Книга Левит: учебник для профессионалов и не только

Недельная глава Торы: «Ва-йикра»

Книга Левит не представляет особого интереса для христианского, да и любого секулярного читателя. В ней отсутствует не только увлекательный сюжет, но и выраженная поэтическая или риторическая струя. Перед нами законы — архаичные, часто жестокие и мало говорящие человеку нашего времени.

Не надо, однако, забывать, что эта книга, как и другие тексты классической древности, писалась не для нас. Кто ее адресат? Христианское название книги сбивает с толку — о «простых» левитах (не священниках) в книге почти ничего не говорится. Еврейской традиции она известна как «Ва-йикра» («И воззвал») — по первому ее слову. Но существует и другое название, которое использовалось сравнительно редко — Торат ha-кohaним, то есть «наставление священников» или «наставление для священников».

Таким образом, именно священники (кohaним) выступают как основной адресат книги — именно им важно знать, как приносятся жертвы, чистое отличается от нечистого, и др. Но одновременно книга обращена и к простому израильтянину, которому нужно быть знакомым с ее содержанием хотя бы для того, чтобы понимать, в каких случаях нужно обращаться к священнику. Проводя современную аналогию, можно сказать, что это учебник медицины и санитарно-просветительная брошюра одновременно.

Основные темы книги — жертвоприношения и ритуальная чистота/нечистота. Эти темы, казалось бы, мало связаны с сегодняшней жизнью. Зачем нам законы, связанные с кожными заболеваниями, когда у нас есть современная дерматология? А жертвы не приносят даже самые ортодоксальные евреи вот уже две тысячи лет (впрочем, они точно так же лишены возможности производить ритуальное очищение, так что и категория чистоты в значительной степени потеряла актуальность).

Тем не менее книгу эту важно знать и изучать. Во-первых, потому что из песни слов не выкинешь. Левит не только входит в состав Пятикнижия, но и представляет собой его центральную часть. Действительно, это центр симметрии Пятикнижия. По краям расположены Бытие и Второзаконие, посвященные соответственно жизни до спуска в Египет и после входа в Землю Обетованную. Дальше идут Исход и Числа — подъем из Египта к Синаю и спуск от Синая к Моаву. Действие (точнее, бездействие) книги Левит происходит «на самом верху» — у подножия Синая, где Господь дает законы всему Израилю и, в особенности, священникам.

Особую важность книга представляла и для традиционного еврейства, несмотря на то, что большинство ее предписаний временно потеряло актуальность — в традиционном хедере изучение Торы начиналось не с книги Бытия с ее увлекательными историями, интересными и детям, а с книги Левит, которую открывает описание жертвоприношений.

Книга «Левит» имеет цельную композицию, а не является механическим соположением отрывков ритуального характера. Книга принадлежит к уникальному литературному жанру, к которому относится и текст Пятикнижия как целое — это жанр, в котором тесно сплетены повествование и закон. Повествование относится к прошлому, закон — к настоящему и будущему. Повествование обосновывает закон, а закон, в свою очередь, разрешает проблемы, возникшие в повествовании.

В результате закон приобретает звучание не сухое (как это часто бывает, например, в Мишне), а торжественное. Мы уже сказали, что в книге Левит повествование почти отсутствует. Тем не менее, его элементы неотделимы от законов, которые в большинстве вводятся формулами «И Говорил Господь Моше», и «И говорил Господь Моше и Аарону», и др. Вполне возможно, что законнические тексты Пятикнижия и, в частности, законы книги Левит первоначально были предназначены для торжественного чтения вслух при большом стечении народа, что и определяет их форму.

Что касается содержания книги, то оно кажется далеким от современной проблематики лишь на первый взгляд. Две центральные темы книги — жертвоприношения и чистота — относятся к древнейшим темам человеческой культуры. Уже первобытные охотники и собиратели понимали, что мир «принадлежит не нам», и для того, чтобы воспользоваться тем, что дают горы и лес, необходимо получить разрешение у их хозяев — покровителей зверей и трав. При этом появлялось естественное желание этих покровителей как-то отблагодарить, заплатить им какую-то дань.

Древнему человеку было ясно, что боги и духи покровительствуют ему не просто так — за это покровительство им полагается возмещение. Одновременно жертвоприношение функционировало как своеобразный громоотвод — гнев божества на несовершенство человека можно было успокоить «малой кровью», принеся ему «подарок» из животной и растительной пищи. Можно сказать при этом, что громоотвод функционировал и в противоположном направлении — агрессия и насилие переносились на существа, не имевшие отношения к конфликтам, раздирающим общество, и таким образом, «выводились» за пределы общины, подобно козлу, отправленному в пустыню с грузом человеческих грехов.

В религиях иудео-христианской традиции, как мы их знаем сегодня, жертвоприношения практически сошли на нет; в христианстве эта тема была закрыта благодаря казни Иисуса, истолкованной как «крестная жертва», а в иудаизме жертвоприношениям положило конец разрушение Храма. Даже ортодоксальные еврейские авторы отмечают, что нынешним верующим чуждо понимание и ощущение необходимости жертв, и не все они уверены, что жертвоприношения будут восстановлены в Третьем Храме.

Так, классик религиозного сионизма раввин А.-И. Кук полагал, что в грядущем храме сохранятся только растительные подношения («олат реийя»). Новое время дало человеку ощущение уверенности в своих силах, во многом ложное: человеку стало казаться, что он хозяин мира, в котором живет (достаточно вспомнить известную формулу Мичурина «мы не можем ждать милостей от природы, взять их наша задача»; звучит это как кредо насильника).

В нашу эпоху с ее экологическими катастрофами и угрозами опять возникло ощущение, что мир нам не принадлежит, и нужно с ним обращаться осторожно — не обязательно приносить жертвы «повелителю зверей», но за поголовьем зверей нужно следить.

Другая тема, еще более древняя и фундаментальная, чем тема жертвоприношений — это противопоставление чистоты и нечистоты. Как отмечает философ Михаил Эпштейн, стремление к очищению своего тела присуще уже большинству животных, причем часто они уделяют этому гораздо больше времени, чем человек. По словам Эпштейна, «энтомологи признают невероятную чистоплотность мух и считают их морфологически чуть ли не самыми совершенными среди насекомых». Что касается более развитых существ, то «и собаки, и кошки — это гигиенические машины, которые работают всеми рычагами своего тела, чтобы счистить мельчайшие пылинки с самых удаленных его частей».

Если речь идет о человеке, то в обществах, стоящих на определенной стадии развития, категория чистоты и нечистоты становится едва ли не центральной. Как отмечал другой философ, Поль Рикер, в архаическом обществе лягушка, прыгнувшая в кувшин с молоком, вызывает едва ли не больший страх, чем убийство. На первый взгляд, современная цивилизация «закрыла» тему чистоты, сведя ее к мерам предосторожности против инфекций и ядовитых веществ. Но мы и сегодня говорим о моральной чистоте, о чистоте помыслов, можем называть не нравящегося нам человека нечистым и др.

Огромная роль этого противопоставления связана с тем, что речь идет об определении границ личности и общества. Уже кошка, вылизывающая себя, тем самым актуализирует границы своего тела. «Приятно гладить, ласкать себя, окутывать влажной пленкой — состояние полной погруженности вовнутрь, отрешенности от среды. Таков врожденный нарциссизм живого существа, и чрезвычайно существенно, что именно и только в этом самоочищении животное поворачивается себе навстречу, оглядывает и ощупывает себя со стороны (…) Не отсюда ли человеческое самосознание, столь близкое — на духовном уровне — потребности ощупать себя, очистить от всего внешнего, наносного, исторгнуть, словно из налипшей шелухи, ядро своего истинного «я»?» — размышляет Эпштейн.

Нечистое — это нечто чуждое моральным стандартам человека или принятым общественным нормам. Как отмечал уже упомянутый Рикер, чувство вины и греха начинается с общего ощущения осквернения или загрязненности. Это ощущение, не имеющее прямого отношения к физической чистоте, может быть присуще исполнителям или жертвам преступлений: вспомним леди Макбет, непрерывно мывшую руки после убийства, или жертву изнасилования из фильма «Ворошиловский стрелок», которая не выходила из душа и сделала невозможным установление факта преступления.

Точно так же люди, страдающие обсессивно-компульсивным расстройством, часто испытывают панический страх перед загрязнением или заражением; их тревога, безусловно, отражает душевный дискомфорт, осознанный или неосознанный — возможно, речь идет о страхе перед нарушением границ «я». Таким образом, в мифологии чистоты можно увидеть зачатки морали. Понимание чистоты в моральном плане появляется уже у пророков, в библейской литературе мудрости и впоследствии в Новом Завете.

«Сухие» и «непонятные» ритуальные предписания книги Левит содержат в зародыше моральную и социальную тематику. Эти мотивы яснее звучат уже во второй части книги — так называемом Кодексе Святости (главы 17-26), который библеисты «еврейской» школы датируют более поздним временем, чем основной текст книги Левит, и обретают полную силу во Второзаконии. К книге Левит, так же, как к другим классическим еврейским текстам, следует относиться не столько как к сборникам статичных предписаний, данных «на все времена», сколько как к вместилищу некоего импульса, который развертывается в ходе человеческой истории и развитие которого возложено на всех нас, причем не только на евреев.

Дмитрий Сливняк, специально для «Деталей». ТАНАХ — «кодекс Сассона», возраст которого ориентировочно 1100 лет. Фото: AP Photo Ariel Schalit ∇