«Скрытый траур»: в военное время скорбь в школах находится повсюду

Психолог Исраэль Веред точно знает, что происходит в школе, когда на войне погибает ее выпускник. «Прежде всего вывешивается траурное объявление, — рассказывает он. – Его никто не торопится снимать. В некоторых школах доски объявлений выглядят, как при входе на кладбище. Директор одной из них сказал мне: «Это уже не школа, это скорбная обитель». Через несколько дней родителей погибшего выпускника приглашают на встречу с учащимися. В коридоре устанавливается стенд с его фотографиями. Школьники всех возрастов буквально купаются в скорби».

Три года назад после смерти своей годовалой племянницы Веред со своими коллегами основал научно-исследовательский институт «Арбель». Он предназначен для оказания психологической помощи педагогам при проведении траурных мероприятий. С началом войны нагрузка, ложащаяся на сотрудников института, увеличилась.

Арбель уже несколько лет назад заметил, что профессиональный лексикон, имеющийся в распоряжении педагогов, не описывает трагические ситуации в полной мере. «Поэтому они сами придумали такое понятие как «скрытый траур», — говорит Арбель. – Это значит, что он не бросается в глаза, и для того, чтобы увидеть его, нужно присмотреться. Есть явный траур – его переживают, родные погибшего или те, кто были рядом с ним в последние минуты. В такой ситуации все понимают, как себя вести. Если ребенок лишился отца, школа приходит ему на помощь. Но как быть с соседским мальчиком, который каждый день приходил в гости к однокласснику и общался с его отцом? Травма, пережитая этим ребенком, не учитывается статистикой. У него могут появиться симптомы различных психологических расстройств, но никто об этом знать не будет. Это и есть скрытый траур».

• Читайте также:
• Еще 3 кибуца требуют распространить на них программу помощи поселениям, граничащим с сектором Газа
• Стало известно, кого назначат координатором программы восстановления севера
• Большинство эвакуированных северян отказываются платить арендную плату за жилье в приграничной зоне

«Весь класс выходит из равновесия»

При пристальном рассмотрении ситуации оказывается, что каждое трагическое событие оказывает тяжкое влияние на все школьное сообщество – и на преподавателей, и на учеников. «Каждая хорошая школа – а я отношу большинство израильских школ к их числу – это своего рода община, — говорит Арбель. – Чем в большей степени она сплочена, тем шире распространяется чувство скорби. Бывает, например, что погибший выпускник оказывается сыном педагога, преподающего в той же школе. 30 лет назад, когда я сам был ребенком, в Ливане погиб брат моего одноклассника. Я хорошо помню тот период – как мы смотрели на него, о чем с нами говорили. Есть школы, где формально насчитывается шесть, восемь или даже десять погибших».

А не формально?

— «Пристальное рассмотрение ситуации показывает, что на самом деле речь идет о значительно большем числе. В одной школе мы начали с восьми погибших и закончили тридцатью».

Как у вас получилось такое число?

— «Я вам объясню — возьмем, к примеру, такой случай. Племянница одного из учителей 7 октября находилась в кибуце на границе с сектором Газа. Ее не могли найти целые сутки, и родные решили, что она похищена или убита. Но на следующий день выяснилось, что девочка спряталась и сумела выжить. Казалось бы, в этом случае все закончилось благополучно, но семья учителя пережила крайне тяжелые 24 часа. Они оставили неизгладимый след в сознании всех родных. Но учитель не является ни жителем юга, ни жителем севера. Он не входит ни в одну категорию, которой требуется психологическая помощь. Но на самом деле он полумертв, и никто этого не понимает. Или, например, у какого-то школьника полностью пропадает аппетит. Никто не придает этому особое значение, и только потом выясняется, что его брат в Газе, а мать находится в глубоком стрессе».

— «У многих педагогов дети служат в армии. Они замирают от каждого звука шагов на лестничной площадке – может быть, с траурным известием сейчас постучат в их дверь? Как ведет себя такой учитель во время урока? Может быть, он не в состоянии нормально работать, и просто раздает учащимся задания, не обращая на них внимание? Это выводит их равновесия весь класс. Или, например, школьник – брат погибшего солдата – получает психологическую помощь. А что делать учительнице, которая ежедневно сталкивается с глубокой скорбью своего воспитанника? Влияет ли это на нее, на ее работу, на поведение дома? Разумеется, влияет, но она не получает никакой помощи. Можно сказать, что школы решают подобные проблемы не более, чем на 10%».

Кто спасет спасателя?

У школ, казалось бы, есть ответ на сакраментальный вопрос «Кто спасет спасателя?» Этим должны заниматься школьные психологи и консультанты. В системе просвещения насчитывается более 10 000 таких специалистов (примерно 7000 консультантов и 3400 психологов). В их функции входит оказание помощи детям и подросткам – от воспитанников детских садов до учащихся выпускных классов. Но, как и вся система просвещения, служба психологической помощи в канун 7 октября уже находилась на грани краха, не справляясь с постоянно растущей нагрузкой.

Школьный консультант – это учитель, который, помимо проведения обычных уроков, должен посвящать несколько часов оказанию психологической помощи. Для старшеклассников – это 1,7 часа в неделю (на каждый класс). В начальной школе количество часов, выделяемых для психологических консультаций, определяет директор.

В течение последних десятилетий в отчетах государственного контролера и выводах различных комиссий неоднократно подчеркивалась необходимость закрепить статус школьных психологических советников в законодательном порядке и установить точное количество часов их работы. Однако ничего подобного до сих пор не произошло. После 7 октября система просвещения приняла на работу еще 120 консультантов и добавила часы для оказания помощи эвакуированным школьникам юга и севера страны. Учителя и консультанты прошли дополнительный курс по борьбе с последствиями психологических травм. В министерстве просвещения было создано управление по оказанию помощи учащимся – родственникам похищенных или погибших. Она распространяется и на двоюродных братьев, племянников и внуков.

Институт «Арбель» приходит на помощь всем остальным. «Но этого недостаточно, — говорит Исраэль Веред. – Мы добираемся до пострадавших с шестимесячным, а то и восьмимесячным опозданием. Как сказала нам одна директор школы: «Только сейчас вы появились? Мы уже четыре месяца живем от погибшего к погибшему. Муж одной нашей учительницы погиб, и недавний выпускник, и отец одного из учащихся». Она права. Школьные консультанты работают на 100%, они делают все, что могут. Но министерство просвещения не представляет никакого плана дальнейших действий, никакого варианта решения проблем».

Веред считает, что расширение штата психологических консультантов – верный, но недостаточный шаг. «Психологическая служба в школах нуждается в дополнительном финансировании, — подчеркивает он. – Решать эту проблему нужно на национальном уровне, с участием всех релевантных министерств. В противном случае психологическая служба системы просвещения рухнет. Мы должны понять, что следующий учебный год для школ не будет обычным – так же, как и для армии. Министерство просвещения должно сделать из этого надлежащие выводы».

Цлиль Авраам, TheMarker, Б.Е. Фото: Михаль Фаталь