Процесс Задорова может стать переломным и обломать зубы прокуратуре

Чем можно объяснить готовность государственной прокуратуры яростно бороться не только с подсудимым и его защитником, но в последнее время и с руководителем Института судебной медицины доктором Хеном Кугелем и даже с главой судейской коллегии Ашером Кулой – ведь это очевидное нарушение правил игры?

Многие ошибочно полагают, что прокуратура борется только за свою честь. На деле она защищает старый правопорядок. В существующей системе уголовного суда подавляющее большинство процессов заканчиваются сделкой о признании вины, в которой подсудимый признает себя виновным в обмен на смягчение приговора. Судьи же не удосуживаются выяснить, совершил ли он преступление, одобряют сделку и признают подсудимого виновным.

Во многих судебных процессах, которые все-таки доходят до разбора свидетельских показаний и доказательств, обвинительный приговор основывается на признании подсудимого следователям или полицейским агентам-«наседкам» в камере. В старой и плохой системе неудивительно, что доля оправдательных приговоров составляет менее одного процента.

В последние десятилетия проводились исследования, некоторые из которых основаны на сравнении образцов ДНК. Изучались и образцы, взятые на местах преступлений, и образцы заключенных, заявляющих о своей невиновности. Исследования эти показывают вещи, которые еще не были усвоены в Израиле:

1. Зафиксировано важное явление: ошибочные решения судов о признании подсудимых виновными, основанные на ложных признаниях вины.

2. У судей нет хорошего способа отличить истинное признание от ложного.

3. Знание задержанным «подробностей» с места преступления не свидетельствует о его причастности к правонарушению, поскольку задержанный узнает эти подробности из вопросов своих следователей.

Осуждение Романа Задорова на его первом судебном процессе отражает традиционный взгляд на признание как на «царицу доказательств», а не на понимание того, что «признание» является царицей ложных осуждений.

Но даже тогда его должны были оправдать за отсутствием существенных улик, кроме его проблемного признания, данного под давлением следователей и полицейских агентов, которые давили на Задорова и лгали ему, что против него есть веские улики, в том числе полученные в лаборатории.

Только вот судьи, как обычно, были ослеплены признанием и осудили подсудимого. Поскольку Задоров, вероятно, не убийца, неудивительно, что следствие и обвинение, даже приложив все усилия как в ходе первого судебного процесса, так и совсем недавно во время второго процесса, не смогли не только обнаружить никаких улик против него. Более того, появляется все больше и больше доказательств, подтверждающих его невиновность.

В нашем уголовном судопроизводстве нет равенства сил. Прокуратура безраздельно правит, и почти все доказательства представляет она. В американском законодательстве принято, что адвокат-защитник также допрашивает свидетелей обвинения. В нашем случае, если он это сделает, ему будет предъявлено обвинение в преследовании свидетеля.

Даже когда подсудимый подает суду от своего имени заключение эксперта, судьи, как правило, пренебрегают им и отдают предпочтение экспертам обвинения.

Когда в первом процессе Задорова защитник представил заключение криминалиста Алекса Пелега, суд отклонил его на том основании, что эксперт имеет ученые степени в области общественных наук. Однако у Пелега около четверти века опыта, он был главой тель-авивской судебно-медицинской службы. Сотни подсудимых были осуждены на основании его экспертной оценки, и судьи не сомневались в нем, пока он не вышел на пенсию и не дал показания от имени защиты.

Во втором процессе над Задоровым прокуратура сталкивается с другой реальностью. В обычных обстоятельствах судьи доверяют ей и полиции почти с закрытыми глазами и склонны не верить подсудимым и пренебрегать показаниями в их пользу.

Суд над Задоровым может стать переломным не только с точки зрения сильного общественного интереса, но и с точки зрения готовности судей тщательно исследовать доказательства, предъявленные обвинением, и подвергнуть сомнению признание подсудимого. Есть надежда на улучшение судебной системы и превращение ее в более защищенную от ложных признаний.

Таков фон нынешней просьбы прокуратуры остановить процесс до тех пор, пока судья не разъяснит свое заявление о том, что на него оказывается давление.

По сути, прокуратура говорит: я веду процесс, а не судьи. Это выражается и в дерзости, с которой представители прокуратуры разговаривают с судьей, требуют, чтобы он не вмешивался в судебное заседание и не мешал им допрашивать свидетелей, обвиняют его в том, что он якобы предвзят в пользу защиты, и даже требуют, чтобы он понизил голос.

Это зрелище ужасное. Как судья с долгим опытом Ашер Кула, должно быть, вынес приговор сотням подсудимых, и мы не слышали никаких жалоб от прокуратуры.

На чашу весов ставится не только честь прокуратуры, но и совершенствование системы. Прокуратура пытается убрать судью с дороги. Даже если, не дай бог, это удастся, это лишь отсрочит необходимую реформу нашего уголовного суда.

Боаз Санджеру, «ХаАрец», И.Н. Фото: Рами Шлуш
Автор – профессор, специалист в области уголовного права √