«Он умер так, как жил: не как проклятый художник, а как великий художник проклятой эпохи»

В Тель-Авивском музее искусств открывается выставка Марьяна, урожденного Пинхаса Бурштейна – одного из самых значительных художников второй половины 20-го века. В течение четырех десятилетий он скитался между Освенцимом, Иерусалимом, Парижем и Нью-Йорком, создавая картины, рисунки, фотографии, фильмы, многие из которых демонстрируются на выставке впервые. Да что там, многие вообще слышат о нем впервые, и в это сложно поверить: абсолютнейший гений, по неведомым причинам не ставший мировой знаменитостью.

Выставка «Меня зовут Марьян» в Тель-Авивском музее – наглядный пример того, как великий художник обретает славу спустя многие годы после смерти. Для этого нужен коллекционер и арт-дилер со статусом, например, Адам Линдеман – муж галеристки Амалии Даян, внучки Моше Даяна, между прочим. Потомственный коллекционер произведений искусства, Линдеман – заметная фигура в нью-йоркском бомонде, сын миллиардера Джорджа Линдемана, изобретателя мягких контактных линз. Именно Адаму суждено было стать тем самым директором Фонда Марьяна в Нью-Йорке, который свяжется с независимым куратором по имени Элисон Джинджерс и попросит ее курировать выставку неизвестного художника в Музее современного искусства в Майами (MOCA). Эта выставка открылась в ноябре прошлого года, а теперь в полном объеме прибыла в Израиль.

Мир Марьяна – человеческий зверинец. Населенный юродивыми, инвалидами, лагерной охраной, клоунами, инквизиторами, имбецилами – здесь обитают палачи и жертвы, здесь страдают и заставляют страдать. Униженное, растерянное, деформированное человечество, порой разъятое на части: насмешливые зомби с высунутыми языками, почти мультяшные коллажи из ртов, конечностей и летающих органов. Все, что он делал, – это искусство невероятной мощи, оно трагично, хрупко и не поддается классификации.

Пинхас Бурштейн родился в 1927 году в польском городке Новы-Сонч, входившем в состав Краковского воеводства, в семье бедного пекаря. С нацистским вторжением в Польшу в 1939 году началось его хождение по мукам: оставшись один, 12-летний мальчик несколько месяцев скрывался в лесу, затем был пойман и отправлен в концентрационные лагеря, в 1944 году оказался в Освенциме («вместо пионерлагеря», написал он в своих мемуарах). В конце войны, на марше смерти, ему прострелили ногу, которую впоследствии ампутировали в лагере для перемещенных лиц в Германии. Единственный выживший из всей семьи, Бурштейн в 1947 году прибыл в Эрец-Исраэль, был признан инвалидом и помещен в общежитие для пожилых иммигрантов в районе Бат-Галим в Хайфе.

В доме престарелых он был единственным 20-летним. «Когда корабль прибыл в Хайфу, я получил удостоверение личности, в котором было указано: «калека», – рассказывает Марьян с экрана в одном из залов выставки. – После этого меня оставили одного на причале. Я прождал несколько часов и вдруг ужаснулся. Я стал видеть правду: меня никто не ждал. Через какое-то время я понял, что это хуже концлагеря, потому что там я был не один, мы шли умирать вместе, а в хайфском порту я шел умирать один».

Позже, заручившись помощью молодежного движения, Пинхас Бурштейн поступил на учебу в «Новый Бецалель», где стал членом небольшой группы художников, переживших Холокост и прошедших, как и он, через несколько сит смерти. В их числе были Авигдор Ариха, Иехуда Бэкон и Меир Лейбнер; последний называл себя Марьян Меринель. Меир родился в Румынии, писал стихи, работал в любительском театре, пережил ад войны, а в 1948 году, находясь в лагере на Кипре по пути в Израиль, решил посвятить себя живописи. Его сюрреалистические работы, наполненные чувством утраты и нескончаемых мук, свидетельствуют о душевном заболевании, которым он страдал. Прежде чем покончить с собой (случилось это в Иерусалиме в 1955 году), Лейбнер уничтожил большую часть своих картин, лишь некоторые из них остались в частных коллекциях. Его друг Пинхас Бурштейн получил от Лейбнера разрешение использовать имя Марьян и носил это имя всю оставшуюся жизнь.

Он никогда не чувствовал себя в Израиле своим. «Это ощущение усилилось, когда он учился в «Бецалеле», – говорит одна из кураторов тель-авивской выставки Ноа Розенберг. – Там озабоченность Холокостом, которая была основой его работы, считалась табу. Но именно пережитый им страшный надрыв породил оригинальное и неповторимое искусство, экспрессивное, красочное и абсурдное. Вот, например, его знаменитая серия картин «Персонажи», на которых гибридные существа, наполовину люди, наполовину машины, блюют, пьют кровь, брызгают телесными выделениями – жалкие, мучительные, искореженные. Выглядят они чудовищно, и в то же время напоминают неких фантастических пришельцев».

В Израиле, говорит Ноа, его «персонажей» мы назвали иначе: «נפשות פעולות», «души-труженики». А вот что сказал о нем его друг Авигдор Ариха: «Он перешагнул порог отчаяния и из последних сил повис на крючке красоты, которая является для него не пьянящим наркотиком, а языком, на котором можно говорить».

Прожив в Израиле три года, в 1950 году Марьян Бурштейн провел свою первую персональную выставку в Иерусалиме и отбыл в Париж. С тех пор он больше не возвращался в Израиль. Обучался живописи и литографии в Школе изящных искусств у Фернана Леже, участвовал во многих групповых выставках. В Париже он познакомился с Аннетт Зонненблик, пережившей Холокост из Антверпена, которая стала его женой. Уже в 1952 году он представил в столице Франции свою персональную выставку и получил признание на парижской арт-сцене. В 1956 году по приглашению французского правительства участвовал в создании в Париже Мемориала памяти неизвестного еврея – жертвы Катастрофы. В 1962 году, после того как его заявление на получение французского гражданства было отклонено, переехал в Нью-Йорк, в 1969-м получил американское гражданство под именем Марьян С. Марьян. В 1975 году французское правительство присвоило Марьяну звание рыцаря Ордена искусств и литературы.

В последнее десятилетие своей жизни Марьян жил и работал в знаменитом отеле «Челси» в Нью-Йорке – оплоте авангарда и богемы на 23-й улице в западном Манхэттене. Период его пребывания в отеле, в номере, полном духовных бездн, совпал с периодом пребывания там же нескольких знаковых фигур, таких как Патти Смит и Роберт Мэпплторп, Аллен Гинзберг и выходцы с «Фабрики» Энди Уорхола: Бриджит Берлин, Вива и ее муж-художник Мишель Одер.

Это десятилетие было чрезвычайно бурным: Марьян всегда отказывался называться «художником Холокоста», однако в начале 1970-х он под присмотром психиатра заполнял тетради рисунками и текстами, которые дают представление о его биографии и о повторяющихся мотивах его искусства. В частности, о «персонаже»: Марьян использовал французский термин personnage для обозначения вымышленных фигур, которые доминировали в его зрелом творчестве. В этот же период художник снял фильм Ecce Homo (1975), где соединил свидетельство от первого лица о своем опыте в нацистских лагерях с другими движениями социального протеста.

Этот фильм демонстрируется в одном из залов Тель-Авивского музея. Смотреть его долго невозможно – это сгусток боли и какого-то невероятного ужаса. «Она так просила не убивать ее, – вспоминает Марьян с экрана один из расстрелов в концлагере. – Но они ее убили».

Первый же зал экспозиции выглядит как комната чудес: африканские маски, складни, лошадки на колесах, скульптуры – и, разумеется, лучшие работы художника (хотя все его работы лучшие). «Мы решили начать с фортиссимо, – поясняет американский куратор Элисон Джинджерс. – Любой, кто войдет сюда, в его непостижимый визуальный мир, сразу ахнет».

15 июня 1977 года в возрасте пятидесяти лет Марьян умер от сердечного приступа в своей студии в отеле «Челси». Вероятно, он просто не смог больше жить. Незадолго до того художнику удалось представить еще одну персональную выставку в Париже, сопровождаемую каталогом, в котором был напечатан написанный им же текст, открывающийся предложением: «Меня зовут Марьян». По его просьбе художник был похоронен в Париже на кладбище Монпарнас.

В Тель-Авивском музее это вторая персональная выставка Марьяна (первая состоялась ​​в 1979 году, через два года после его смерти). Работы, представленные на выставке, могут шокировать – это иконография удручающего мира насилия, жестокости и абсурда. Здесь встречаются иудаизм и психоанализ, калеки и гипертрофированные сущности, сюрреалистические головы и искаженные фигуры с нашивками Jude.

Все эти картины и рисунки не похожи на друг на друга: в судьбе Марьяна были периоды персонажей «на колесах» и «в ящиках» (с 1959 по 1962), персонажей «в пустыне» (с 1955 по 1957), периоды «цветущих рыцарей» (с 1953 по 1954) и «рыцарей-роботов» (с 1957 по 1959). Некоторые из них распяты на кресте. «Вот только Христос знал, ради чего он страдает, – говорил Марьян, – а нам, пережившим концлагеря, этого знать не дано».

По словам художника, он создавал обобщенного человека из персонажей, которым суждено было стать олицетворением человеческой судьбы во второй половине 20-го века. Марьян возражал против оценки своей живописи как обличительной и утверждал, что все, созданное им, – это «живопись правды». В том же духе его друг, поэт Натан Зах, сказал о нем следующее: «Он умер так, как жил: не как проклятый художник, а как великий художник проклятой эпохи».

Выставка ​​«Меня зовут Марьян» в Тель-Авивском искусств проводится в сотрудничестве с Музеем современного искусства Северного Майами (MOCA).

Лина Гончарская, «Детали». Фотографии предоставлены Тель-Авивским музеем искусств