Страшный сон Нетаниягу может превратиться в страшный сон страны

Известный журналист и автор двух книг о Биньямине Нетаниягу пытается разобраться в причинах и следствиях сегодняшних действий израильского руководства и лично премьер-министра. 

75-летний старик проснулся на этой неделе в изолированной, хорошо защищенной палате больницы.

Он пытался вспомнить, где находится, какой сегодня день и который час. К телу были подключены постоянно пикающие медицинские приборы. Острая боль в нижней части тела выдернула старика из долгого, беспокойного сна. Он чувствовал слабость и растерянность. Осмотревшись, он понял, что находится в больнице. Постепенно сознание возвращалось, но вместе с этим усиливалась боль, напомнившая ему, что он — премьер-министр.

Он застонал и нажал кнопку вызова медперсонала, чтобы кто-нибудь пришел облегчить страдания. Он надеялся, что это будет не “руководитель аппарата” или какой-нибудь льстивый подхалим. Не было никаких  сил на их болтовню. Он осознал, что проспал долго и видел какие-то кошмарные, наполненные хаосом сны. Врачи удалили предательскую предстательную железу.

Он попытался вспомнить, что ему снилось, с частичным успехом. Смутные образы, обрывки криков, огонь. Много огня.

Из всего этого он запомнил только глубокий баритон, похожий на его собственный, который повторял мантру: “Защищать безопасность Израиля”. Ему казалось, что он видел белые пикапы с бородатыми мужчинами в зеленых банданах. В воспоминаниях всплывали обгоревшие дома, сожженные автомобили, изуродованные бомбоубежища, разбросанные тела и запах. Тяжелый запах дыма и жуткий аромат смерти.

В палату вошли врач и медсестра. Они начали осматривать пациента, а он пытался забыть ужасы своих снов, выключить пугающие звуки из головы. Безуспешно.

Жена, опора всей его жизни, не была рядом. Она находилась в далеком Майами, уехав еще до того, как он поднялся на трибуну, чтобы давать показания на суде. Может быть, это и к лучшему. Ведь он сваливал всю вину на нее: связи с “Валлой”, редакционные указания, шампанское — все это ее дело, не его.

Старший сын уже два года как не рядом. Постойте, кажется, у него есть дочь. Даже внебрачная. Но он уже давно с ней не говорил. Люди его возраста обычно окружены внуками, а он здесь, совершенно один.

Рядом остался только младший сын. Остальные — в релокации. Вспомнилось, что когда-то и он сам был релокантом. Даже имя сменил. Назвал себя Бен-Нитай. Окончил престижный университет, получил высокооплачиваемую работу в лучшей консалтинговой фирме мира, готовился к роскошной жизни в Америке. Но потом погиб Йони, и все изменилось.

Ах да, он вспомнил, что у него действительно есть внуки. Но имена их ускользают из памяти.

Снаружи толпятся его поклонники.

Свита и советники — почти все бесталанные льстецы. Они соревнуются друг с другом в похвалах и восторгах, сражаются за его внимание, за его милость. А еще есть депутаты и министры, которые кланяются перед ним, соревнуются за его благосклонность, за его крошки. Они готовы на все: сказать, сделать, поддержать что угодно — лишь бы удостоиться взгляда, одобрительного кивка или намека на улыбку. Он вспомнил министра образования, махавшего ему в зале суда, и легкая тошнота подкатила к горлу. Как же он презирает людей, которые его обожают, и как же его презирают те, чье восхищение он действительно хотел бы заслужить.

Врачи вышли. Скоро зайдет “глава аппарата”. А пока он снова один, в холодной комнате. Он и толстая книга, которую он принес, на случай если придется фотографироваться. Тишина. Ему начинает нравиться эта тишина. Он закрывает глаза и впервые за многие годы спрашивает себя: стоила ли вся эта борьба усилий? Чего он на самом деле хочет? К чему стремится? Что он получает от всего этого? Не жаль ли потраченных лет? Потраченной жизни?

“Нет,” — одергивает он себя. Он изменит лицо Ближнего Востока. Он сделает то, чего никто не делал до него. Он — исторический лидер. Библейский. Он оставит позади Бен-Гуриона и всех прочих пораженцев. Все они — карлики по сравнению с ним. И вдруг, как в сне, слышит крик своей опоры, своей жены: “Без Биби страна погибнет! Погибнет!”

Но затем возвращается кошмар. Видения, образы, белые пикапы. Он знает: даже если он разрушит все страны Ближнего Востока и столкнет их друг с другом, даже если перекроит все границы договора Сайкса-Пико, все равно останется тот позорный день, накрепко прилипший к его вспотевшему лбу. День, который он боится произнести вслух. Нет, это не 8 октября, не 6 октября, не 7 сентября или ноября. Это 7 октября — самая страшная катастрофа, постигшая еврейский народ со времен Холокоста. Невыносимые картины убитых еврейских младенцев, изнасилованных женщин, захваченных деревень, поселений и городов, горящих военных баз. Родители прячут своих детей, старики прижимаются к дверям бомбоубежищ, дети гибнут на глазах родителей, родители — на глазах детей. И тот отец из Натива ХаАсара, который бросился на гранату, чтобы спасти своих детей.

Он не может стереть все это из памяти, из своих кошмаров. Это случилось в его каденцию. Так и напишут в учебниках истории: Нетаниягу, сам сын историка, ответственен за трагедию. Так будет написано в Википедии. И в календарях.

Он спрашивает себя, можно ли это исправить, изменить. Как Трамп создал свою социальную сеть, когда ему надоели существующие. Вот и он создал себе телевидение. У него есть 14-й канал и много других каналов и поклонников. И они вовсе не обвиняют его в 7 октября. Это не он. Это не его вина, он жертва. Все это знают! Спросите Янона Магала. Спросите Бардуго. Но тут тошнота возвращается.

Если бы это зависело только от него, он, возможно, отказался бы. Он хотел заключить сделку с правосудием и покончить с этим, начать жить, как нормальный человек. Она, которая сначала поддерживала эту идею, передумала. “Нет, мы не сдадимся,” — решила она. “Эта неблагодарная страна должна усвоить урок. Ведь без Биби Израиль погибнет,” — сказала она. И оказалась права. Только вот страна не погибла без него. Она горит вместе с ним.

Он спрашивает себя, где ошибся. Какой неверный поворот он сделал. Но тут же отвечает себе, что не ошибся. Он был прав. Он всегда прав. Эта страна не сможет существовать без него. Но вопрос возвращается. Вместе с образами и звуками.

Ведь он всю жизнь избегал авантюр. Не стремился к войнам. Наоборот! Он всегда был против войн. В своей первой кампании он выступал против Осло, но, победив, принял Осло! Он вернул Хеврон, подписал соглашение в Уай-Плантейшн, обнимал даже Арафата. То есть это был не он, его заставили. И после того, как он открыл туннель у Стены Плача, он поехал в Белый дом и снова обнял Арафата. Потому что его заставили. Не было выбора. Левые, Верховный суд, Эхуд Барак, Шикма Бреслер. Ах, да, она тогда ещё не родилась.

Он был против размежевания! Он готов поклясться этим. Он был против. Просто его заставили голосовать “за”. А потом он вернулся к власти. Да, он обещал свергнуть ХАМАС, но это не было срочным делом. Он избегал настоящей конфронтации с ХАМАСом долгие годы. Он не хотел, чтобы погибали солдаты. И уж тем более он не хотел допустить провала. Он знал, что ни один премьер-министр со времён Леви Эшколя не вышел из войны без потерь для себя.

Он не хотел войн. Он “сдерживал” ХАМАС. Запер их в клетке и выбросил ключи в море. Он осыпал их деньгами. Всего за неделю до резни он одобрил увеличение числа рабочих из Газы, расширение рыболовной зоны, добавление катарских денег в бюджет сектора. Он не хотел войны. Так почему его обвиняют в ней? Война была навязана ему. Почему они этого не понимают?

А на севере? После того, как Ольмерт, этот авантюрист, втянул страну в странную войну только потому, что Хизбалла проникла в Израиль, напала на патруль ЦАХАЛя, убила двух солдат и похитила ещё двоих! Что это за безответственность — втягивать целую страну в войну из-за пограничного инцидента? Он бы так не поступил. Он берег тишину. Любой ценой.

Даже когда проснулся однажды утром и увидел три палатки Хизбаллы на нашей стороне границы, он не стал провоцировать конфликт, не стал разжигать обстановку. Он стремился к “сдерживанию”, к сохранению мира и спокойствия. И теперь его обвиняют в этих катастрофах, от которых он всю жизнь бегал, которых он избегал, которых он пытался не допустить!

В комнату вошёл Цахи и прервал его мысли. Эти сумасшедшие хотят, чтобы он поехал в Кнессет голосовать. Бен-Гвир снова беснуется. Болит всё тело. Он ещё плохо соображает. Почему ему надо ехать? Кто этот безответственный и недальновидный человек, который сделал Бен-Гвира важным министром в правительстве? Ах, да, он вспомнил — это был он сам.

Нет, он не даст Бен-Гвиру его свалить. И тем более — унизить. Он встанет,  как-нибудь снимет эту старую пижаму, постарается надеть брюки. Сегодня не нужно галстука. А что с гримом и прической? Их привезут в больницу. Он пойдёт в Кнессет с прямой спиной. Он проголосует. Ещё не родился тот ублюдок, который его победит.

В бронемашине, окруженный охраной и слугами, он едва сдерживал стоны боли.

Ему хотелось снова погрузиться в наркоз, забыть всё, утонуть в приятном сне. Но тут он вспомнил кошмары и видения. Может, Бен-Гвир — не худший вариант. Он продолжит. Он не сдастся. Он никогда не сдаётся, никому. И всё же, пока кортеж подъезжал к зданию парламента, он снова спрашивал себя: стоило ли это того? Зачем ему всё это? Только чтобы она была довольна? Чтобы её сын перестал на него кричать? Чтобы остаться у власти ещё на неделю, ещё на месяц, ещё на год? Чтобы продолжать летать за счёт народа? Но куда летать? Есть ли место, где нет ночных кошмаров и видений белых пикапов?

К тому же, во многих местах, куда он мог бы поехать, его теперь могут задержать,- подумал он, вздохнул, с трудом выбрался из машины, выпрямился кое-как, проглотил боль и вошёл в здание. Его противники говорят, что это унижение. Ему всё равно. Он унижен, но он — премьер-министр.

До этого момента текст был вымышленным.

Я написал его под впечатлением от встречи, которая у меня однажды была с Ариэлем Шароном. Мне выпала честь стать последним журналистом, беседовавшим с ним до того, как он впал в кому, из которой уже не вышел. Это произошло между первым и вторым инсультом. У меня был конфликт с его офисом, и он попросил  меня  прийти поговорить. Мы провели около двух часов наедине, в премьерской канцелярии в Иерусалиме.

Шарон рассказал мне о документах, которые подписывал, пока его везли по больничным коридорам после первого лёгкого инсульта. Тогда ни он, ни я ещё не знали, что через несколько дней случится второй, тяжелый инсульт, который завершит его жизнь. Он вспоминал, как в те моменты воображение вернуло его к битве при Латруне. Поле боя. Ползком через огонь, с пробитым животом, окружённый телами друзей. Это был особый разговор, почти без политики. Разговор о жизни, о её смысле. Разговор старого, больного лидера, который вдруг начинает думать о смерти. Чувствовать её близость.

Я искренне желаю Нетаниягу полного выздоровления (без цинизма).

По моим наблюдениям, он старается не думать о смерти, хотя недавно дважды оказался с ней лицом к лицу — в оба раза, когда терял сознание перед установкой кардиостимулятора. Ему уже больше 75 лет. Шарону было 78, когда случился инсульт. Здоровье Нетаниягу на порядок лучше, чем у Шарона перед его инсультом. И всё же, Нетаниягу уже на том этапе, когда понимает, что не бессмертен. Что жизнь — временное и хрупкое явление. Что ничего нельзя воспринимать как должное. И всё, что можно сказать о нём, как о смертном, можно сказать и о стране, которую он ведёт к катастрофе.

Из всех уловок и интриг, к которым прибегал Нетаниягу, чтобы удержаться у власти и избежать суда, самой безумной стала легитимизация Итамара Бен-Гвира как значимой политической фигуры и назначение его одним из ключевых министров правительства Израиля.

Поэтому было сложно испытывать к нему сострадание на этой неделе, когда тот самый Бен-Гвир заставил его приехать из больницы в Кнессет, чтобы избежать унизительного поражения для коалиции. Нетаниягу — последний человек, который переживает из-за такого рода унижений. Он готов терпеть любое унижение, любую боль, что угодно, лишь бы оставаться премьер-министром. И это ему удаётся. Собаки лают, а караван идёт.

А еще он умеет мстить. На этой неделе Бен-Гвир пережил одно из самых унизительных публичных выступлений в студии 14 канала.  Агрессия и крики, с которыми Бен-Гвира встретили в студии под управлением Янона Магала, стали своего рода запоздалой местью Нетаниягу с помощью его прокси. Если у Ирана есть хуситы, у Биби есть “патриоты”.

Этот конфликт между Яноном Магалом и Итамаром Бен-Гвиром, кажется, был первой публичной дуэлью двух основных претендентов на лидерство в правом национал-популистском блоке после Нетаниягу. Это будет грандиозное шоу. Вопрос только в том, в каком городе оно развернётся. Вряд ли в Тель-Авиве. Ведь если бы от этих джентльменов зависело, Тель-Авив, первый еврейский город и один из самых замечательных городов мира, прошёл бы “переобучение”. Ведь Тель-Авив — это город “нечистот”, “зловоний” и “идолопоклонства”.

Тем временем коалиция продолжает пытаться решить вопрос с законом о призыве, который с одной стороны устроит ультраортодоксов, а с другой — успокоит противников внутри коалиции, включая Юлия Эдельштейна. Над этим работает министр обороны Исраэль Кац.

История Каца заслуживает отдельного внимания. Его отношения с Нетаниягу — это многолетний цикл взлётов (немного) и падений (много). Кац — не политический простак. Он знает, что Нетаниягу ценит силу, и умеет её демонстрировать. И часто получает от Нетаниягу то, что хочет.

Однако недавно всё изменилось. Когда Исраэля Каца назначили министром финансов в правительстве ротации с Бени Ганцем, он согласился исполнить одно из самых маккиавеллистских решений в истории израильской политики: не выносить на утверждение государственный бюджет, лишь бы не допустить ротации премьер-министров между Ганцем и Нетаниягу.

Патриотично настроенный израильский политик никогда бы не пошёл на такое. В те дни Израиль переживал разгар пандемии коронавируса, экономика остро нуждалась в бюджете и реформах. Но Кац и Нетаниягу взяли страну в заложники, чтобы избавиться от Бени Ганца.

Тогда мы были наивны и думали, что хуже этого быть уже не может. Конечно, мы ошибались.

После выполнения этого “грязного задания” Кац был уверен, что его ждёт достойная награда. Вместо этого он получил портфель министра энергетики в ротации с Эли Коэном, который занял пост министра иностранных дел.

Но Кац — человек терпеливый, и в конечном итоге его ожидания оправдались. Недавно он сменил Эли Коэна и занял пост министра иностранных дел. Однако это было лишь прелюдия. Вскоре стало ясно, что Йоава Галанта необходимо уволить.

Причиной этого решения стало не поведение  министра обороны во время войны (с 8 октября и далее он проявил себя как весьма достойный глава военного ведомства). Причина заключалась в том, что Галант категорически отказался поддержать то, что Кац спокойно одобрил на посту министра финансов — продолжение уклонения ультраортодоксов от военной службы.

Галант знал, что это сто́ит ему кресла, а, возможно, и всей карьеры. Но он всё равно стоял на своём.

Его уволили. Кац занял пост министра обороны на чётких условиях: он согласится с тем, что Ариэль Атиас, представитель Арье Дери, станет главным автором и редактором нового закона о призыве. И именно это происходит сейчас.

То, что делает Исраэль Кац с начальником Генштаба, генерал-лейтенантом Херци Халеви, — тоже типичный “бибистский” манёвр. Можно назвать это шантажом с угрозами (разумеется, без криминального элемента). Либо Херци Халеви согласится с новым законом об уклонении от службы, либо его ждёт судьба Йоава Галанта.

Как оказать максимальное давление на начальника Генштаба? Все, кто был в системе, знают: через назначения. И дело не в том, что начальнику Генштаба жизненно важно назначать офицеров. Это армия. ЦАХАЛ — крупнейшая организация Израиля. Назначения в ЦАХАЛе — это его жизненный цикл. Это энергия, рабочий ритм, кровеносная система, которая обеспечивает функционирование каждого отдела.

Халеви удалось провести небольшой раунд назначений в первые дни Каца на посту министра обороны, но потом ему поставили “тормоз”. Теперь с него требуют плату. Но платит за это не сам Халеви. Жертвами становятся десятки и сотни офицеров, от уровня полковников и ниже.

Возьмём, например, командира бригады “Гивати”. Он сражался всю войну. Он должен уйти. Он выгорел, устал, ему пора двигаться дальше. Его преемник тоже должен приступить к новым обязанностям. Да и  тот, кто заменит преемника, тоже должен иметь определенность. У всех есть семьи, дети, которым нужно планировать школу. Есть жизнь, жильё, планы на переезд, если потребуется. Процесс назначения в ЦАХАЛе — это непрерывная, циклическая система, от которой зависит будущее сотен, а в совокупности тысяч семей.

Если ее остановить — это парализует армию.

Такое уже случалось в прошлом, когда министр обороны Эхуд Барак решил усложнить жизнь своему “непокорному” начальнику Генштаба Габи Ашкенази. Тогда я впервые понял последствия остановки назначений в ЦАХАЛе. Это имеет разрушительный эффект по всей системе.

Теперь мы наблюдаем повторение. Каца не беспокоят военные расследования. Его волнует, что начальник Генштаба не соглашается с законом, который он разрабатывает вместе с Ариэлем Атиасом. Если он не согласится, то его согнут.

Но проблема в том, что Халеви — не из тех, кто прогибается под давлением. Свой ад он уже пережил 7 октября. Этот день навсегда будет ассоциироваться с его именем. Он это знает. Он поднялся из пепла, чтобы выиграть войну на всех фронтах, перевернуть всё с ног на голову. Он знает, что Нетаниягу сейчас забирает лавры себе, оставляя ему позор. Но это неважно.

На прошлой неделе Халеви сообщил министру обороны, что с 2026 года ЦАХАЛ сможет призвать и интегрировать весь ежегодный набор ультраортодоксов. Да, всё так просто. В этом году можно призвать 4800 человек, в следующем — 5700, а на третий год (который начинается в конце 2026 года) ЦАХАЛ сможет призывать всех.

Это заявление перевернуло планы Каца, Атиаса и остальных, кто пытается вдохнуть жизнь в аферу и увековечить уклонение от службы. Теперь на начальника Генштаба оказывается мафиозное давление. И расплачивается за это армия. Что будет дальше? То же, что случилось с Галантом: Халеви заменят.

Если бы всё зависело от меня, начальник Генштаба должен был бы остаться до конца срока. Не потому, что он не несёт ответственности за 7 октября. Он несёт. Причина, по которой он должен остаться, заключается в том, что высшие политические руководители, стоящие над ним, те, кто несёт полную ответственность за всё происходящее, бегут от своей ответственности, не признают её, не хотят создавать следственную комиссию, не хотят ничего. Если мерзавцы изменили правила, все должны играть по тем же правилам.

Так или иначе, начальник Генштаба долго здесь не задержится. Расследования близятся к завершению. Когда он подаст в отставку, придётся назначить нового начальника Генштаба. Официально кандидатуру вносит в правительство Кац. Фактически решение о кандидатуре примет Нетаниягу.

Кандидаты достойны. Все. Лидирует Эяль Замир, генерал-майор в отставке, танкист, уважаемый офицер. Он обладает ценным опытом, накопленным на посту заместителя начальника Генштаба и генерального директора Министерства обороны. Были подозрения в его адрес, когда он работал в тесном контакте с Галантом, но хочется верить, что это была лишь небольшая неприятность.

Его конкурент — действующий заместитель начальника Генштаба, генерал-майор Амир Барам. Боец до мозга костей, решительный и профессиональный офицер, который будет рад назначению, но с честью уйдёт, если выбор падёт не на него.

К ним можно добавить, пусть и с оговорками, имена командующего Северным округом Ори Гордина (который не занимал пост заместителя начальника Генштаба, но это не первый случай, когда обходят этот недостаток) и даже неожиданное имя бывшего командующего ВВС Амикама Норкина, который в последнее время консультирует Нетаниягу и пользуется его доверием.

Что решит, кто из них получит должность? Всё просто: тот, кто заранее согласится и обещает подчиниться новому закону об уклонении от службы и адаптировать позицию ЦАХАЛя под готовящуюся аферу, тот и получит пост.

Что остаётся нам? Молиться, чтобы все четверо отличных офицеров, упомянутых здесь, сохранили свою профессиональную, моральную и патриотическую стойкость и не поддались.

“Ты не представляешь, сколько денег армия тратит на это,” — рассказал мне на этой неделе младший офицер ЦАХАЛя, знакомый с процессом создания бригады “Хашмонаим” — первой ультраортодоксальной бригады ЦАХАЛя. — “Учебная база, созданная для них, словно из фильма: комнаты, как в гостинице, условия, которых нет ни у одного новобранца в армии. Лишь бы они пришли. Им дадут всё, что нужно, включая стерильную среду. Отговорки закончились. ЦАХАЛ осознал, что нужно призвать 10 тысяч ультраортодоксов, серьёзно вкладывается и делает всё необходимое. Как грустно, что политики уничтожат и это”.

Зеэв Кам, парламентский корреспондент “Кан”, на этой неделе сказал в радиоэфире:

“Если вы думаете, что у судей Верховного суда нет ответственности, то кто создал эту абсурдную реальность, при которой погромщики из Газы и боевики ХАМАС подходят к забору, а в них нельзя стрелять?”

Я уважаю Кама. Он правый, религиозный, профессиональный журналист, трудолюбивый, красноречивый. Но то, что даже он поддался лживому нарративу, обвиняющему судей Верховного суда в позоре 7 октября, стало для меня ещё одним ударом под дых.

Этот нарратив — обновлённое оправдание всех, кто сейчас выступает против создания государственной следственной комиссии. И он не просто ложный, но и абсурдный.

Если вспомнить, после 7 октября почти все были единодушны. Даже в “Ликуде”. Машине пропаганды понадобилось несколько месяцев, чтобы изменить ситуацию, и теперь почти все говорят иначе. Когда их спрашивают, как так получилось, что два года назад вы все, включая Нетаниягу, требовали немедленного создания государственной следственной комиссии, а теперь выступаете против, они отвечают: “Судей тоже нужно расследовать. Они ответственны за то, что случилось с периметром вокруг Газы! Они ответственны за правила открытия огня! Они вмешивались! Они устанавливали правила! Они диктовали армии!”

Когда объясняешь им, что ничего подобного не происходило, это не помогает. Кто-то недавно сказал, что “судьи создали атмосферу” или “инициировали дискуссию”. Услышав это от Зеэва Кама, я решил с ним связаться. Возможно, он знает факты, о которых мне неизвестно.

Оказалось, что нет. Он знает, что в БАГАЦ (Верховный суд) подавалась петиция по поводу правил открытия огня на границе с Газой. Он знает, что БАГАЦ её полностью отклонил, заявил, что не вмешивается, и позволил ЦАХАЛю реализовывать свою политику применения силы и открытия огня на границе.

Я напомнил Каму, что начальником Генштаба тогда был Гади Айзенкот, который развернул всех снайперов ЦАХАЛя на позициях у границы, и ни один палестинец не пересёк её в рамках “Маршей возвращения”, которые длились многие месяцы. За это время ЦАХАЛ убил 300 палестинцев и ранил более 30 тысяч у той же границы.

Кам утверждает, что сама по себе факт, что БАГАЦ рассматривал петицию, а не отклонил её сразу, уже изменил ситуацию. Из уважения к нему я воздержусь от выражения своего мнения об этом аргументе.

В отличие от Кама, я всё это время находился в тесном контакте как с армией, так и с судебной системой. Я посещал приграничные районы, бывал у границы, общался с командирами округов, дивизий, бригад. Никто не ограничивал их действия. Наоборот. Когда БАГАЦ отклонил петицию, они чувствовали себя победителями. Теперь у них была и юридическая санкция.

Точно так же, как БАГАЦ в своё время утвердил точечные ликвидации. БАГАЦ, до сих пор пользующийся отличной репутацией в мире, является нашим юридическим “Железным куполом”. Именно он до сих пор защищал наших офицеров и солдат от международных судов и трибуналов.

Сегодняшний БАГАЦ ослаблен. Его репутация была подорвана линчем, которому он был подвергнут в ходе попытки судебной реформы. Но он всё ещё здесь, жив и функционирует. И слава богу.

В конечном итоге судьи БАГАЦа не имеют никакого отношения к тому, что произошло на периметре Газы. Прямую ответственность за случившееся несут правительства Израиля, политика “сдерживания” Нетаниягу, его постоянное избегание конфронтации с ХАМАС и стремление к спокойствию, умиротворению и урегулированию. Точно такая же ситуация сложилась и на севере.

Я спросил Зеэва Кама, связано ли то, что Израиль не отреагировал на три палатки “Хизбаллы” на своей территории, теракт в Мегиддо или попытка убийства Буги Яалона в парке Яркон, с “духом БАГАЦа”. Он честно признал, что нет, это не связано.

В Израиле есть только один механизм для расследования национальных катастроф и травм такого масштаба, как 7 октября. Это государственная следственная комиссия. Других способов нет. Точно так же, как нет другого БАГАЦа, другой прокуратуры, других ЦАХАЛа и ШАБАКа. Да, наши институты нуждаются в реформе. Я один из первых, кто последовательно и давно выступает за реформу судебной системы. Реформу, а не разрушение. Исправление, а не прислуживание. Бережное сохранение независимости судебной системы, а не ее подчинение политическим интересам.

Так или иначе, государственная следственная комиссия по расследованию событий 7 октября должна быть создана. Сам факт, что ее до сих пор не созвали, — повод для того, чтобы потрясти улицы и заставить звучать голоса протеста. Подавляющее большинство общества поддерживает ее созыв. И все же она до сих пор не создана.

На прошлой неделе Йехуда Шефер, бывший заместитель генерального прокурора, предложил идею. На первом этапе можно создать государственную следственную комиссию с ограниченным мандатом, чтобы рассмотреть только обвинения в военных преступлениях, якобы совершённых Израилем (это поможет нам на судебных разбирательствах в Гааге). После утверждения состава комиссии правительство сможет расширить ее мандат.

Когда станет понятно, что главой комиссии не станет Эхуд Барак, а ее состав будет включать только беспристрастных профессионалов (я предполагаю, что ее возглавит судья Эльяким Рубинштейн, пользующийся доверием всех сторон), мандат комиссии можно будет расширить ретроактивно. Она сможет также рассмотреть события, предшествовавшие 7 октября, и причины резни. Это жизненно важно для нас.

Бен Каспит, Walla! 

Фото: AP Photo/Julia Nikhinson