«Мы делаем вид, что мы передовая страна, на самом деле это Африка»

Воскресное утро в Национальном институте судебной медицины в Абу-Кабире. В полуразрушенном арабском здании, которому 100 лет, перед комнатами для вскрытия лежат шесть тел, покрытых полиэтиленом и ожидающих своей очереди, – результат очередных израильских выходных, полных насилия. Дела об убийствах добавляются к обычным смертям, с которыми работает институт.

Вид старого здания изнутри – довольно точная метафора состояния института: полуразрушенный, едва содержащийся в порядке, максимально далекий от американских фильмов с блестящими кабинетами для вскрытий и высокотехнологичными криминалистическими лабораториями.

Несмотря на свой убогий вид, институт в Абу-Кабире – место передовой науки, раскрытия тайн и прежде всего поисков и нахождения справедливости. Иногда по делам, затрагивающим национальную повестку. В институт стекают все бедствия и трагедии страны – от вызывающих шок дел об убийствах до массовых катастроф.

Уже много лет руководители института говорят о ветхости всей инфраструктуры, недофинансировании, нехватке кадров и невнимании со стороны государства. Но в последние месяцы с всплеском убийств что-то в организации, которая каким-то образом ухитрялась держать голову над водой, грозит сломаться полностью.

«Мы получили от государства задание по расследованию смертей и не в состоянии его выполнить, – говорит доктор Хен Кугель, директор института и один из самых известных врачей страны. – Если раньше были задержки с выдачей заключения, то сегодня задержки и с вывозом тел для захоронения. Раньше тела привозили и увозили в тот же день или на следующий день, теперь мы не выдерживаем это правило. Даже если я буду работать по 14 часов в день, я не смогу преодолеть отставание. Это одна из причин отсутствия надежды».

• Читайте также:
• Общественная защита: «Разрешить главе Института судебной медицины выступить на стороне Задорова»
• «Бомба» в здании прокуратуры: судья Розен рассказал, как в Израиле «шьют дела»
• Новый поворот в старом уголовном деле

Доктор Майя Фурман, заведующая отделением судебно-патологической медицины, добавляет: «Поскольку мы имеем дело с таким количеством дел об убийствах, начинает действовать эмоциональная нагрузка, и наряду с физическим утомлением происходит потеря психических сил и способности справляться с трудностями».

– То есть коллапс уже наступил?

– Давно, – говорит доктор Хен Кугель. – Мы делаем вид, что мы передовая страна, а на самом деле по ситуации в институте мы как страна в Африке, где говорят: «Ну, люди умирают, никто не будет проверять». Вся наша страна опирается на три прозекторские и пять прозекторов, это узкое место. Если один прозектор болен, а другой в отпуске, очень трудно справиться.

«В иудаизме и исламе запрещено оставлять на ночь умерших»

Всем известна тревожная статистика случаев насилия и убийств. В прошлом году произошел значительный рост убийств в еврейском секторе и поистине поразительный скачок убийств в арабском секторе: более 140 убийств только за первые шесть месяцев года – более чем в два раза больше, чем в предыдущем году.

Все убитые поступают в Институт судебной медицины для вскрытия и добавляются к разнообразным рутинным задачам института. К ним помимо судебно-медицинских экспертиз и вскрытий относятся клинические осмотры жертв сексуального насилия, внезапные смерти молодых людей и младенцев, подозрительные смерти, опознание неизвестных тел, расследование несчастных случаев на производстве, самоубийств, тесты на отцовство и многое другое.

Во время нашей беседы Кугель получает срочное сообщение от высокопоставленного арабского депутата кнессета. «Он хочет знать, когда закончится одно из вскрытий. Что я могу ему сказать? Я на него не сержусь. Теоретически он прав – тело прибыло вчера и еще не выдано, но я объясняю, что у меня нет рабочей силы».

Кугель говорит, что каждый день получает не менее десяти таких запросов. «Звонят не только члены кнессета или чиновники, но и родственники. Я не знаю, откуда у них мой номер телефона. Они хотят похорон, хотят замкнуть круг. Умерших запрещено оставлять на ночь и в иудаизме, и в исламе. А мы не справляемся. Наш институт – это только 10-15 процентов от того, чем он должен был бы быть по западным стандартам», – объясняет Кугель.

По его словам, это институт, который подходит для города-миллионника, а не для такой страны, как Израиль. «В западном мире принято иметь судмедэксперта на каждые 100-200 тысяч человек. Это означает, что в Израиле в институте должно быть не менее 50 врачей – специалистов по судебной медицине, но у нас в команде всего восемь специалистов и два интерна. Причем я – и один из специалистов, и администратор. Еще один специалист работает на полставки, третий планирует уйти в сентябре – так что ситуация будет только ухудшаться.

Общий баланс: уволилось больше врачей, чем пришло, и за последние два года ситуация ухудшилась. До 2021 года нас было 14 врачей-специалистов, сегодня нас восемь, а с сентября будет только семь, причем один работает неполный рабочий день».

История Института судебной медицины могла сложиться совсем иначе. Несмотря на морбидный образ профессии, когда говоришь с Кугелем и Фурман о работе в институте, легко заразиться их энтузиазмом и любовью к профессии.

«Люди приходят сюда, потому что профессия увлекательная и сочетает в себе медицину, юриспруденцию, детективную работу и физику, – говорит Кугель. – Каждый случай отличается от другого, и все время надо расширять свои горизонты».

«Многие видят в ней медицину, связанную с преступлениями, но суть в безопасности граждан страны – это связано с лечением, с несчастными случаями на производстве, с дорожно-транспортными происшествиями, с детской смертностью, с воздействием наркотиков, – рассказывает Фурман. – Это увлекательная профессия, и есть большое удовлетворение в обнаружении причины смерти, которая была неизвестна. Если молодой человек заснул и не проснулся, а мы обнаруживаем, например, наследственное заболевание, оно может повлиять на будущее его семьи».

«Аналогичное нашему учреждение армии США отвечает за 1,5 миллиона солдат, примерно в 30 раз больше нас по персоналу и находится в высокотехнологичном здании, – говорит Кугель. – Они ко мне всегда относились с уважением, потому что я директор государственного института, – пока они не пришли сюда в гости. Директор, который был со мной в прекрасных отношениях, стоял снаружи и спрашивал: «Это ваш институт?» И я вижу, как улыбка сошла с его лица».

Вчера в кнессете состоялась очередная дискуссия о деятельности института – после нескольких дискуссий в последние годы без какого-либо реального прогресса. Для Кугеля и Фурман это кажется последним шансом.

«Не проходит и дня, чтобы я не спросил себя, зачем мне это нужно, – говорит Кугель. – Это миссия моей жизни. Я пришел сюда, потому что хотел изменить систему судебной медицины в Израиле, потому что она была несправедливой, делались неправильные вещи, в том числе очень тяжелые. Мы пришли, потому что хотели это исправить, и, если бы мы не пришли, все бы осталось как прежде. Я уже в конце своей карьеры и не уйду отсюда. Но люди в начале пути спрашивают себя: «Так это будет здесь?» Они видят, что о нас некому позаботиться».

Рони Линдер, TheMarker, И.Н. На снимке: Хен Кугель. Фото: Илана Асаяг. В тексте – Майя Фурман √