Политика голода — и крушение мифа о «геноциде советского народа»

Российские пропагандисты, раскручивая тему «геноцида советского народа», ключевым аргументом сделали так называемую «политику голода». Эта тема в 2000-е годы получила развитие в англоязычной и немецкой историографии Второй мировой, однако малоизвестна русскоязычному читателю. Специально для «Деталей» историк Константин Пахалюк разбирается в хитросплетениях нацистской стратегии.

Славяне и «война на Востоке»

Несомненно, нацисты помешались прежде всего на «еврейском вопросе», запустив маховик Холокоста. Однако из этого вовсе не следует, будто другим европейским народам в равной мере отводилось место в гитлеровской Европе. И здесь на первый план выходит так называемый «славянский вопрос».

Гитлер видел в обширных пространствах Восточной Европы неисчерпаемый источник ресурсов, которые бы позволили Германии достигнуть полной экономической автаркии. Их оккупированные территории должны были стать колонией, своеобразной «германской Индией». Хотя некоторые расовые теоретики относили славян к «индогерманским народам», правда, в разной степени сохранившим расовую чистоту – фюреру славяне казались ужасающим расовым «компотом», а конкретные народы – искусственными конструктами, требующими демонтажа. Так, после оккупации Польши нацисты провели операцию «Танненберг», уничтожив за пару месяцев 1939 года несколько десятков тысяч политиков, интеллигентов, священников – короче, всех, кто ответственен за конструирование польской нации.

Готовясь к нападению на СССР в 1941 году, Гитлер называл грядущую войну «расовой». Да, в ходе блицкрига предстояло сокрушить «ж*до-большевизм», овладев колоссальными пространствами вплоть до линии река Волга – Архангельск, а дальше выйти уже и к Уральским горам. Если евреи, синти и ромы, а также лица с инвалидностью подлежали тотальному уничтожению, то что же делать с остальными?

Нацистская биополитика

Нацистская стратегия на Востоке вырабатывалась в спешке, буквально на коленке, и колебалась между двумя полюсами: максимальная экономическая эксплуатация и минимизация усилий на поддержание лояльности «туземцев». Вместо глубокой проработки способов поддержания лояльности – смесь буйных фантазий и оппортунизма.

Даже поддержка сепаратизма носила по большей части пропагандистский характер. Народы оккупированных балтийских государств, Кавказа, а также украинцы с белорусами формально назывались дружественными. Заигрывать с ними предлагал рейхсляйтер Альфред Розенберг, получивший пост министра восточных оккупированных территорий. Остзейский немец из Риги, выпускник Московского высшего технического училища (ныне Бауманка), он хорошо понимал, что в политическом отношении главный принцип победы – «разделяй и властвуй».

Правда, Гитлер и многие его ближайшие товарищи (как глава СС Гиммлер или начальник канцелярии Борман) полагали такой подход излишне либеральным, искренне считая всех жителей СССР «унтерменшенами». Однако Гитлер и Розенберг сходились в отношении русских. Но причиной было не изобличении их, как «недочеловеков», а в политическая прагматика. Геополитические успехи Российской империи – факт, пусть даже и приписываемый Гитлером исключительно «немецкому влиянию». А значит, ни при каких условиях воссоздания русского государства нельзя было допустить.

Оккупационный террор, административное разделение русских, деиндустриализация – лишь часть предполагаемых мер. Еще до вторжения нацисты считали победу над СССР делом решенным, а обеспечение немецкой продовольственной безопасности – одним из приоритетов. Несложные подсчеты, произведенные в мае 1941 года, привели их к выводу: около 30 млн человек будет лишними ртами, обреченными на голод, гибель или бегство в Сибирь. Ключевую роль в выработке этих соображений играл статс-секретарь министерства продовольствия и сельского хозяйства Герберт Бакке, в историографии эти соображение получили «политика голода», а соответствующие документы – «план голода». Их российская пропаганда и пытается сейчас вывернуть в «план геноцида советского народа».

Политика голода

Дьявол, как всегда, кроется в деталях. Если ориентироваться на соответствующую Конвенцию ООН 1948 года, то под геноцидом там понимается политика полного или частичного уничтожения некоего народа как такового, а доминирование политических и экономических причин заставляет говорить о других типах массового насилия.

Поставленный всерьез вопрос «лишних» едоков проистекал из специфической логики быстрой победы. Начавшееся уже в конце июня 1941 года массовое уничтожение евреев как раз и являлось одним из способов решения этой проблемы. Одновременно нацисты считали, что тем самым заодно подрывают «социальные» основы большевистского государства.

Порою мотивы даже не скрывались. Например, не прошла и неделя после оккупации Керчи 16 ноября 1941 года, когда местная комендатура отчитывалась: «Тюрьма в Керчи были принята зондеркомандой 10b и превращена в сборный лагерь. <…> Ликвидация евреев будет ускоренно проведена из-за угрожающего продовольственного положения в городе». В начале декабря 2,5 тысячи евреев (по другим данным – еще больше) были расстреляны в противотанковом рве. Русских к ним не добавляли.

Однако «окончательное решение еврейского вопроса» не определялось сугубо прагматикой «войны на уничтожение» против СССР, это и дает историку основание говорить о Холокосте как о последовательном геноциде. Политические, военные и экономические мотивы – да, вносили серьезные коррективы в общую политику, но в целом оставались вторичными.

Как отмечал немецкий историк Алек Кей, накануне вторжения нацистские лидеры, деля шкуру неубитого медведя, полагали главной политической задачей сохранить за собою Беларусь, Украину, Кавказ и балтийские государства – за счет великорусских земель. Хотя политика голода должна была затронуть почти все оккупированное население, на практике после победы значительные территории т. н. «лесной зоны» (примерно от Москвы до Урала), малоплодородные и с относительно большим количеством населения, обрекались на тотальное вымирание.

20 июня 1941 года, выступая о политических целях Германии в близящейся войне против СССР, Альфред Розенберг подчеркивал, что немцы идут туда вовсе не как освободители, а решая две проблемы: доступ к экономическим ресурсам и избавление от политического давления с востока.

Обе стратегии обрекали русских на тяжелые времена: «Для германского государства и его будущего трактовка и проведение этой политики на собственно русской территории представляют собою огромные политические и отнюдь не негативные задачи, какими они, возможно, могут казаться, когда в них будут видеть только жесткую необходимость эвакуации. Поворот русской динамики на восток является задачей, которая требует сильных характеров. Возможно, будущая Россия назовет когда-нибудь это решение разумным, конечно, не в ближайшие 30 лет, а лет 100 спустя». Как мы видим, о полном уничтожении русских речи не шло.

Конечно, политика голода не была ориентирована только на русских, но было бы странным игнорировать, что в воображении отдельных нацистских бонз основная «зона смерти» должна была прийтись прежде всего на территории их проживания. Об этой связке свидетельствуют, например, воспоминания Вильфрида Штрик-Штрикфельда, бывшего остзейского немца, который осенью 1941 года служил при штабе группы армий «Центр». Он стал свидетелем визита сюда Альфреда Розенберга и его помощников, которые откровенно говорили, что десяткам миллионов русских придется умереть от голода. Эти соображения настолько поразили штабиста, что он потом поехал в Берлин и попытался добиться личной встречи с Розенбергом, для выяснения всех обстоятельств. Чины министра оккупированных восточных территорий заверили, что окончательное решение не принято.

Уничтожение городов

Отсюда проистекает и другая проблема – крупных городов, а именно Ленинграда и Москвы. Если изначально план «Барбаросса» предполагал захват обоих центров, то уже в июле 1941 году Гитлер начал говорить об их тотальном истреблении.

Причин здесь две, и у нас нет оснований считать, что одна господствует над другой. Первая – все та же «проблема» лишних едоков. Вторая – военная, а именно понимание, что штурм обоих центров может обернуться большими потерями.

В конце июля – августе 1941 года немцы увязли в боях на смоленском и ленинградском направлениях, что требовало изменения стратегии. Уже в конце августа немцы отказались от идеи штурма Ленинграда из-за недостатка сил, сделав ставку на блокаду и истощение. Последующие о приказы о том, чтобы не выпускать из него мирное население, были, естественно, преступными – однако не стоит забывать и то, что советское руководство обороной города никого выпускать в сторону немцев и не собиралось.

От идей уничтожения города Гитлер не отказывался и в будущем, однако в августе 1942-го он аргументировал это следующим образом: «Финны желают для себя только одного: Восточную Карелию и чтобы исчез Петербург. Тот, кто сидит в Петербурге, считает, что он владеет Балтийским морем. Вторая крупная держава на Балтийском море и для нас невыносима».

После окружения войск Западного и Резервного фронтов под Вязьмой в октябре 1941 года Гитлер отдал приказ окружить и уничтожить Москву, не принимая капитуляцию. Здесь опять сопрягались уже знакомые военно-экономические мотивы. Тогда казалось, что ударами по расходящимся направлениям, организацией новых котлов и захватом стратегических линий коммуникаций удастся довести ситуацию до победной.

Однако Красная армия не собиралась сдаваться. А к концу месяца фельдмаршал фон Бок, руководивший наступлением на Москву, осознал нехватку у него необходимых сил, чтобы блокировать город. В ноябре, не отказываясь напрямую от выполнения приказа, он все же уповал на то, что сам ход боев подскажет наилучший вариант развития событий. Выход немецких танков к станции Крюково (северо-запад), в 27 км от Кремля, и попытки прорвать оборону у Звенигорода (запад) указывают на то, что идея захвата города не была полностью оставлена. Однако советское контрнаступление 5-6 декабря перевело нацистские планы в отношении Москвы в разряд фантазий.

Разрушенные фантазии

Проблема «плана голода» заключается в том, что он так и остался на уровне общих соображений, а на место радикального оппортунизма постепенно пришло осознание, что одной жестокостью не победить. Военные и представители разведки (как абвер, так и в недрах СС) понимали это лучше всех. Затяжная война требовала куда более бережливого отношения к имеющимся трудовым ресурсам, пусть даже и рабским. 1942 год стал свидетелем изменения отношений и к узникам концлагерей, и к военнопленным, а также годом расширения политики насильственного привлечения в экономику остарбайтеров. Однако тогда же в оккупированной Польше заработали лагеря смерти, поставив на конвейер уничтожение только евреев (изредка добавляя к ним синти и рома).

• Читайте также:
• Как и почему Россия стала отрицателем Холокоста. Часть 1: «Без срока давности»
• Как и почему Россия стала отрицателем Холокоста. Часть 2: наследники СМЕРШа
• Сионизм как расизм: советская уловка снова в действии

Подчиненные Гиммлера продолжили выработку стратегических концепций, известных сегодня как «Генеральный план ОСТ». Стоит напомнить, что, во-первых, Гитлер его так и не утвердил, во-вторых, соображения касались всей восточной Европы и предусматривали колонизационную стратегию примерно в 30 лет. Единственная попытка реализации этого плана относится к 1943 году – тогда на территории оккупированной Польше, из района Замостья, массово выселяли поляков, заменяя их немецкими поселенцами.

Реальная оккупационная практика и «исследования» ведомственных расологов также постепенно меняли отношение нацистов к славянам. Например, в 1942 году «эксперты» признали половину чехов «представителями нордических народов». Затем германскую кровь обнаружили у некоторых украинцев, а казаков объявили потомками древних германских племен.

Нацисты, действительно, серьезно относились к вопросам расы и жили понятиями, которые нам сегодня непривычны и не очень понятны. Так, предполагали возможность «германизации» тех, кто физически походил на арийцев (светловолосые, голубоглазые), а значит, обладал нужной кровью в буквальном смысле этого слова. Недалеко от Лодзи даже существовал специальный концлагерь для таких детей.

К евреям эти исключения не применялись.

Желание переименовать «войну на уничтожение» в «геноцид советского народа» можно было бы считать неудачной журналистской уткой, если бы за этим не стояло российское государство. Когда некоторые провластные публицисты, вроде Егора Яковлева, ничтоже сумняшеся объявляют жертвами нацистской (!) политики голода умерших зимою 1941/42… жителей Архангельска (к которому немцы и близко не стояли), то за этим проглядывают риторические упражнения в оправдании властей и любых их ошибок.

Нежелание углубляться в историю оккупации и детальнее изучать политику в отношении разных народов (особенно русского), заменяя все это образом «единого геноцида», явно говорит о стремлении следовать не отжившим советским концепциям, в которых история Второй мировой предельна ясна и понятна…

Константин Пахалюк, «Детали». Фото: AP ∇

Вторую статью цикла — Союз с дьяволом: русские коллаборационисты на службе нацизма — читайте в воскресенье, 10 ноября, в 08:00