Эйтану Замиру из кибуца Эйн Дор сегодня 54 года. Столько же лет было его отцу Нисиму, когда он погиб в результате аварии на армейских учениях.
«Он сопровождал водителя грузовика. По дороге сломалась ось, и грузовик перевернулся. Отец погиб на месте», - говорит Замир.
Это случилось 38 лет назад. Родители Эйтана к тому времени разошлись, потому его мать пенсию по смерти мужа не получила. Эйтана и его братьев отправили жить в кибуцы. Он поменял пять школ; жил в заброшенном дошкольном учреждении, где водились мыши; был призван в боевые части (после того, как его мать согласилась на это); затем его перевели на работу в офис (после того, как мать отозвала согласие). Позже женился, но брак очень быстро распался.
Теперь Замир вновь женат, у него трое детей. «Я – не тот, кого нужно жалеть, - подчеркивает он. - Но я – из выживших».
Как и многие из тех, кто потерял родителей на военной службе, Замир хотел бы, чтобы государство все-таки время от времени обращало на него внимание, даже если он уже не ребенок. В конце концов, когда тебе исполнилось восемнадцать лет, проблемы не заканчиваются. Другие дети погибших солдат тоже слышат теплые слова сочувствия, особенно в День поминовения павших, но в повседневной рутине они остаются одни.
Законодательство, утвержденное десятилетия назад, признает таких, как Замир, «сиротами ЦАХАЛа» только в том случае, если им не исполнился двадцать один год, когда кто-то из родителей погиб во время прохождения воинской службы. И при условии, что этот погибший прежде поддерживал своего ребенка. Когда им исполняется 21 год, они утрачивают право на пособие, и на официальные церемонии их больше не приглашают. Они имеют право получить дотацию на создание семьи, на оплату обучения, на жилье - вплоть до тридцатилетнего возраста. Когда им исполняется 30, они лишаются и права обращаться за психологической поддержкой, теперь дополнительную терапию можно получить только лишь после специального запроса.
«О нас забывают, - поясняет 47-летний Лахав Багир. Ему было всего полтора года, когда его отец погиб в результате несчастного случая, -Закон архаичен. Может быть, он когда-то был уместен, но сегодня явно потерял свою актуальность. Нас отныне не считают «сиротами ЦАХАЛа». Если, к примеру, я сегодня обращусь в министерство обороны с просьбой выдать мне подтверждение, что я – сирота ЦАХАЛа, то мне ответят, что я – сын погибшего военнослужащего».
Лимор Мельцер потеряла своего отца во время войны Судного дня, ей был всего годик. Она никогда не думала о том, что заслуживает какой-либо поддержки со стороны государства. С раннего возраста она поняла, что сама должна помогать своей семье. Сейчас ей 47 лет.
«Я выросла в доме, полном женщин, - вспоминает она, - и не знала, как общаться с мужчинами. Все, кто потерял родителей, понимают, что должны быть сильными, решающими проблемы, уверяющими себя в том, что не нужно отчаиваться, что, если ты упал - надо подняться. В День памяти мы все стараемся держаться спокойно, чуть ли не официально; возлагаем венки, участвуем в мемориальных мероприятиях, даже если боль разрывает наше нутро на части. Мы выглядим впечатляюще, но внутренне нас разрушает боль».
Нынешнюю фазу борьбы за права детей-сирот и вдов возглавляет Орли Зоар, вдова военнослужащего ЦАХАЛа, чей супруг Амир погиб в 2000 году, оставив ее с тремя маленькими детьми. Зоар хочет сломать стереотипы, согласно которым вдовы в состоянии справиться с финансовыми проблемами. Она считает, что оставляя вдов на произвол судьбы, государство Израиль, ЦАХАЛ и Кнессет грубо нарушили гарантии, которые дали их мужьям, когда они ушли защищать родину.
Одеду Дойчу было девять лет, когда его отец Шрага Дойч скончался от рака во время службы в медицинском корпусе ЦАХАЛа.
«Я практически не знал его, потому что он служил в армии и значительную часть времени проводил в Ливане», - говорит Одед, которому сейчас 41 год. Добавляет, что год или два назад даже не вспоминал о статусе «сирота ЦАХАЛа», избегал этого по многим причинам. Но вдруг понял, что признание его прав повлечет за собой не только приглашения на церемонии, но и помощь в решении реальных проблем.
«Я хочу позвонить психологу, не получая для этого специального разрешения. – признается он. – Я жду, что ко мне будут относиться так же, как к детям, у кого погибли родители, или так, как к вдовам. Дело не в деньгах. Речь идет о том, чтобы нас признали частью семей погибших. Мне, как и другим сиротам, не нужен кричащий имидж. Я получил высшее образование только после тридцати лет, и у меня не было отца, который наставил бы меня на путь истинный. Значит ли это, что я не заслуживаю помощи по закону? Меня злит то, что мы отброшены на второй план, потому что перешагнули кем-то установленную возрастную черту. Почему у нас должна быть дата истечения срока годности?!»
В ответ на запрос редакции министерство обороны сообщило, что «держит в поле зрения семьи погибших» и делает все возможное, чтобы «поддержать их на профессиональном уровне и с необходимой деликатностью». В министерство обороны сообщили, что дети – «сироты ЦАХАЛа» - имеют право на получение помощи во время академического обучения и стипендии на проживание, в размере трех тысяч шекелей в месяц. Они также имеют право, в возрасте до тридцати лет, на получение субсидий для создания семьи и пособия на жилье – в размере до 136 тысяч шекелей, на психотерапию - без ограничения возраста.
Ноа Шпигель, «ХаАрец». М.К. К.В. Фото: Гиль Элиягу
