Сломанная психика: в помощи нуждаются и украинцы, и россияне

Сломанная психика: в помощи нуждаются и украинцы, и россияне

«Их психологическое состояние ужасно. В один день их мир рухнул. Семьи разделились, люди бегут. Они в тяжелой кризисной ситуации, и наша задача – предотвратить тяжелые посттравматические расстройства. В Израиле накоплен большой опыт работы со страхом, тревогой, паническими атаками, с чувством вины («вот мы бежали, а там остались близкие»), что тоже очень важно».

Этими словами психотерапевт Женя Пукшанская, инициировавшая создание группы волонтеров-психологов из разных стран, которые работают с жителями Украины и беженцами в режиме онлайн, описывает состояние тех, чей мир в воюющей стране поделился надвое – до и после бомбежек, бегства, срочной эмиграции. Но помощь зачастую нужна и тем, кто покинул в эти дни Россию.

И беженцы, и репатрианты – все в сильном стрессе

Иосиф Зислин, израильский психиатр, тоже собрал группу психиатров-волонтеров, чтобы помогать людям и из Украины, и из России, нуждающимся в психиатрической помощи и лекарствах.

«Нельзя допустить, чтобы они остались ни с чем. Здесь людям из России, которые оказались с заблокированными картами и без медицинской страховки, даже сложнее. Ко мне стали обращаться больные, у которых кончились лекарства. А система амбулаторной психиатрической помощи очень плохо организована», – рассказывает он.

– Какая помощь им необходима?

– У меня есть новые пациенты – супружеская чета, мужу 85 лет, жене примерно столько же. Они добрались сюда из Одессы. Дедушка быстро понял, что обстрел означает 41-й год, потому что когда-то мать посадила его на последний пароход. И сейчас он понял, что надо бежать. Но здесь у них уже есть все права: репатрианты, живут сейчас в гостинице, оформили страховку в больничной кассе. Им оказали фантастическую помощь, просто нужно подсказать что-то, поговорить. А вот ситуация, в которой оказались украинские беженцы, не репатрианты – совершенно иная. Нехорошая, неясная.

Сейчас я говорил с психологами и добровольцами в Варшаве. Они просто с ног валятся там, на границе. Тысячи людей!

Только что получил письмо и фотографию девушки с Украины, ее зовут Таня, она когда-то работала у нас няней. Простая девушка, тонкая, умная. Очень боялась здесь евреев сначала. Таня 48 часов шла из-под Николаева по снегу с двумя детьми, одному 11 лет, другому – два с половиной годика. И еще тащила на тележке мать.

– Как на такое реагирует психика?

– Опыт Израиля показывает, что во время войн настоящие психические заболевания не усиливаются. Да, травмы будут развиваться – и потому что они есть, и потому что признаны, вербализированы. Я бы не ставил диагноз «посттравма», это понятие потеряло границы. Я бы назвал это личностными сломами. Это тяжелые психологические кризисы. Формула такая: раз свершилось то, что не могло свершиться, значит, возможно все. Значит, нет никаких якорей. То, во что мы верили, все, что мы предполагали, – неправильно.

– К чему это ведет?

– Нет общего вектора. И у нас не было, когда здесь рвались автобусы. Из двух человек – один в шоковой реакции ступора, а другой был там же, видел то же – но ничего. Все индивидуально.

– Если я принимаю человека в таком стрессе, как я могу ему помочь, что сделать, как говорить?

– Не надо путать две функции. Если человек нуждается в серьезной помощи, это дело психологов и врачей. А обычный человек, принимая у себя беженца, должен вести себя, как условная мать. Он хочет говорить – говори с ним. Главное не «что делать», а «чего не делать»: не надо копаться в ране, не надо обсуждать политические вопросы, если он не хочет. Ему надо дать теплую кровать, кусок хлеба и сказать, что цветы цветут, а ты держишь его за руку. Не надо говорить, что другим хуже, что сосед погиб, а ты жив. Просто относись к нему, как человек. Если он хочет поговорить, поговори.

Но, скажем, он приехал из Питера, потому что его вчера избили на митинге, угрожают семье, и он в шоке. Его тоже надо успокоить. И у таких очень сильное чувство вины. Я видел таких людей. «Вот мы сидим, а моих друзей на улице бьют палками». Известного социолога, профессора Григория Юдина из московской Высшей школы экономики избили на митинге. Он после этого лежал в «Склифе», но заявил: «Это моя страна, я должен что-то делать, и я не уеду». А люди, которые уезжают, испытывают и чувство освобождения, и чувство вины. И еще все вокруг говорят: «На вас вина коллективная, вы виноваты, что не свергли эту власть, вы мало сделали…»

– Да, моим друзьям тоже такое говорят…

– Мне кажется, важно понять, что ты не можешь отвечать за весь мир. Коллективная вина – очень сложный вопрос. Действительно, общество не сделало то, что должно было, – но я сделал. Я должен сохранить себя как личность, потому что личность – высшая ценность, и другой такой личности быть не может. Историческая ответственность и личная – не одно и то же. Твои ценности остались, не погибли.

У меня была пациентка – женщина, которая говорила: «Я виновата во Второй мировой войне. Потому что я в Варшаве в 1933 году не заплатила злотый за трамвай. И поэтому я страшная преступница». Это, конечно, абсолютно крайний вариант, психоз. Но болезнь всегда показывает крайние точки такого состояния.

Этим людям тоже очень тяжело. Потому что и у них в жизни произошло то, что не могло произойти, как им казалось.

– Как проявится посттравматическое состояние, если все же оно настигнет людей, которые сейчас переживают все ужасы войны и слом представлений о возможном?

– Будут насильственные воспоминания, всплывания в памяти, флешбэки. Повышенная чувствительность. Он смотрит на мир сквозь травму. Вот маленький ребенок моей знакомой, Тани, просыпается ночью и кричит: «Дядя, не стреляй в меня!» И это все время возвращается во снах. И кто-то теряет над этим контроль. Но психологи и психиатры умеют справляться с такими вещами.

– В Израиль сейчас прибывают и репатрианты из России, и беженцы и репатрианты из Украины. Ждать ли стычек между ними?

– Думаю, что нет. Что беженцы, что переселенцы – все в сильном стрессе. Им не до того.

Самое мучительное – неизвестность

Одной из первых с украинцами, которые провели не одни сутки на полу в аэропорту «Бен-Гурион», стала работать социальный работник и психолог Фаина Цейтлин. Измученных людей тогда уже переселили в гостиницу «Дан», но состояние их было тяжелым. Ко всему, что они пережили, добавилось чувство полной неопределенности.

«Внешне они держатся. Потом выплескивается все, – рассказывает «Деталям» Фаина. – Они мыслями все еще там, вновь и вновь переживают травмировавшие их события – обстрелы, переход границы. И на это наложилось тяжелое впечатление от приема в «Бен-Гурионе». Там им было физически тяжело: женщины прятались в погребах, не мылись, не ели. А здесь и сейчас они не знают, что с ними будет.

Работая в группах, я попробовала немного снизить уровень тревоги, расслабить их. Они рассказывали свои истории. Например, как после долгого сидения в погребе мама решает спасать детей. Никто не соглашается довезти до поезда, наконец нашелся один таксист, довез. Они втиснулись в вагон. Ехали в туалете, но были счастливы, потому что там можно было сесть. А потом пешком надо было пройти много километров до границы. Но на границе с Польшей их приняли очень хорошо.

Я старалась вытянуть их из прошлого в настоящее, и они все в один голос сказали, что мечтают после войны вернуться в Украину. Никто не хотел остаться, их мечта – вернуться туда. Там их сыновья, там близкие, ни одна из женщин не сказала: «Зачем же я сына раньше не вывезла?» Опасения, будто эти люди приедут и «изменят характер нашего государства» – очень странная позиция. Это люди – хорошо образованные, патриотично настроенные по отношению к Украине.

Но в аэропорту они получили еще одну травму. И мне стыдно перед ними.

Они справятся. Я раньше работала с уцелевшими в Катастрофе. После лагерей и тех страшных вещей, которые происходили с ними очень долго, они сумели построить другую жизнь, родились дети и внуки. Да, посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) у них осталось, но человеческая природа запрограммирована на жизнь.

Сейчас у нас, у психологов, будет очень много работы. Чем раньше эти люди получат поддержку, тем лучше. Вот и вчера так было: сначала слезы рекой, потом они начинают разговаривать, потом улыбаться. Нужна помощь государства: я понимаю, что будет с новыми репатриантами, а вот опыта приема беженцев у нас нет. Неизвестность – самое страшное для них».

Утром, на следующий день после нашего разговора, Фаина Цейтлин позвонила снова: она узнала, что отправленных в гостиницу беженцев, с которыми она работала накануне, собираются депортировать.

«Я же их еле-еле привела в стабильное состояние! Люди были травмированы дважды – и травмированы очень тяжело. Они видели страшное – бомбежки, смерти, разлуку с близкими. Им некуда бежать! Это негуманно, бесчеловечно! Там в основном женщины с детьми. В одной семье четырехлетняя девочка и месячный младенец! Это бесчеловечно, это вопиющий стыд и позор на весь мир».

Алла Борисова, «Детали». AP Photo/Evgeniy Maloletka √

Новости

Самый высокооплачиваемый гендиректор заработал около 90 миллионов шекелей в 2023 году
Новый премьер ПА представил Абу-Мазену "правительство технократов" для объединения с сектором Газа
Арестованы подростки, заказавшие посылку с амфетамином из Нидерландов

Популярное

За два дня до войны приехал торговец из Газы, заплатил наличными и… исчез

Я спрашиваю фермера Офера Селу из мошава Гева-Кармель, как война повлияла на его отношения с торговцами из...

Мы ошибаемся, если думаем, что в Израиле низкие пособия. В будущем их еще больше урежут

Сообщение о будущем и неизбежном банкротстве Службы национального страхования в Израиле («Битуах леуми»)...

МНЕНИЯ