«Мы работаем ночью, как воры». Съездить в Метулу и не умереть

Весенний закат в Метуле. Зеленые горные склоны и цветущие фруктовые плантации купаются в розовых лучах заходящего солнца. И при этом вокруг – ни души. Нигде. Тишина. На изрытых воронками улицах остались только кошки, которых не успели отсюда вывезти.

Во дворах уже полгода сушится повешенное в канун 7 октября белье. На защищенных от обстрелов участках местности солдаты заняты своими делами. Армейский патруль короткими перебежками перемещается по главной улице, с которой открывается вид на соседнюю ливанскую деревню.

Так выглядит Метула в апреле 2024 года. Она напоминает заброшенную французскую деревню времен Второй мировой войны, а не саму себя – спокойный живописный поселок, излюбленное место отдыха израильтян.

Несмотря на опасность, Джордж Нахара из Кармиэля приезжает в Метулу на своем грузовике. Он занимается квартирными переездами. Нахара – единственный перевозчик, который согласен работать в Метуле. Молодые люди, снимающие в поселке квартиры, дают ему ключи, и он сам собирает их вещи и доставляет по указанному адресу. Он согласовывает время своего прибытия с армией – это всегда вечер или ночь.

В Метулу Нахара въезжает с выключенными фарами и в домах не включает свет. Один лишь луч карманного фонаря освещает ему жилище людей, для которых время остановилось полгода назад.

• Читайте также: 
• В пяти метрах от войны: что видят военные на ливанской границе
• «Жестокая месть» Ирана: сильно ли изменились правила игры?

Если обстановка на границе обостряется, армия закрывает въезд в Метулу в последний момент и Нахаре приходится возвращаться в Кармиэль с пустыми руками.

«Я родился по ту сторону границы, и поэтому готов ездить сюда, – говорит Нахара, стремительно собирая вещи очередного заказчика. – Я из Марджаюна, мой отец служил в ЦАДАЛе – Армии Южного Ливана. Когда Израиль вывел свои войска, мне было 9 лет. Сначала мы перебрались в Цфат, а потом обосновались в Кармиэле.

С 16 лет я работаю на перевозках и уже 7 лет имею собственную компанию. С начала войны я выполнил более 100 заказов в районе границы. В основном я вывожу вещи из кибуца Дафна и из Метулы, но не только оттуда. В мошаве Маргалит меня и моих грузчиков охраняли снайперы. Мы работаем в темноте, как воры, – рассказывает он. – В это невозможно поверить – они захватили нашу территорию, не вторгаясь на нее. Как только мы приближаемся к Метуле, мне сразу начинают мерещиться противотанковые ракеты. Но я въезжаю в поселок, и мы начинаем работать. Страшно, конечно, но мы уже к этому привыкли».

«У нас было 10 минут, чтобы навсегда покинуть дом»

Нахара понимает, что люди, вещи которых он перевозит, уже не вернутся в Галилейский выступ. «Некоторые уже начали новую жизнь в другом месте, – говорит он. – Другие перевозят вещи на склад, откладывая окончательное решение на потом. Но большинство уже начало обосновываться в других районах страны. Тот, кто тут не был, не понимает, что происходит».

Грузчики Джорджа работают так же быстро, как и он.  Картонные ящики стремительно заполняются книгами, картинами, обувью. Хозяева, спешно покидавшие дом, не успели навести порядок. На кухне стоит пакет соевого молока. Нахара открывает холодильник, и оттуда вырывается страшная вонь сгнивших продуктов. Работать дальше становится невозможно.

«То, что люди переживают здесь, мы пережили там, – говорит Джордж в ответ на вопрос, что заставляет его рисковать жизнью, принимая заказы из Метулы. – У нас было десять минут, чтобы навсегда покинуть наш дом в Марджаюне. Я не знаю, почему меня тянет сюда, несмотря на реальную опасность. Работа есть и в других местах. Вывоз вещей стоит из Метулы 1500 шекелей. Но что-то тянет меня сюда – возможно, желание помочь людям собрать свои вещи. Мы в свое время не смогли сделать это».

«Мой дядя был начальником ливанской тюрьмы «Хиам», – рассказывает Джордж. – Он недавно скончался. Но у меня все еще есть родные в Ливане. Мне нельзя с ними общаться, только через третьих лиц, иначе у них будут проблемы».

«Другой мой дядя тоже служил в ЦАДАЛе, как и вся семья, – вспоминает Нахара. – Он пропустил возможность уехать в 2000-м году. Тогда никто не знал, что мы уезжаем навсегда. Мы думали, что скоро вернемся. Но всех, кто остался в Ливане, ждали допросы и пытки. Он несколько лет просидел в тюрьме Насраллы. В конце концов ему ампутировали ноги. Он умер в Ливане».

Грузчики работают в доме, расположенном на главной торговой улице Метулы. Ящики к грузовику они доставляют бегом. Расположенная по соседству гостиница «Аляска Инн» стоит с выбитыми стеклами – результат прямого попадания противотанковой ракеты. Напротив – построенная в 1896 году синагога. Ее окружает увитый плющом забор. Придорожный щит у входа в ресторан «Бейт ха-шалом» повален, стулья и столы устланы толстым слоем пыли и опавших листьев. В открытом окне колышется занавеска.

Этой ночью Джорджу и его грузчиками предстоит собрать еще два дома. Однако группа быстрого реагирования, охраняющая Метулу, запрещает мне присоединиться к ним. Это слишком опасно. Мы прощаемся в Джорджем и с выключенными фарами едем в Кирьят-Шмону. На утро мы узнаем, что Метула посреди ночи подверглась очередному обстрелу, и один из домов горел до рассвета.

«Все ссорились с квартирантами. Никто не уехал с миром»

По сравнению с Метулой Кирьят-Шмона кажется тылом – но это совсем не так. Только полторы недели назад в результате прямого попадания противотанкового снаряда здесь погиб 32-летний Заар Бешара.

Город пуст, но междугородние автобусы по-прежнему прибывают на местный автовокзал. Те, кто снимал квартиры в Кирьят-Шмоне, давно отсюда уехали. Единственный работающий в городе грузчик – Кфир Бен-Хамо. Он – житель Кирьят-Шмоны, эвакуированный в Мигдаль.

«Множество людей покидает север, – говорит Кфир. – Мы работаем только по ночам – с часа ночи до шести утра. Мы рассчитываем на то, что в это время Насралла спит. На самом деле все очень печально. Каждая выпущенная по нам ракета приводит к тому, что еще кто-то покидает север. После того, как на прошлой неделе в Кирьят-Шмоне было прямое попадание, я получил 75 телефонных звонков. Мне пришлось вывозить вещи из дома, пострадавшего от обстрела. Он весь обгорел. Хозяин перебрал все вещи, и взял с собой только одежду и какую-то русскую мебель – он просто был к ней привязан».

Бен-Хамо хочет вернуться домой, как только это станет возможным. «Я бы умер в Кирьят-Шмоне, – говорит он. – Я думаю, что эвакуация из приграничных поселков только развязала руки Насралле».

Но у Бен-Хамо есть и четкие границы. «В кибуцах и мошавах, где были прямые попадания, я больше не работаю, – говорит он. – Я не езжу в Штулу, Зарит, Манару, Мисгав-Ам. Люди оттуда звонят мне, но я не принимаю такие заказы».

«Кроме того, очень часто случаются отмены, – рассказывает Кфир. – Многие опасаются даже ненадолго возвращаться в свои дома. Мы обо всем договариваемся, но в последнюю минуту люди отменяют заказ. Ходит много разговоров и о конфликтах между владельцами квартир и их жильцами. Кто-то расторгает договоры, кто-то отменяет чеки. Некоторые владельцы квартир не дают вывезти вещи своих жильцов. Все ссорятся, я не знаю ни одного человека, который уехал отсюда с миром».

Нисан – тоже житель Кирьят-Шмоны. Он работал на перевозках, потом нашел себе другое дело, но с началом войны вновь стал перевозить вещи на добровольных началах. «Я живу здесь, в Кирьят-Шмоне, уже 40 лет, это мой дом, – говорит Нисан. – Я пережил здесь все войны. Сейчас я эвакуировался в Тверию – из-за детей. Если бы не они, я бы вообще отсюда не уезжал».

Нисан рассказывает, что после последнего обстрела Кирьят-Шмоны он приостановил работу в городе – это стало слишком опасным. «Я не принимаю заказы и из Метулы, – говорит он. – У меня дети, я не могу так рисковать. На прошлой неделе мой дом тоже пострадал, к счастью, только от взрывной волны. Теперь я собираюсь вывезти из Кирьят-Шмоны свои собственные вещи».

«Разрушения были, как в Чернобыле»

Лии Абрамзон 30 лет, она выросла в Метуле, а сейчас живет в Герцлии. Она тяжело переживает эвакуацию.

«Мы решили вывезти все вещи из Метулы и начать новую жизнь в другом месте, – рассказывает Лия. – Нам разрешили погрузиться, но только в темноте. Мой муж собрал своих сослуживцев по армии – десантников, и они поехали в Метулу, чтобы собрать вещи. Дом был полностью разрушен. Мебель покрылась черной плесенью, как в фильмах ужасов. Все жутко пропахло. Собирать вещи пришлось в полной темноте, буквально вслепую. Следующей ночью Джордж перевез их из Метулы в Герцлию».

«Где мы только не были с начала войны, – говорит Лия. – Сперва у родных моего мужа в Араде. Потом поехали в Эйлат. Оттуда мы перебрались в гостиницу для эвакуированных в Тверии. Потом какое-то время жили у друга в Кфар-Таворе. Наш дом в Метуле, мы решили, что будем там жить и растить нашу дочь. Но в тот день, когда мы покинули поселок, я услышала по телевизору, что со стороны Ливана к границе движется колонна из 40 мотоциклов. Я вышла из дома и увидела ее перед собой! Мы тут же собрали какие-то вещи и уехали. Так с одной сумкой мы прожили три месяца. Во время затишья я побывала в Метуле. Разрушения здесь были, как в Чернобыле. Просто безумие. Это выглядело как конец света».

В эти дни Лия оканчивает преподавательские курсы для эвакуированных в Иерусалиме. «Мы начали учиться в декабре, – рассказывает она. – Сейчас нам осталось только выполнить практическую работу и прослушать несколько курсов онлайн. Так, в результате эвакуации, 14 жителей севера и юга страны стали учителями».

Ким Лагзиэль, TheMarker, Б.Е. На фото: Джордж Нахара и его сотрудник. Фото: Гиль Элиягу ∇