От Яакова к Исраэлю

В главе «Толдот», которую мы читаем на нынешней неделе, рассказывается о рождении сыновей Ицхака и Ривки – Яакова и Эсава. Первым из чрева матери появляется Эсав, и первородство по праву принадлежит ему. Однако Яаков выкупает у брата это право за горшок чечевичной похлебки.

У пророка Ошеа (Осии) мы находим следующий любопытный отрывок (Ос 12: 3-5): «Господь… накажет Яакова по путям его, воздаст ему по делам его. Во чреве матери обошел он своего брата, а, возмужав, боролся с Богом. Боролся с посланником (Божьим) — и одолел, плакал и умолял его; в Бет-Эле нашел его и говорил с ним».

В этом жизнеописании поражает отрицательное отношение к «художествам» Яакова, контрастирующее с привычным для нас подходом, отразившимся, например, во Второзаконии: патриархи безупречны, и лишь потомки их не на высоте.

Однако довольно часто рассказы Книги Бытия в своем отношении к патриархам ближе к Ошеа, чем к авторам Второзакония. Яаков, крадущий первородство у брата, пользуясь его голодом, похищающий у него же благословение при помощи нехитрого маскарада, а потом дрожащий перед встречей с обманутым (кстати, проявившим великодушие), напоминает, скорее, стереотипного «жида» антисемитских мифологий, чем образец для подражания. Ранее я уже проводил параллель между историей Эсава и Яакова с одной стороны и историей Полифема и Одиссея с другой. Я упустил, однако, существенное различие: у Гомера Одиссей и его спутники спасают свою жизнь, тогда как единственный мотив Яакова — стремление к первенству (пусть даже в соответствии с Божьей волей). Ну, чего стоило придумать какую-нибудь гадость со стороны Эсава, которая оправдала бы действия праотца? Нет, не придумали…

Традиционный комментарий прилагает огромные усилия, чтобы оправдать Яакова. То, что получается в результате, иногда производит впечатление такой же бесхитростной хитрости, как трикстерские подвиги патриарха. «Я Эсав, сын твой» — говорит Яаков отцу. «(Вот он) я. (А) Эсав, (между прочим), сын твой», — читает Раши. Оказывается, Яаков говорил чистую правду! «Хитро [обманом] поступил», — говорит наш текст. «Мудро поступил», — понимает Раши. А соперник, естественно, выглядит исчадием ада. «Устал я», — говорит голодный Эсав. «От убийств», — добавляет Раши…

В отличие от позднейших комментаторов, библейский повествователь в своем отношении к патриархам великолепно безоценочен. Поэтому, в частности, он может рассказать о них и много хорошего. Так, Яаков «героически» отвалил камень от устья колодца, невзирая на возражения пастухов (29:10); его «мифологическое плутовство» по отношению к Лавану выглядит вполне оправданным, а «препирательская» речь, обращенная к тестю, полна собственного достоинства. Наконец, он борется ночью неведомо с кем и побеждает.

Главное, что нужно понять в этом загадочном рассказе, — это то, что в нем ничего не понятно. Яаков видит Бога лицом к лицу, но лицом к лицу лица не увидать. Все равно он спрашивает у своего противника имя, да и вообще темно. Что же касается имени самого праотца (не Яаков, а Исраэль, не хитрец, а борец), то рассказчик величает его, в основном, по-прежнему, да и ведет тот себя по-прежнему — унижается перед братом и сбегает от него при первой возможности. Только за его потомками закрепилось новое имя, и только у них появился шанс стать такими, какими описывает их русская былина:

Как из той из земли из Жидовския
Выходил Жидовин, могуч богатырь…

Дмитрий Сливняк – специально для проекта «Да». «Да» — проект, открывающий малоизвестные страницы истории, культуры и традиции восточноевропейского еврейства. Иллюстрация: Ицхак благословляет Яакова. Картина Говерта Флинка, 1638 г. / Wikimedia