лет лагерей – за отказ быть стукачом

Чего добивался советский режим, преследуя талантливого литератора и его семью? Почему в интернациональном СССР последовательным гонениям подвергалась именно еврейская литература? Дело не только в личной иррациональной ксенофобии советских вождей: похоже, что именно еврейство представлялось им самым страшным противником советской идеологии. Каждый еврей был персональным врагом их власти просто по факту своего существования. А уж яркие и талантливые – вдвойне.

«Секретный сотрудник»

В январе 1943 года органами НКВД СССР Башкирии был завербован секретный осведомитель «Горянский». Под этим псевдонимом значился еврейский поэт и переводчик, член Союза писателей УССР Вениамин Иолевич Гутянский, эвакуировавшийся в Уфу из Киева. Но надежд комиссариата секретный сотрудник не оправдал: никаких заслуживающих внимания материалов в распоряжение чекистов Вениамин Гутянский не предоставил. Причем, как вскоре констатировали оперативники, делать это он с самого начала даже не собирался…

Когда литератор возвратился с семьей в освобожденный от нацистов Киев, с ним снова связались чекисты. Тогда Гутянский прямо отказался сотрудничать с органами, да еще и имел наглость заявить, что «считает позором сообщать в МГБ о своих связях и сослуживцах».

Непокорного Гутянского о его согласии особо не спрашивали, и снова включили в штат секретных осведомителей. По свидетельству куратора, начальника отделения 5 Управления МГБ Украинской ССР Щелкунова, разработкой националистических элементов среди еврейских писателей Гутянский и после повторной вербовки не занимался, постоянно манкируя своими обязанностями по посещению явок и бесед.

Более того: с 1945 года на самого «осведомителя» стали всё чаще доносить в МГБ. Гутянский-де критиковал антисемитские нападки в советской прессе, порядки в стране называл бандитскими и издевательскими, а статьи в «Киевской правде» против космополитов – погромными. Он публично возмущался поведением педагогов, которые работали в еврейских школах, но своих детей посылали в украинские или русские. По мнению поэта, даже биробиджанский проект, который должен был способствовать сохранению еврейской культуры, свидетельствовал о стремительной утрате евреями своего национального лица. Подобными соображениями Гутянский регулярно делился с еврейскими писателями Эли Спиваком, Хаимом Лойцкером, поэтессой Ривой Балясной…

В начале 1949 года, после проведенных в Москве и Киеве арестов еврейских писателей, Гутянского в последний раз вызвали «на ковер». Дабы вразумить осведомителя, ему припомнили сокрытие связей его семьи с Америкой, а также высказываемую им критику советских порядков. Но и прямые угрозы на писателя не подействовали. По словам МГБ-шника Щелкунова, на одну из встреч Вениамин Иолевич снова пришел с пустыми руками, и открыто изложил куратору свои взгляды: «…Я заранее могу Вам сказать настроения любого еврейского писателя, в том числе и мои. Все понимают, что еврейская культура может развиваться не у нас, а только в государстве Израиль. Это задача первого класса. Только об этом открыто не говорят, не говорю и я. Такие вещи я могу сказать вам и своей жене».

Реакции чекистов долго ждать не пришлось. Уже 30 июня 1949 года шеф Щелкунова, начальник 5 Управления МГБ УССР полковник Цепков подписал постановление об аресте не оправдавшего доверие органов «двурушника».

В поисках сионистского заговора

6 июля Вениамин Иолевич был арестован в санатории, где лечился от обострившегося туберкулеза легких. Начались 5 месяцев страданий: днем не разрешалось не только вздремнуть, но даже посидеть с закрытыми глазами, а по ночам – 12 ночей подряд! — следователь МГБ, старший лейтенант Касьянов допрашивал писателя. Арестована была одновременно с писателем и его жена, Берта Львовна Корсунская, — известный литературовед, работавшая в газете «Литература и искусство» и в Институте литературы АН УССР. Она была в тот момент на седьмом месяце беременности, но садист в погонах на все вопросы об исходе родов отвечал поэту с издевкой в голосе: «Признаешься, тогда — узнаю и скажу».

В предъявленном Гутянскому 16 июля 1949 года обвинении значились две статьи УК УССР: 54-1«а» («измена Родине») и 54-10 ч. II («антисоветская пропаганда и агитация»). Под изменой имелась в виду преступная связь с американским журналистом Робертом Магидовым, обвиненным советскими спецслужбами в шпионаже в пользу США. «Антисоветской пропагандой» стали контакты Гутянского с «еврейскими националистическими элементами». В категорию националистов тогда входили почти все еврейские писатели, сотрудничавшие с Еврейским антифашистским комитетом и Кабинетом еврейской культуры Академии наук Украинской ССР.

Чекист Касьянов добился от Гутянского признания в том, что тот вел в молодости сионистскую агитацию. И действительно, еще до революции, когда Вениамин учился в Бершадской общественной гимназии, он собирал взносы в сионистский фонд. Ребята распространяли «шкалим» – билеты, выпущенные ВСО. Вырученные за них деньги шли на поддержку еврейских поселенцев в Палестине. Затем, во время выборов 1917 года, четырнадцатилетний подросток гордо носил ленту с призывом голосовать за сионистов. В 1918 году Гутянский вступил в «Маккаби» — всего на год, но этого для старшего лейтенанта МГБ Касьянова было достаточно, чтобы определить: Гутянский – «националист с детства».

Не только националист, но еще и изменник со стажем! Оказывается, еще в 1919 году 16-летний Вениамин попытался бежать за границу. По словам писателя, попытка побега была связана с петлюровскими погромами, прокатившимися по Украине. Конечной целью беглецов была Америка. Добравшись вместе с братом Лейбой и несколькими друзьями до старой румынской границы на реке Днестр, Гутянский попытался договориться с контрабандистами, но денег на нелегальную переправу им не хватило. Потому пришлось молодежи возвращаться в родное местечко.

Тогда же за сионизм был арестован старший брат Гутянского, Борис (Борух). ГПУшники, помариновав юношу в застенках, вскоре его выпустили, тот сразу уехал в Киев учиться и от сионистской деятельности совершенно отошел.

Карьера литератора

В 1923 году молодой человек уехал вслед за братом Борисом в Киев – поступать в еврейский педагогический техникум. Учась там, стал членом литературно-драматического коллектива «Мешулахас» при еврейском клубе «Комафон». Написал несколько пьес, а с 1930 года Вениамин Гутянский начал печататься. Дебютировал книжкой на идише под названием «Листоноша». То был перевод стихотворения Самуила Маршака «Почта», но Гутянский создал самостоятельное произведение, а не просто перевел всем известные с детства строки «Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне?..» близко к тексту. На обложке красовалось напечатанное крупными буквами имя автора – Биньомин Гутянский – и пониже мелким шрифтом имя Маршака, автора идеи.

Талантливого молодого человека очень скоро заметили. Его пригласили работать ответственным секретарем в Укрнацмениздат, публиковавший книги на идише, а также в редколлегию еврейского детского журнала «Октябренок», издававшегося в Киеве. В 1936 году у Вениамина Гутянского вышел сборник стихов «Для малышей» (Минск, 1936), через год еще одна книга – «Разное» (Киев, 1937), потом «Басни» (Киев, 1940), а также переводы на идиш произведений Павла Тычины, Ивана Крылова, Роберта Бёрнса и многих других. Еврейский читатель обязан Гутянскому прекрасно выполненным переводом «Дон Кихота» Сервантеса, изданным на идише в 1936 году с иллюстрациями Гюстава Дорэ. В 1937 году в Киеве вышел перевод Гутянского на идиш суперпопулярной книги – «Золотой ключик, или Приключения Буратино» Алексея Толстого. Он составлял хрестоматии для чтения в еврейских школах, выступал там с собственными произведениями, подрабатывал репетитором для детей еврейской интеллигенции…

В 1937 году за размещение в выпуске «Октябренка» статьи Ицика Кипниса, идеализирующей, по образному выражению советских компетентных органов, «подкулачников», поэт был снят с работы. Однако то ли у киевских чекистов уже была выполнена квота на репрессии, то ли поэт успел досидеть до чисток внутри НКВД, приостановивших массовые расправы, но в 1938 году Вениамина Иолевича «простили» и взяли на работу литературным редактором и ответственным секретарем еврейского пионерского журнала «Зай грейт!» («Будь готов!»).

Арестованный по делу Еврейского антифашистского комитета писатель Давид Гофштейн позже рассказывал, что именно Гутянскому и Лурье пришла идея создать детские еврейские журналы «Зай грейт!» и «Октябрь», которые – как записано в протоколе допроса – прививали еврейской молодежи «чувство национальной обособленности».

Дети от книг Гутянского на родном языке были в восторге. Российский и израильский литератор Матвей Гейзер вспоминал, что ужасы Бершадского гетто ему помогали пережить стихи Маршака, талантливо переведенные на идиш Вениамином Гутянским. В 1944 году в Москве был издан на идише сборник антифашистских сатирических стихов «Соль в глаза», переизданный в том же году в Киеве на украинском языке.

В конце войны Вениамин Гутянский вернулся с семьей в разрушенную столицу Украинской ССР. Помимо трудностей с довоенной квартирой, занятой чужими людьми, и другими материальными проблемами, еврейский поэт стал свидетелем тотального наступления на еврейскую культуру. Власти восстанавливать еврейскую систему образования и печать, очевидно, не спешили, и на момент ареста поэт работал в украиноязычном издательстве «Молодь» редактором литературы для детей младшего школьного возраста.

Без доказательств

У старшего лейтенанта Касьянова не было признательных показаний и прямых улик, но имелись в наличии показания других арестованных. Так, на допросе 30 июня 1949 года писатель Давид Гофштейн назвал еврейского поэта националистом, воспитывающим молодежь в националистическом духе. Следствие располагало подобными наговорами и от других заложников сталинского режима. Оставалось разобраться со шпионажем.

На допросе 15 июля 1949 года Касьянов поинтересовался у писателя судьбой его брата, Григория (Гершеля), с 1918 года проживавшего в Филадельфии. В США он держал магазин канцелярских товаров, и во время голода в Украине в 1933 году присылал своей матери и семье брата посылки и деньги, но с Вениамином связи не имел.

Летом 1943 года Ицик Фефер, еврейский поэт, член ЕАК, в поездке по США случайно познакомился с братом Гутянского. Через Фефера он передал свой адрес Вениамину Иолевичу, который впервые за долгие годы смог возобновить с Григорием переписку. Впрочем, сообщив брату о смерти матери в эвакуации, в 1946 году Гутянский переписку прекратил. Григорий несколько раз пытался пригласить писателя на телефонный разговор, но на вызов Вениамин Иолевич не приходил, опасаясь последствий. Эти меры предосторожности не помогли: для МГБ наличие брата-антисоветчика в буржуазной стране само по себе трактовалось как связь с Западом.

Еще одной «уликой», подтверждающей «преступную связь литератора с разведорганами США», стали письма, полученные Гутянским от представителей американского бершадского землячества. Они хотели напечатать книгу об истории местечка и искали людей, которые могли на месте собрать недоступную из-за океана информацию. На письмо американцев Гутянский не ответил, как и на письмо финансового секретаря «Бершадского благотворительного общества» Франка Немировского, искавшего контакты с местным еврейским детским домом. Невзирая на это, полученная из-за границы корреспонденция стала фигурировать в уголовном деле как вещественное доказательство.

Но главным аргументом обвинения в связях писателя с американской разведкой были его родственные отношения с выдворенным в апреле 1948 года из Советского Союза журналистом Магидовым — поэтом и переводчиком, бывшим корреспондентом «Ассошиэйтед пресс», NBC и «Дейли экспресс» в СССР. Гутянский был инициатором создания еврейского театра кукол в Украине, и с Магидовым зимой 1937 года познакомился на Всесоюзном фестивале кукольных театров в Москве. Их познакомила будущая жена Гутянского, Берта Львовна, работавшая тогда в Киевском театре юного зрителя. Ей Магидов приходился дальним родственником.

Следователь МГБ заострял внимание на встречах арестованного поэта и его жены Берты Корсунской с Магидовым, а также на деньгах, которые американец присылал чете в годы войны в Уфу. На допросе от 28 ноября 1949 года Гутянский пояснил происхождение денег: Магидов передавал деньги от имени дяди жены, Ильи Дижура, давно жившего за границей. А получателем переводов была мать Берты Львовны. Но и сам Илья Дижур был известен спецслужбам, как еврейский эмигрантский активист, впоследствии – глава ХИАС («Общество помощи еврейским иммигрантам») в оккупированной союзниками Германии – в британско-американской зоне оккупации. Жена Ильи Дижура была теткой журналиста Магидова.

Из-за контактов с Магидовым были потом арестованы многие его знакомые. Это и поэтесса Руфь Мееровна Тамарина, и советский драматург Петр Лазаревич Жаткин…

Свою вину Гутянский не признал. 29 ноября 1949 года следственные дела в отношении Гутянского и его жены были объединены в одно. К этому времени, 11 сентября 1949 года, у Корсунской и Гутянского родилась дочь Мария. Вместе с новорожденной, ее мать лежала в больнице Внутренней тюрьмы МГБ. Изъятые у Берты Львовны черновики и личная переписка на 488 листах, как не представлявшие интерес для следствия, были сожжены. Точно так же уничтожили 120 листов и блокноты, изъятые у Вениамина Гутянского.

МГБ ходатайствовало о 25 годах лишения свободы Гутянскому и 10 годах ИТЛ его жене Корсунской. Но обвинения в измене Родине были сняты, ввиду полного отсутствия улик. Гутянскому оставили статью 54-10 ч. 1 УК УССР – «антисоветская пропаганда и агитация», и меру наказания определили в 10 лет лишения свободы. А его жену за «продолжительную связь» с Магидовым признали социально опасной личностью и сослали, на всё те же 10 лет.

Восстановить справедливость

Из туберкулезной палаты Лукьяновской тюремной больницы во второй половине мая 1950 года Гутянского отправили по этапу в Усольский исправительно-трудовой лагерь в Соликамске Свердловской области. В пути стало плохо, и он на 25 дней попал в больницу Горьковской пересыльной тюрьмы. В лагере грузил и убирал уголь, тщетно добиваясь хотя бы записи на рентген. Лишь в 1951 году санчасть наконец-то проявила  милосердие: узника обследовали, дали ему инвалидную категорию и перевели на более посильные наряды.

А Берта Львовна оказалась в Кустанае, Казахской ССР, где с 1950 года работала швеей на фабрике «Большевичка» и, в рамках общественной нагрузки, заведовала небольшой фабричной библиотекой. Ей пришлось содержать двух маленьких дочерей без какой-либо помощи.

Гутянский жаловался из Соликамска Генеральному прокурору СССР Сафонову, прямо обвиняя советскую судебную машину в выбивании показаний: «Мне предъявлялись показания арестованных к тому времени еврейских писателей, содержащие компрометирующие меня утверждения <…>, и я не могу поверить, что эти люди в самом деле говорили то, что ими подписано». В просьбе о пересмотре постановления Особого совещания было отказано. Но спустя несколько месяцев, в декабре 1954 года, Вениамин Иолевич все же вышел досрочно на волю.

Здоровье его было совершенно подорвано, а в пенсии по инвалидности ему отказали, мотивируя это… отсутствием на работе более пяти лет (тюремная каторга по советским законам в стаж не входила). Приехав к жене и дочерям в Кустанай, он застал семью в совершенно бедственном положении.

Вениамин Иолевич снова стал добиваться справедливости. В своем письме от 3 июня 1956 года он требовал от главы правительства СССР Булганина дать ему, работавшему с 15 лет человеку, право на пенсию. И пересмотреть дело. Но ни того, ни другого еврейский поэт Вениамин Гутянский не дождался. Он умер от туберкулеза 18 августа 1956 года, и был похоронен в Кустанае.

Вдова поэта, Берта Львовна, не сдавалась. В одном из своих писем она спрашивала начальника следственного управления Прокуратуры СССР Новикова: «Сколько же будут продолжаться мучения моей семьи?» Справедливость восторжествовала 14 сентября 1957 года. В этот день Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда УССР отменила постановление Особого совещания от 19 апреля 1950 года. Вениамин Гутянский и его жена были признаны невиновными и реабилитированы.

После реабилитации Берта Львовна начала готовить издание посмертной книги мужа. Одна из любимейших книжек советской детворы «Кто что любит» увидела свет в 1965 году с роскошными иллюстрациями Генриха Валька. А преследования своей семьи Берта Львовна Корсунская запечатлела в мемуарах «Ордер на арест».

Ее не стало 12 июля 1979 года.

«Детали» – в сотрудничестве с проектом «Еврейские герои»

Сотрудники проекта «Еврейские герои» работают в архивах стран, находящихся на территории бывшего Советского Союза. Их цель – увековечить имена евреев, чей поступок незаслуженно стерся из человеческой памяти. В этой рубрике «Детали» продолжат публиковать рассказы о жизни евреев, чей вклад в цивилизацию и  борьбу с различными формами тоталитаризма стал фактом истории.

Для контакта с проектом вы можете обратиться на страницу «Еврейские герои» в Facebook или отправить письмо на электронную почту [email protected]