«Почувствовала себя, как в Иране». Каково еврейской женщине развестись в Израиле

Автор статьи — профессор Илана Блумберг, преподает английскую литературу в Бар-Иланском университете.

Три месяца назад я развелась в раввинском суде Иерусалима и воочию убедилась, что израильские реалии противоречат религиозному иудаизму, который я соблюдаю.

 Развод — болезненное и личное дело, и я предпочла бы не предавать огласке столь интимный вопрос. Но не могу молчать, особенно как религиозная женщина — в свете атаки правительства на права женщин. Союз религии и государства — абстрактная идея. Но увидев, как это выглядит на практике, я убеждена: каждый израильтянин должен знать, каково женщине в этой стране добиться права на личную свободу.

В 2002 году мы поженились в старой синагоге в нью-йоркском Нижнем Ист-Сайде. Процедуру провел любимый учитель и раввин, легендарный талмудист. Он попросил нас подписать брачный контракт, что регулярно советуют еврейским парам в США, дабы исключить возможность превращения женщины в «агуну» (на иврите «прикованную») — которой муж отказывает в выдаче религиозного документа о разводе (гета).

Перед свадьбой мы также запросили свидетельство о гражданском браке, что казалось нам формальностью. Свадьба была, несомненно, «настоящей».

• Читайте также
• «Обращались хуже, чем с животным»: женщины об унижениях в раввинских судах
• Жена не одобрила использование мужем приворотного зелья без ее ведома. Суд тоже
• Бегом от раввината: израильтяне «голосуют ногами» против религиозного давления

Нечто, похожее на гражданский развод, в Израиле существует. Мы прошли через это, придя в суд по семейным делам с достигнутым соглашением. Женщина-судья проштудировала с нами 10-страничный документ, чтобы убедиться в его принципиальной справедливости и в том, что мы оба понимаем все, что подписали.

Однако этот юридический документ — не доказательство развода для государства. Мы по-прежнему законные бенефициары друг друга в случае смерти —  и ближайшие родственники при чрезвычайных обстоятельствах. Любой государственный орган считает нас женатыми. Если мы захотим отчитываться по налогам отдельно или если я захочу получить помощь как родитель-одиночка, нам нужно развестись по религиозному обряду через раввинат. Это касается всех евреев — как религиозных, так и светских.

Поэтому я заплатила пошлину и записалась на прием в раввинатский суд. Нам дали листок с разъяснениями, что без скромной одежды нам не удастся выполнить свою миссию. Религиозная подруга-юрист, сказала, что суд недоброжелателен к женщинам. Разведенная подруга, тоже религиозная, охарактеризовала его как «очень суровый».

Нам посоветовали взять с собой члена семьи или друга, способного подтвердить наши личности. Мы с подругой ломали голову, каковы стандарты «скромной одежды». Юбка — безусловно, но нужны ли длинные рукава? Допустимы ли босые ноги в сандалиях? Подруга, которая уже 25 лет закрывает волосы, задумалась, не создаст ли проблем ее бейсбольная кепка.

Мой муж пришел вместе со своим другом, и нам велели ждать в коридоре. Это почти как любой другой прием в государственном учреждении.

Нас с мужем позвали в комнату, где за столом сидел пожилой раввин. Не глядя нам в глаза и даже не представившись, он спросил, хотим ли мы развестись. Потом — есть ли у нас дети, и когда мой муж ответил, что трое, он сказал, что мы идем по ложному пути.

«Вы должны продолжать вместе. Почему вы хотите развестись — непонятно».

У него не было никаких данных о наших конкретных обстоятельствах, только собственная уверенность, что развод — это неправильно. Он спросил моего мужа, как его зовут и где он работает. Затем рявкнул, по-прежнему не глядя ему в глаза: «Вы не ходите в синагогу, а если бы ходили, то, как бы вас там называли?».

Мой муж повторил свое имя, настаивая на том, что в синагоге его называют так же «Вам не следует разводиться», — повторил раввин.

Как звали раввина? Он не представился. Он олицетворял для нас одновременно и государство, и галаху.

Только потом я нашла сведения о нем в интернете. В глубинах сайта раввината было зарыто судебное решение о разводе, в котором раввин заявлял возражавшей против разбирательства стороне, что он рассматривает более чем тысячу дел в год, и ни одна пара не получает развод автоматически.

У него всегда один и тот же набор вопросов, чтобы подтвердить их намерения. Иными словами, он не впервые притесняет желающих развестись, оправдывая эту практику галахической необходимостью. Более того, он заявил, что стремится якобы избежать психологических травм у супругов, в том случае, если пара не до конца осознала важность собственного решения.

При этом не складывалось впечатления, что его хоть в малейшей степени беспокоят наши психологические травмы.

«Идите домой, добейтесь мира в доме, а потом, если не перехотите, можете вернуться», — сказал он.

Это меня поразило, учитывая, что система в Израиле практически не позволяет зайти «с улицы» и попросить развод. Мы прошли процедуру медиации и оплатили письменное юридическое соглашение; обратились в суд по семейным делам и предстали перед судьей, прочитавшим нам соглашение на 10 страницах. И нас опять просят не делать поспешных шагов.

На самом деле, мы пришли к непростому решению о разводе, прожив в браке 20 лет. И нам обоим оскорбительна мысль, что мы недостаточно старались или мало заботились о детях. Казалось, мы сами — плохие дети, принявшие плохое решение, которое этот раввин имеет право одобрять или не одобрять.

Я начала сомневаться, выдержу ли я этот развод.

Может быть, раввин считает галахически необходимым подтвердить, что развод для нас крайняя мера, и это достойно уважения? Например, когда человек собирается пройти гиюр, раввин вначале отговаривает его, чтобы убедиться в серьезности его намерений. Может быть, этот раввин, в суде, тоже глубоко прочувствовал серьезность нашей ситуации?

Но нет, он ни разу не посмотрел нам в глаза и не сказал: «Мне жаль, что вы сегодня здесь». Он не спросил нас с тревогой, что привело нас сюда.

Мы были для него помехой, одними из многих ожидающих в зале. И мы были «не его» людьми («Вы не ходите в синагогу», хотя мы оба ходим).

Раввин злоупотребил властью, создавая сценарий, при котором, если бы ему не понравились мои ответы, я могла легко стать агуной — женщиной, чья жизнь в подвешенном состоянии, пока ее муж не решит — если вообще решит — дать ей развод.

Все, что я знала о еврейском праве, говорило, что раввинские суды существуют для того, чтобы предотвращать случаи агунот, а не создавать их. Но раввин жестко давил на моего мужа, велев ему подождать неделю-две, а затем спросил: «Вы здесь по своей воле, без всякого принуждения?»

Даже с учетом напряженности момента, я сразу представила себе другие сценарии.

А если я жертва семейного насилия, наконец, набравшаяся смелости и потребовавшая развода? А если муж ищет любой предлог, чтобы не разводиться?

Решение раввина точно примет во внимание мои собственные желания и потребности? Сиди на месте моего мужа простой, не очень образованный человек (а таких, наверняка немало) его было бы легко убедить, что с религиозной точки зрения правильнее всего отказать жене в разводе. Или, по крайней мере, отложить его.

Лишь однажды раввин спросил о моей позиции: «Почему ты хочешь развестись? Чем тебе плохо?»

Учитывая, что я не считала себя обязанной отвечать на этот вопрос, я прибегла к единственному средству, доступному женщине в такой ситуации: молчанию.

Вызвав наших свидетелей, он спросил имена наших отцов на иврите. Их тоже ошарашил и сам вопрос, и его тон, и ощущение, что он может отказать нам в чем угодно.

Но как только я решила, что уже всё, раввин повернулся к моему мужу и сделал последнюю попытку: «Вы должны всем сердцем хотеть этого развода, иначе он не будет кошерным. Вы хотите этого?»

Когда два хороших человека разводятся после более чем 20 лет брака, кто может сказать, что они хотят этого всем сердцем?

Я была полностью уверена, что мой спутник никогда не воспользуется неравенством и не поддастся на манипуляции. Но в долю секунды тишины, последовавшей за его невозможным вопросом, раввин снова вклинился в разговор, чтобы прямо сказать ему: «Вы не обязаны давать развод».

Спустя несколько часов я стояла перед тремя людьми — раввинами? нанятыми свидетелями? — державшими мою судьбу в своих руках. Они велели мне вытянуть руки и стоять «как в стоп-кадре», «настолько неподвижно, насколько возможно». Я знала, что таково галахическое требование – получать развод, а не брать. Но галахическое объяснение было вторичным.  объяснимая галаха была вторична. Этим мужчинам казалось естественным, что женщина в комнате должна перестать быть человеком.

Они велели мне пройти по кругу документами о «гете»  под мышкой. «Под мышкой», — повторял один из мужчин. Выросшая в галахическом мире, я знала, что действия, способные показаться странными и преувеличенными, часто имеют галахическое значение. В данном случае я «приобретала» гет, который должен был стать моим по завершении церемонии. Но не так было с парой, вышедшей сразу после нас.

Молодая женщина была в обтягивающих джинсах, мужчина натягивал кипу прямо на ходу. «Нелепая церемония», — с отвращением констатировал он, а женщина вытерла слезы и направилась в коридор.

Я не знала — плачет она из-за развода или из-за унизительности всего происходящего. Не знала, обратил ли кто-нибудь внимание на одежду, за которую ее могли бы выгнать.

С того дня Израиль стал казаться мне совсем другим. «Я чувствовала себя как в Иране», — сказала я лучшей подруге, и это отнюдь не преувеличение. Моя судьба не была в моих руках. Вместо этого три безымянных человека отдавали мне приказы по своему усмотрению. «Не двигайся», «Стоп-кадр», Эти фразы вспоминаются в самые неподходящие моменты, когда я стою в очереди в супермаркете или готовлю обед.

Слова «Нелепая церемония» я тоже часто вспоминаю. Это следствие практики, когда власти не утруждают себя объяснениями и заставляют всех жить по общей схеме. Возможность объяснить еврейскую традицию упущена.

Ужасная ирония в том, что израильский раввинат не имеет никакой религиозной ценности не только для этой пары, но и для меня, религиозной еврейки, переехавшей с семьей из США в Израиль не в последнюю очередь, чтобы мои дети могли изучать Тору и жить по ней. Однако израильский раввинат оскверняет мою веру. Он использует свою власть, чтобы угрожать, принуждать и заставлять женщин молчать.

Меня нелегко сломить. Мне повезло, что у меня прекрасное образование — религиозное и светское. Я умею говорить за себя. Я здорова и экономически независима. В отличие от многих женщин, желающих развестись, я никогда не подвергалась насилию. Мой бывший муж побудил меня написать эту статью и сам подаст жалобу на раввинский суд.

Когда я рассказала свою историю адвокату по делам агунот, она сказала: «Вы очень легко отделались». Я спросила, почему женщины не подают жалобы постоянно. Она ответила: «Женщины, которым удается получить развод, не хотят оглядываться назад. Выходя за дверь раввината, они просто не хотят вспоминать о пережитом, даже если им не возместят причиненный ущерб и ничего не изменится».

Позже я исследовала ситуацию с еврейскими разводами за пределами Израиля. На сайте суда раввинского совета моего родного Чикаго прямо говорится, что во время процесса вам не будут задавать навязчивых вопросов; ваше личное пространство будут уважать; к вам проявят сострадание и уважение. В Нью-Йорке, рассказывает моя подруга, глава раввинского суда пожелал ей всего хорошего после того, как она получила свое решение.

В гражданском обществе, где религиозный развод необязателен, раввины должны соответствовать базовому стандарту уважения как к женщине, так и к мужчине. А в государстве, принуждающем своих граждан разводиться через религиозные суды, эти суды не обязаны проявлять уважение, поскольку у них есть неограниченная власть. А неограниченная власть противоположна справедливости, праведности и демократии.

Илана М. Блумберг, «ХаАрец», Н.Б. Фото: Эмиль Сальман