«Я оказалась на месте происшествия буквально часа через два, и была потрясена увиденным. Впоследствии все это выложили в сеть, но я-то видела все своими глазами. И знаете, что меня поразило до глубины души? Епископ обратился к окрестным церквям с просьбой призвать верующих колокольным звоном. Это – Латинский квартал, молодежное место. Но в течение часа к собору Парижской Богоматери, еще пылавшему, стали стекаться юноши и девушки. И они пришли не просто, как праздные зеваки. Они молились, стоя на коленях.
И я молилась с ними. Сотни и сотни людей преклонили колена и пели наизусть христианские гимны. Я видела, как многие плакали. Поверьте, это не было какой-то специально организованной акцией, понимаете?! Кто-то из них только что сидел в кафе, кто-то проходил мимо, спешил по своим делам — но все откликнулись на призыв».
Алеся Милорадович, жительница Парижа, сотрудник Фонда Ротшильда и эксперт по вопросам геополитики, так описала «Деталям» атмосферу в этом городе во время и после сильнейшего пожара в соборе Парижской Богоматери. Но кажется, что случившееся не оставило равнодушным никого и за пределами этого города.
Сергей Шаров-Делоне, известный российский архитектор, специалист по истории архитектуры, ответил тем, кто считает, что восстановить собор будет невозможно. Он написал на своей странице в «Фейсбуке»: «Вот что со сводами: обрушение на переднем плане — это не под шпилем. Это просто рухнувшая часть свода. Под шпилем — второе, дальнее отверстие, из которого сыплются горящие обломки. Камень свода по большей части пока устоял, но гарантированно покрылся микро-трещинами от температуры. «Склеить» его нельзя, только перебирать. Работа лет на 10-15. Но худшего, похоже, все же не произошло — благодаря грамотным действиям пожарных».
Утверждается, что пожарным удалось спасти от огня важнейшие реликвии, хранившиеся здесь. Это — фрагмент Тернового венца, часть креста Иисуса, и туника Людовика IX Святого.
В то же время распространилась информация, что это — далеко не первый пожар в святых для Франции местах за последнее время. Если это так, неужели никто не обращал внимания на череду актов вандализма, пока не запылал Нотр-Дам?
— Говорили очень много, но власти ничего не предпринимали, — отвечает на это Алеся Милорадович. — Я бы вспомнила и поджоги в парижской церкви Сен-Сюльпис, втором по величине храме Франции, и осквернение королевской усыпальницы в базилике Сен-Дени… Я большей частью вращаюсь в среде католиков, и там распространяется мнение, будто ведется некая тайная война с церквями. Любители теорий заговоров говорят, что так глобалисты пытаются лишить Францию христианского облика.
Но мне кажется, что, на самом деле, эта трагедия только усилит набожность людей, ощущение их причастности к христианству. Об этом говорят и другие примеры. Несколько лет назад маркиз Филипп де Вилье привез кольцо Жанны д’Арк, которое он выкупил у англичан — и его встречала толпа более чем в десять тысяч человек, причем, в основном, там были молодые мужчины и женщины.
— Какие настроения царят сейчас во Франции после случившегося?
— Мрачные. Французы вообще склонны к меланхолии и депрессии, но раньше недовольны были представители малообеспеченных слоев, а средний класс зарабатывал деньги и не имел времени на то, чтобы предаваться дурному настроению. А сейчас ситуация стала резко меняться, депрессия овладевает и вполне состоятельными людьми. Вызвана она, как я полагаю, процессом приватизации, который происходит во Франции. Я бы сказала, нечестной приватизацией.
В Фонд Ротшильда, где я работаю, на разного рода встречи и совещания приходят люди из привилегированных слоев французского общества. Их повергло в шок, например, известие, что правительство Макрона собралось в шесть утра — я подчеркиваю: в шесть утра! – на заседание кабинета, чтобы «втихую» подписать документ о приватизации аэропорта «Шарль де Голль». Почему это не было сделано обычным законным порядком, в Национальной ассамблее? У французов растаяли последние иллюзии, которые они, может быть, еще питали по поводу нынешнего правительства. Всем ясно, что к власти пришел человек, решивший приватизировать страну и продать ее.
— Кому?
— Да кому угодно! Скажем, крупнейшую автотрассу Франции приобрела Саудовская Аравия. Есть и другие подобные сделки, распродаются стратегические объекты, которые, по идее, должны оставаться под контролем государства.
— А что говорят о пожаре?
— Версии множатся, как грибы после дождя. И если людям не сказать правды, они начнут подменять ее вымыслом. Начнут рассказывать о каком-нибудь «гнезде джихадистов», в результате могут пострадать люди, вообще не имеющие никакого отношения к этой истории. Здесь много выходцев из мусульманских стран, и хотя далеко не все они – мусульмане, демонизируют их всех.
— Что в мусульманской общине говорят по поводу пожара?
— Если мы подразумеваем ту общину, которую я имею в виду, а не ее активно-агрессивные салафистские ответвления, то там люди так же расстроены и огорчены, они так же считают варварством происходящее, и, поверьте, никакой радости не испытывают. Я соседствую с имамом и знаю, что для него, как для истинно верующего, любой храм свят, неважно, к какой конфессии он относится.
— Но те переселенцы, что исповедуют радикальный ислам, создают проблему?
— Это – своего рода закрытое сообщество, согласна. А мусульмане, ведущие открытый образ жизни, никакой опасности для общества не представляют. Не надо впадать в крайность, не надо всех считать врагами – как и не надо всех поголовно привечать, считая друзьями. Это — реальность, к которой Франция оказалась не готова.
— И что же делать?
— Ничего сделать нельзя. Многие уже не видят будущего для своих детей во Франции. Считают, что надо куда-то перебираться.
Я прекрасно понимаю французских евреев, оказавшихся в ужасной ситуации по сравнению с другими, ведь приезжают беженцы, которых всю жизнь учили ненавидеть евреев. Они приезжают в Париж, будучи твердо убеждены, что евреи – их личные враги. А государство не в состоянии защитить своих граждан. Государство принимает законы, которые, якобы, ограждают еврейскую общину, а на самом деле делают ее уязвимой: ведь если раньше евреи, граждане Франции, ничем особо не отличались от соотечественников, теперь они стали «группой, выделенной законом». Будто они ходят с нашитыми на одежду шестиконечными звездами! Сегодня в районе Марэ, где находится знаменитый Еврейский квартал, уже в восемь часов вечера закрываются рестораны и кафе, и никто не хочет показываться на улице.
Марк Котлярский, «Детали». К.В. Фото: Benoit Tessier, Reuters
Читайте также: Так Франция превратилась в Алжир
