Расизм в ЦАХАЛе искалечил жизнь сотням тысяч сефардов
40 лет назад, 30 июня 1981 года, в преддверии очередных парламентских выборов с разницей в один день состоялись два крупномасштабных массовых митинга – Рабочей партии и «Ликуда». И оба проходили на одном и том же месте в Тель-Авиве, которое тогда называлось Площадь Царей Израиля (ныне площадь Рабина).
На митинге партии «Авода» эстрадный артист Дуду Топаз обратился к ликующей публике со словами: «Люди, которые здесь стоят – это те, кто защищает страну, те, кто воюет. А эти «чахчахи» [чурки или сброд, как на сленге именовали евреев-выходцев из стран Ближнего Востока – прим. «Детали»] из «Ликуда» разве что базы охраняют, если вообще служат в армии. Вот они здесь – бойцы и командиры боевых частей!»
«Ликуд» отреагировал моментально: тогдашний премьер-министр Израиля Менахем Бегин, выступая на митинге, зачитал реплику Топаза и заявил: «Признаюсь вам искренне: до сегодняшнего утра я никогда не слышал слова «чахчах». Но примечательно другое: когда этот артист спорол глупость, произнес эту чушь, толпа, которая находилась здесь вчера, возликовала». Переждав свист и крики, Бегин продолжил: «А теперь я отвечу Дуду Топазу, я скажу ему о тех, кого он оскорбил. Восточные евреи всегда были героическими борцами – на войнах и в подполье».
Социолог Зеэв Лерер вспомнил об этих событиях в своей новой книге «Этнический кодекс: практика отбора и этническая идентичность в ЦАХАЛе». В частности, он анализирует, каким образом классификационный механизм в ЦАХАЛе способствовал систематической этнической дискриминации в армии. Причем, речь не идет о политических последствиях складывающейся ситуации – исследователь сосредоточился на социальном аспекте.
Лерер показывает, как по крайней мере первые полвека существования ЦАХАЛа при отборе кадров руководствовались инструментами – дефектными и практически бесполезными, – учитывающими образовательный уровень и подразумевавшими прохождение разного рода тестов. В основе этой системы отбора находился социально-экономический статус призывников и в значительной степени — их этническое происхождение. Эти факторы во многом определяли, отправляли ли новобранцев на летные курсы, в спецназ, а стрелковую роту или в бригаду «Голани».
Лерер сравнивает существовавшую систему с «черным ящиком», утверждая, что ее происхождение и методы практически никому за пределами армии не были известны; даже в ЦАХАЛе далеко не все знали, как эта система работает. Но факт остается фактом: на протяжении многих лет этот «черный ящик» наносил колоссальный ущерб сотням тысяч военнослужащих – выходцев из восточных стран. Кроме того, можно говорить и о косвенных последствиях для всего израильского общества в целом, поскольку нередко армейское прошлое выступает в качестве базисного критерия, когда человек поступает в университет или претендует на ту или иную престижную должность.
В то время, когда Топаз и Бегин блистали красноречием на митингах, Лерер учился в старших классах, готовился сдавать экзамены на аттестат зрелости, а затем быть призванным на службу в бронетанковый корпус. Реплика Топаза отнюдь не была для него неожиданностью, признается он на страницах своей книги: «Напротив, будучи иерусалимским ребенком, учившимся в гимназии Рехавия, я прекрасно понимал, о чем говорил Топаз, и полностью с ним соглашался. Мой отец, плоть от плоти МАПАМа и «Ха-Шомер ха-цаир» [то есть продукт левой партии и ее молодежного движения], а также мой любимый сосед Зелиг с первого этажа, возглавлявший профком в минздраве, говорили нечто похожее, да еще и насмешливым тоном. Для них, как и для меня, служба в армии и «жертвенность» на поле брани считались пробным камнем патриотизма и давали право на то, чтобы наш голос был услышан.
Для нас было ясным, что те, кто жертвует жизнью ради будущего, вносит свой вклад, участвует в добровольческом движении – это сплошь европейские евреи, ашкеназы, кибуцники, то есть – мы, тогда как восточные евреи служили в армии поварами, кладовщиками, занимали пустяшные должности, а то и вовсе отлынивали от службы. Топаз всего лишь продемонстрировал наш преобладающий, встроенный код, столь же распространенный, как гендерный код, по которому мужчина – боец и воин, а женщина подает кофе».
Когда Лерера, наконец, призвали, он в полной мере ощутил, как действует система отбора, не говоря о том, что, по сути, изначально «военнослужащие сефарды находились в самом низу военной иерархии престижа и мужественности. Кроме того, их идентифицировали как проблемных солдат: дезертиры, бегающие постоянно в самоволки, и недисциплинированные, «трудные» солдаты, которые отказывались выполнять приказы. При этом никто не называл их сефардами, а хороших офицеров и солдат – ашкеназами. Этническая принадлежность классифицировалась в армии по-иному».
По словам Лерера, отношение к ашкеназам и сефардам в армии также различалась; к последним в случае каких-либо провинностей или нарушений дисциплины относились куда жестче и несправедливей. Даже присвоение очередных офицерских званий не было лишено «этнического перекоса».
В своей книге Лерер приводит любопытные данные из документа, составленного в 1962 году Управлением кадров ЦАХАЛа к встрече с гендиректором министерства образования: налицо – явная диспропорция среди претендентов на офицерское звание между военнослужащими-ашкеназами и военнослужащими-сефардами. Хотя последние составляли примерно половину призывников в то время, среди младших офицеров это соотношение составляло примерно 11:1, а среди старших офицеров – 16:1. Летчиков восточного происхождения практически не было. В программе обучения на офицерских курсах указанное соотношение составляло 9:1. Восточные евреи составляли примерно 60 процентов личного состава таких боевых частей, как «Голани», но их доля падала до 35 процентов в более престижных подразделениях.
Другими словами, картина была далека от того идеального этоса «плавильного котла», который старались соорудить отцы-основатели Государства Израиль.
По мнению Лерера, инструменты классификации «сформировали резкое неравенство между призывниками из арабских стран и ашкеназами, потому что, в частности, оперировали культурным капиталом, который казался прерогативой ашкеназских евреев. Этот факт был известен, и некоторые психологи прямо предупреждали о культурной предвзятости, но их голоса старались не слышать и заглушить. Этому способствовал режим, по которому новобранцы, прибывшие из арабского мира, изображались носителями отсталой культуры в рамках современной западной системы. Утверждалось, что большие пробелы в классификационных данных выступают печальным и неизбежным результатом этих несоответствий».
Изменения, по данным Лерера, стали происходить лишь в 70-х годах, но это было изменение «снизу», без того, чтобы командование ЦАХАЛА признало допущенные ошибки и тот ущерб, который был нанесен и армии, и обществу. Поэтому, невзирая на то, что сегодня ситуация несравнима с той, что существовала в 50-60-е годы, предвзятость по отношению к восточным евреям все равно остался.
В 2008 году была предпринята попытка ввести иную систему классификации различных должностей в армии, но ее стали применять исключительно по отношению к женщинам.
«Даже сейчас, когда пишутся эти строки, и несмотря на различные заявления о намерении заменить существующую систему дифференциации более профессиональными методами классификации, эта система по-прежнему остается главным инструментом классификации ЦАХАЛа», – отмечает Лерер. Он добавляет, что, помимо того, что эта система поощряет дискриминацию, она лишает возможности продвигать по службе истинно талантливых людей, предпочитая им «правильных», согласно существующей классификации.
«Прошлое не исчезает просто так. Результаты применения порочной системы сказываются до сих пор. Они не давали покоя моим сверстникам и, в меньшей степени, нашим детям. Мои друзья по армейской службе, успешные люди, каждый в своей области, до сих пор не скинули со своих плеч груз ЦАХАЛа, потому что именно там на них навесили расистские ярлыки. В эту страну репатриировались евреи из арабских стран. Не имело никакого значения, что они – другие, непохожие на своих европейских соплеменников. Они могли бы стать отличными офицерами, но Государство Израиль им заявило: «Вы – люди низшего качества, потому что вы прибыли из стран с низшей, отсталой, примитивной культурой».
Трудно оценить весь объем ущерба, нанесенного таким подходом. Государство с помощью закодированной терминологии и якобы объективного инструмента, который измеряет качество с научной точки зрения, только и сделало, что закрепило неравенство», – констатирует Зеэв Лерер.
Амос Харэль, «ХаАрец». М.К. На фото: начальник генштаба Игаэль Ядин в лагере репатриантов из стран Востока (1950). Фото: Давид Эльдан, GPO˜.
