От пятачка до хвоста: профессор-религиовед изучает отношения евреев со свининой

В 2021 году Союз ортодоксальных еврейских конгрегаций Америки отказался выдать сертификат кошерности веганскому продукту со вкусом свинины.

Раввин Менахем Генак, генеральный директор отдела кашрута в союзе, заявил: «С точки зрения ингредиентов, если продукт полностью растительного происхождения, то он кошерный. Просто с точки зрения чувствительности потребителя… он не таков».

Эта деликатная фраза — «чувствительность потребителя» — намекает на долгую историю, которая рассматривается в новой книге Джордана Д. Розенблюма «Запретное: 3000-летняя история евреев и свиньи».

Потребитель, конечно, еврей, а «чувствительность» — результат истории, превратившей свинью не только в символ табу (или трефного) в иудаизме, но и в символ того, что евреи могут или не могут делать, в непреднамеренный маркер самого иудаизма.

Розенблюм, профессор религиоведения в Университете Висконсин — Мэдисон, написав три книги о евреях и еде, 20 лет размышлял над вопросом «почему именно свинья?». В конце концов, в Торе свинья не менее кошерна, чем другие запретные для еврейского стола животные — моллюски, кролики, хищники, верблюды.

• Читайте также:
• Песах — не еврейский праздник?
• Зеленый, красный, черный и белый: чей это флаг, на самом деле?
• Водка и антисемитизм: историки выяснили, как именно «евреи спаивали украинцев»

«Это главная часть аргументации, что свинья — нечто совершенно иное, — подчеркивает Розенблюм. — Юморист Дэвид Ракофф говорит: „Креветки — это треф, а свинина — это антисемитизм“».

Исключительность свиньи неоспорима: известно много хороших шуток про раввинов и бутерброды с ветчиной, но почти нет шуток про раввинов и устрицы. Когда бывшие ортодоксальные евреи садятся писать свои мемуары, почти все включают в них поворотный момент, когда они впервые попробовали бекон — главный символ исхода.

В 1883 году, когда в колледже Hebrew Union College, принадлежавшем реформистскому движению, праздновали отказ от традиций и первый выпуск, на так называемом трефном банкете подавали моллюсков, крабов, креветок и лягушек — но не свинину.

Розенблюм прослеживает уникальную символическую силу свиньи до периода Второго храма, примерно с 515 года до н. э. по 70 год н. э., через то, как евреи и их греческие и римские соседи писали о еврейской идентичности. «Евреи говорили: это странно, что вы едите ее, а греки и римляне говорили: странно, что вы не едите», — говорит Розенблюм, обозревая обширную древнюю литературу о евреях и свиньях, в числе авторов которой широкий спектр творцов, от римского поэта Ювенала до эллинистического еврейского философа Филона.

В апокрифической Книге Маккавеев есть история Елеазара, еврейского старейшины, который предпочитает умереть, чем съесть свинину, навязанную ему его мучителями, — ранняя версия историй в раввинистической литературе, в которых свинья не только табу, но и олицетворение иноземного угнетателя.

«Одна из моих любимых историй гласит, что свинья подобна Риму, потому что и та и другой обманчивы», — говорит Розенблюм. В замысловатой метафоре раввины отмечают, что, хотя у свиней раздвоенные копыта — требование к кошерному млекопитающему, они не жуют жвачку, что является еще одним требованием. Рим, по их словам, точно так же хвастается своими судами, но они печально известны коррумпированностью (отголоски этой метафоры можно услышать в выражении на идиш chazer fissel, или «свиная нога», обозначающем людей, склонных к хлестаковщине).

К талмудическому периоду свинья настолько обрастает символизмом, что раввины называют ее только эвфемизмом — «давар ахер», или «другая вещь» (странный предвестник маркетингового именования свинины «другим белым мясом» в конце XX века).

В последующие тысячелетия евреи и неевреи будут использовать свинью в нападках друг на друга. Средневековый мудрец Маймонид, писавший в мусульманской Испании, где свиньи также считались нечистыми, высмеивал христиан-европейцев за то, что они выращивают и едят этих животных. Христиане перебрасывали мяч евреям, заявляя, что евреи не хотят есть свиней, потому что последние напоминают их самих.

Начиная с XIII века в немецком церковном и народном искусстве часто изображали Judensau, или еврейскую свинью, — гротескный образ евреев, сосущих свиноматку, поедающих ее экскременты и занимающихся сексом. Термин, которым во времена испанской инквизиции называли новообращенных евреев, «маррано», означает «свинья», и их часто обвиняли в том, что они избегают употребления свинины.

«Один из самых трудных моментов в работе над книгой — когда я добрался до глав о Средневековье и ранней современности, потому что там антисемитская ссылка за антисемитской ссылкой, — говорит Розенблюм. — Возьмите все антисемитские стереотипы о жадных ростовщиках евреях и засуньте их в свинью. Добавьте несколько вульгарных упоминаний. Потом это приведет к метафорическому и реальному насилию».

Хотя подобные антиеврейские настроения вряд ли исчезли, эмансипация евреев в Европе породила новый этап в отношениях между евреями и свиньями: искушение. Допущенные в нееврейское общество евреи оказывались перед сложным выбором: есть или не есть свинью.

Последние главы небольшой, но емкой книги Розенблюма представляют собой обзор многочисленных способов, с помощью которых евреи решали эту проблему. В то время как одни были счастливы побаловать себя запретным, другим приходилось выбирать между проступком и выживанием, как, например, еврейским солдатам Гражданской войны, чей скудный паек состоял из свинины.

Розенблюм упоминает знаменитую научную работу Гей Тукман и Гарри Г. Левина, которые в 1992 году описали, почему американские еврейские иммигранты полюбили китайскую кухню. В книге «Сейф Трейф» они объясняют, что в блюдах из лапши и риса на одной сковороде свинину почти невозможно распознать, а если учесть китайские названия, то кто вообще знает, что в них содержится? В китайской кухне также не принято смешивать молочные и мясные продукты, что позволяет избежать еще одного знакового кошерного запрета.

И в какой-то момент поедание китайской еды само по себе стало традицией американских евреев, не меньшей, чем пышные церемонии бар-мицвы или подача пиццы и суши на ортодоксальном праздновании выноса Торы.

Розенблюм интересуется еврейской идентичностью не меньше, чем еврейской гастрономией, и неоднократно повторяет, что привычки в еде говорят о том, кто такой еврей, даже если диета строго некошерна. Через два года после «трефного» банкета реформистский иудаизм выпустил Питтсбургскую платформу, которая отвергла «все законы Моисея и раввинов, регулирующие питание», включая запрет на свинину.

Но, подобно воинственно светским кибуцам, которые подают ветчину в Йом Кипур, или коммунистическим советским евреям, пропагандирующим свиноводство, условия этих различных бунтов все равно были связаны с еврейством восставших.

Заимствуя термин из психологии, Розенблюм называет это «теорией иронического процесса» — то, что можно назвать «не думай о слонах». Или, как написал Ракофф в своем эссе «Темное мясо»: «Я почти никогда не чувствую себя большим евреем, чем в тот момент, когда собираюсь съесть свинину».

«И это замечательно, — говорит Розенблюм, — потому что парадокс заключается в том, как показать, что ты отвергаешь свой иудаизм, но в тот же момент все, что ты делаешь, указывает на твою еврейскую идентичность?»

Что касается его собственной идентичности, Розенблюм, получивший степень доктора философии в Брауне и степень бакалавра в Колумбийском университете и Еврейской теологической семинарии, отказался описывать свои отношения со свининой, кулинарные или иные: «Что бы я ни сказал, люди будут воспринимать через призму моего еврейства. Так я отвечаю вопросом на вопрос: какая разница? Как это изменит историю?»

Потому что, настаивает он, независимо от того, что они едят, каждый еврей находится в метафорических и исторических, если не гастрономических, отношениях со свиньей.

Розенблюм видит связь между раввином Исааком Майером Уайзом, лидером реформистов XIX века, который не ел свинину, но держал пару свиней, названных Кошер и Треф, и раввином Генаком, контролером кошерности, который сказал нет веганской свинине.

«Наверное, одна из немногих вещей, в которых могут согласиться Исаак Майер Уайз и Менахем Генак, — говорит он, — то, что в свинье просто есть что-то другое».

«Детали» по материалам Еврейского телеграфного агентства, Н.Б. Фото: Эяль Туэг √