Женщина, разговорившая Голду и Хомейни

Женщина, разговорившая Голду и Хомейни

Итальянская журналистка Ориана Фаллачи — одна из самых известных военных корреспондентов и политических интервьюеров ХХ века. Ей выпало освещать индо-пакистанскую, вьетнамскую, ливанскую войны, другие конфликты на Ближнем Востоке и в Южной Америке. В ее знаменитых интервью с могущественными политиками всего мира она говорила им нелицеприятную правду, задавала самые неудобные вопросы и не довольствовалась дежурными ответами — это стало ее фирменным стилем, основой ее журналистской репутации, которую она сама же и разрушила в конце жизни.

Ориана Фаллачи родилась в Италии 29 июня 1929 в рабочей семье. Ее отец был политическим активистом, и Ориана, впитав его идеи, в подростковом возрасте вступила в итальянское антифашистское Сопротивление. В этих ранних годах и берет начало ее ненависть к фашизму в любом его проявлении и готовность сражаться за свободу, которую Фаллачи ценила превыше всего.

После войны она начала работать журналистом, и сначала освещала скандалы вокруг европейских королевских особ, потом писала о кино. Но наибольшую известность ей принесли политические интервью. С ней говорили Ариэль Шарон, Индира Ганди, последний шах Ирана Реза Пехлеви.

А в ее интервью с Рухоллой Хомейни, превратившим светский Иран в исламское государство, которое до сих можно прочитать на сайте The New York Times, как нельзя лучше проявился фирменный метод Фаллачи. Так, она довела беднягу до того, что он заметил: “Наши традиции — не ваше дело. Если вам так не нравится исламская одежда, вы не обязаны ее носить. Исламская одежда — для хороших, порядочных женщин”. “Очень мило с вашей стороны, имам, — как ни в чем не бывало, ответила Фаллачи. — Раз уж вы предложили, я и правда сниму эту глупую средневековую тряпку. Вот так, готово”. Говорят, больше аятолла Хомейни интервью никому не давал.

Нелегко пришлось и Ариэлю Шарону — его Фаллачи долго допрашивала об определении слова “террорист”, а затем поинтересовалась, не является ли таковым сам Шарон. Несмотря на это, в конце беседы он пожал ей руку и хмыкнул: “Я знал, что вы пришли, чтобы добавить еще один череп на ваше ожерелье. Вы очень, очень жесткая! Но я наслаждался каждым моментом этого бурного разговора”.

Интервью Фаллачи едва не стоило карьеры знаменитому американском дипломату Генри Киссинджеру. Он допустил несколько необдуманных высказываний — например, назвал кровопролитную войну во Вьетнаме, в которой погибли тысячи американских солдат, «бессмысленной». А отвечая на вопрос о своем успехе, Киссинджер заявил: «Я всегда действовал в одиночку. Американцы страшно это любят. Они любят ковбоя, который скачет перед караваном фургонов; ковбоя, который в одиночку въезжает в город или в деревню, только он и его лошадь — и больше никого…»

Говорят, президент Никсон был в ярости, что его подчиненный приписал себе все заслуги. Почти все американскае газеты перепечатали это интервью полностью или частично, не упустив возможности отчитать дипломата за его высокомерие, а образ Киссинджера в роли ковбоя надолго стал главной иллюстрацией раздела карикатур. Сам Киссинджер признал, что это интервью было «самым катастрофическим разговором, который у меня когда-либо состоялся с представителем прессы», а идея встретиться с Фаллачи — «самой идиотской в жизни».

Фаллачи была невысокого мнения о Генри Киссинджере. Она называла его геополитические авантюры «разрушительными» и считала, что история расставит все по своим местам.

То же самое она, кстати, думала и про Ясира Арафата: «Никто не может обвинить меня в отрицании прав палестинцев. Я убеждена, что они победят, потому что они должны победить. И все же горько видеть, что их права продвигаются такими неподходящими людьми».

Шесть часов с Голдой Меир

Одной из немногих собеседников Фаллачи, к которым она прониклась симпатией, была премьер-министр Израиля Голда Меир. По собственному признанию Фаллачи, пожилая женщина напоминала ей собственную мать. “Я должна сказать, что никогда не буду объективна насчет Голды Меир. Я не смогу судить ее с той отчужденностью, которую хотела бы примерять на себя, когда я говорю, что человек, обличенный властью — это феномен, который нужно анализировать по-хирургически холодно… По моему мнению, даже если кто-то не согласен с ней, ее политикой, ее идеологией — все равно ее нельзя не уважать, не восхищаться ею, даже — не любить ее. Я ее почти люблю”, — написала Фаллачи.

Интервью с Голдой Меир, может быть, не достает обычной для Фаллачи конфликтности — но, тем не менее, этот текст, опубликованный в 1972 году, не только дает представление о мыслях израильского премьер-министра о власти, старости и смерти, но и иллюстрирует причудливые хитросплетения истории. Чего стоит, например, ответ Голды на вопрос о потенциальном мире с арабами: “Многие говорят, что арабы готовы подписать с нами мирное соглашение. Но с их диктаторскими режимами кто может поручиться, что это соглашение будут чего-то стоить? Давайте представим, что Садат его подпишет, а потом его убьют. Кто поручится, что его преемник будет уважать это соглашение, подписанное Садатом?” 

Кстати, с этим интервью связана почти детективная история. После беседы с Голдой Меир Фаллачи отправилась в Рим, где остановилась в отеле. Но в первый же вечер она обнаружила, что кто-то взломал ее номер. Пропали три аудиокассеты, на которых было записано интервью с израильским премьером, и кое-что из украшений. Как сказали прибывшие полицейские, украшения воры прихватили для отвода глаз. Расследование не дало результатов, но у Фаллачи была своя версия произошедшего.

Незадолго до интервью с Голдой Меир она договорилась о встрече с ливийским диктатором Муаммаром Каддафи. Тот согласился на интервью, но затем отменил его. Вместо этого он дал интервью конкурирующей газете. Прочитав его, Фаллачи с удивлением обнаружила, что некоторые реплики ливийского лидера как будто были ответом на то, что говорила в своем интервью Голда Меир. Но откуда Каддафи мог это знать, если ее интервью было утеряно и никогда не увидело свет?

Действительно ли кассеты с записью разговора с Голдой Меир выкрали ливийские спецслужбы — неизвестно. Но Фаллачи пришлось срочно телеграфировать в Израиль и просить о еще одной встрече. В общей сложности она провела в разговорах с Голдой Меир более шести часов — быть может, больше любого другого журналиста.

«Я известна борьбой за свободу»

Частная жизнь Фаллачи, как и ее журналистские материалы, была полна конфликтности и отражала ее несгибаемую принципиальность. Она никогда не была замужем (“Жить с мужчиной, даже с самым любимым, с самым лучшим из мужчин — невыносимая пытка для современной женщины”), но среди ее романтических партнеров были астронавт НАСА, греческий борец с диктатурой, погибший при невыясненных обстоятельствах, итальянский солдат и несколько коллег по цеху. У нее не было детей, хотя случилось несколько неудачных беременностей. После одной из них Фаллачи написала книгу “Письма к нерожденному ребенку”, где рассуждала о сложности выбора между незапланированным материнством и карьерой.

Но, пожалуй, самый острый конфликт разыгрался в ее собственных взглядах. С возрастом ее принципиальность вылилась в нетерпимость и исламофобию. Она начала видеть в исламе опасность для свободы, которую она с таким остервенением отстаивала всю жизнь, а в иммиграции мусульман — угрозу европейской цивилизации. Поворотным событием стало 11 сентября 2001 года, когда угнанные террористами самолеты врезались в башни-близнецы в Нью-Йорке. С этого времени Фаллачи, чье здоровье уже пошатнулось, судорожно работала над статьями и книгами, обличающими слабость европейских лидеров и опасность мусульман, которые наводнили Запад. Вместе с тем, она приняла и другие консервативные идеи: стала выступать против права на аборт, однополых браков и усыновления детей гей-парами.

Из автора, который сказал однажды, “Я известна своей борьбой за свободу, а свобода включает свободу вероисповедания”, она стала человеком, заявившим: “Увеличение числа мусульман в Италии и Европе пропорционально нашей потере свободы”.

За свои человеконенавистнические высказывания она даже предстала перед судом. Все это разрушило ее карьеру и репутацию, сделало ее символом ксенофобии и иконой ультраправых кругов — тех самых, с которыми она с детства боролась.

Ее биограф, автор книги “Ориана Фаллачи: журналист, агитатор, легенда” Кристина де Стефано, считает, что поздние тексты Фаллачи были продуктом “гнева, одиночества и болезни”, а не зрелого политического анализа.

Она умерла от рака в 2006 году. Сегодня улицы и парки в нескольких итальянских городах носят имя Орианы Фаллачи. 

Александра Аппельберг, «Детали». AP photo

Новости

ЦАХАЛ ликвидировал еще одного высокопоставленного хамасовца
Лапид победил на праймериз «Еш атид» с небольшим преимуществом
ЦАХАЛ: Автобус с детьми в Иорданской долине обстрелял офицер службы безопасности ПА

Популярное

За два дня до войны приехал торговец из Газы, заплатил наличными и… исчез

Я спрашиваю фермера Офера Селу из мошава Гева-Кармель, как война повлияла на его отношения с торговцами из...

Мы ошибаемся, если думаем, что в Израиле низкие пособия. В будущем их еще больше урежут

Сообщение о будущем и неизбежном банкротстве Службы национального страхования в Израиле («Битуах леуми»)...

МНЕНИЯ