Эраст Фандорин и «положительные образы евреев». Как и за что запрещают книги в России и в мире

Печать и продажа книг писателей Бориса Акунина и Дмитрия Быкова «временно приостановлены», сообщило российское издательство «АСТ». «Публичные заявления писателей… требуют правовой оценки. До прояснения ситуации выпуск и отгрузки книг возобновлены не будут».

Этому предшествовала мошенническая «разводка». Обоим литераторам позвонили прокремлевские российские пранкеры Вован и Лексус. С Акуниным они связались под видом Владимира Зеленского, а также от имени экс-министра культуры Украины Александра Ткаченко. В разговоре с Дмитрием Быковым выдали себя за главу офиса президента Украины Андрея Ермака.

Предположу, что и Быков, и Акунин не сказали ничего такого, чего не думали бы до и после этих бесед. Но в итоге на обоих написали доносы в прокуратуру. Дальше «враждебных» авторов начали убирать с прилавков – реальных и даже электронных. До нацистской практики сожжения книг дело пока не дошло, хотя устройство Apple, работающее и в качестве электронной книги, в России уже разбивали публично.

Ничего нового российская власть тут, конечно, не изобрела. «Детали» недавно рассказывали о процессе Даниэля и Синявского, первом уголовном кейсе за литературу в послесталинском СССР. Сегодня речь идет о запрете на печать и распространение; имена противников режима с театральных афиш уже исчезли. Но и СССР не придумал борьбу с книгами и их авторами. Ее вели на протяжении всей человеческой истории.

• Читайте также: 
• «Девушку убили, несколько человек ранили, остальных схватило МГБ». История рижского сионистского подполья и бегства евреев из СССР
• Еврейские задачки: так валили абитуриентов-евреев в советских вузах
• Судьба еврейского поэта: 10 лет лагерей – за отказ быть стукачом

Какие книги, где и за что запрещали?

В разное время разные власти запрещали:

«Алису в стране чудес» (1931 год, правительство Гоминьдана. Генеральный цензор Хо Цзянь решил, что приписывание животным человеческого языка – оскорбление людей).

«Сатанинские стихи» Салмана Рушди (1988, Иран, Индия, Бангладеш, Судан, Южная Африка, Шри-Ланка, Кения, Таиланд, Танзания, Индонезия, Кувейт, Сингапур, Венесуэла, Пакистан и другие сочли непочтительным изображение пророка Мухаммеда).

«Айвенго» Вальтера Скотта вместе с многими другими книгами – в нацистской Германии за положительные образы евреев.

Множество книг Ремарка – за непозволительные ассоциации с вермахтом.

«Прощай, оружие» Хемингуэя – в фашистской Италии за описание поражения итальянской армии в Первой мировой войне.

«Ковчег Шиндлера» Томаса Кенилли, легший в основу фильма «Список Шиндлера», – в Ливане вместе с «Дневником Анны Франк» за положительные образы евреев

«1984» Джорджа Оруэлла считали антисоветским в СССР, при этом «Скотный двор» того же Оруэлла в 1950-е не хотело печатать ни одно британское издательство, избегая критики важного союзника Британии во Второй мировой войне. Позже его запретили и в СССР.

«Лолиту» Набокова, «Любовника леди Чаттерлей» Д. Х. Лоуренса, «Мадам Бовари» Флобера во многих странах запрещали за непристойность.

В Греции периода черных полковников в 1967-м запретили даже классическую античную комедию «Лисистрата» Аристофана. И не за непристойность, как можно было бы подумать, а за антивоенную направленность.

В современном мире запрещают распространение книг о способах самоубийства, изготовления взрывчатки, мемуары массовых убийц. Иногда – работы политических противников действующих властей. В России же под предлогом экстремизма, распространения фейков или враждебной пропаганды запрещают все что угодно.

К сожалению, у российской репрессивной машины есть и возможный следующий шаг, его Россия тоже может позаимствовать из советских времен. За хранение запретной литературы в СССР можно было получить немало неприятностей, в том числе реальный тюремный срок.

Самыми «опасными» для хранения когда-то были книги советолога Абдурахмана Авторханова и литератора и политолога Милована Джиласа, «Номенклатура» Михаила Восленского, «Воспоминания бывшего секретаря Сталина» Бориса Бажанова (во многих случаях при наличии этих книг светила более тяжелая статья).

Сесть можно было за хранение книг Солженицына, Набокова, Конквеста, даже учебных пособий по каратэ, религиозной литературы, «Русских заветных сказок» Афанасьева.

Натан Щаранский напомнил еще одну категорию опасных книг – памятки с советами, как противостоять следователям. Среди них – брошюры Александра Есенина-Вольпина «Памятка для тех, кому предстоят допросы» и Владимира Альбрехта «Практическое пособие: как вести себя на допросе».

Фокус в том, что поймать человека на владении или чтении всех этих книг просто так, случайно, было почти невозможно. Либо вы уже находились в разработке как подозрительный элемент-антисоветчик, либо на вас донесли, либо взяли с поличным, когда вы, скажем, выронили экземпляр «Архипелага» в гастрономе. Менее распространенный, но возможный вариант – «попалась» пишущая машинка, на которой вы перепечатывали Оруэлла, ее шрифт опознали при расследовании какого-либо политического дела.

Правда, при обнаружении «опасной» книги тоже были варианты. Вот, например, история диссидента Сергея Ковалева. В октябре 1974-го ему оставалось два месяца до ареста, и он понимал, что его ждет. Его знакомый Владимир Маресин делал на рабочем ксероксе копию второго тома «Архипелага ГУЛАГ». В этот момент он и был застигнут начальством. Книгу отправили в КГБ.

Ковалев же написал в КГБ открытое письмо, которое сам туда и отнес. В нем он написал, что книга на самом деле принадлежит ему – фактически взял вину на себя. «Книга была отнята у моего доброго знакомого… я требую, чтобы мне вернули принадлежащую мне книгу», дата, подпись, адрес.

По дороге на Лубянку Ковалев заглянул к академику Сахарову, которому письмо очень понравилось, и он тоже захотел его подписать. Ковалев резонно возразил, что одна книга не может принадлежать сразу двоим. Тогда Сахаров написал свое письмо. На мой вопрос, зачем было это делать, Ковалев много позже отвечал, что в его деле наличие или отсутствие второго тома Солженицына уже ничего бы не изменило, а Маресин был «на новенького», и его могли наказать показательно.

Сейчас сложно себе представить обыски ФСБ по случайным российским адресам с целью найти детективы об Эрасте Фандорине или стихи Быкова. Этот сюжет кажется кафкианским. Но несколько лет назад идея бомбить Харьков тоже показалась бы фантазией Кафки…

Что касается свежезапрещенных Быкова и Акунина, им прежде всего хотели наступить на карман: книги и того и другого выходили в России немалыми тиражами. Прямой «крамолы» в их произведениях нет, только ассоциации.

Акунин и Быков – личные враги российской власти, не первые и не последние. Хочется верить, что литераторам не придется, подобно Борису Стругацкому, продавать коллекцию марок. Он продал ее в период, когда его книги не печатали в СССР совсем.

Нателла Болтянская, «Детали». Фото: AP Photo/Misha Japaridze √