Каково было реальное состояние иранской ядерной программы накануне бомбардировки?

Каков был статус иранской ядерной программы накануне войны: был ли Иран на грани создания ядерного устройства для испытаний или даже бомбы? Намеревался ли он быть как можно ближе к бомбе или создать настоящую бомбу? Было ли «решение» создать бомбу?

Эти и подобные вопросы гораздо сложнее и запутаннее, чем кажутся на первый взгляд. Даже если бы была доступна полная и точная техническая информация о состоянии иранской ядерной программы накануне войны, осталось бы много вопросов относительно намерений и решений, которые двигали иранскую ядерную программу. Вопросы также касаются определений, таких как, что такое «бомба» (в отличие, например, от «устройства») и что именно представляет собой национальное «решение» стать ядерным государством.

Я попытаюсь осветить эти вопросы с личной точки зрения, путем рассмотрения того, как они возникли в моей работе за последний год, и, в частности, того, как ядерная история других стран, и особенно история Израиля, сформировала мою оценку иранского случая.

В начале 2024 года я заметил значительный сдвиг в дискурсе компетентных иранских лиц по ядерной проблеме и бомбе. Мое внимание привлекло интервью на иранском телевидении 12 февраля с Али Акбаром Салехи, возможно, самым высокопоставленным иранским деятелем, который сочетает знания и авторитет в ядерной проблематике как с технической, так и с политической стороны. Он был профессором в области ядерной инженерии, получившим образование в Массачусетском технологическом институте, был и министром иностранных дел Ирана, и главой Организации по атомной энергии Ирана.

В ответ на вопрос о том, почему ядерная проблематика важна для Ирана, «и есть ли у нас возможность создать ядерное оружие», Салехи ответил, что важность ядерной энергии заключается в том, что она обеспечивает Ирану «защиту национальной власти (суверенитета)». Он добавил: «Мы перешли все существенные пороги в ядерной науке и технологиях. Я приведу вам пример. Что нужно автомобилю: ему нужно шасси, двигатель, рулевое управление, коробка передач и так далее. Вы спрашиваете, произвели ли мы коробку передач, и я говорю «да». Произвели ли мы двигатель, и я говорю «да». И так далее. Каждая деталь выполняет свое предназначение».

Это было для меня удивительным заявлением, несмотря на его очевидную двусмысленность, потому что оно полностью отклонялось от обычных иранских заявлений, в которых раньше категорически отрицалось, что Иран имеет какой-либо интерес к ядерному оружию.

Заявление Салехи сразу напомнило мне необычное израильское заявление из прошлого. В октябре 1968 года Леви Эшколь, тогдашний премьер-министр Израиля, сказал нечто подобное на дружеской встрече с жителями кибуца Дгания Алеф. Эшколь сообщил, что «Израиль обладает техническими знаниями о том, как производить атомную бомбу», но смягчил свои слова, сказав: «Отсюда до производства атомных бомб еще далеко».

Поскольку я знал кое-что о состоянии израильской ядерной программы в то время, я не мог не задуматься о сходстве между Израилем 1968 года и Ираном 2024 года. Мне кажется, что Салехи, как и Эшколь, пытался намекнуть, что у Ирана уже были знания и возможности производить все или большую часть компонентов ядерного оружия, а не только возможность производить расщепляющийся материал путем обогащения урана.

Салехи не указал точный график, но его слова были сказаны с пониманием того, что разница между ядерным устройством или даже бомбой как готовым продуктом и набором их компонентов — это не более чем быстрое изменение, фазовый переход, начинающийся с решения лидера и заканчивающийся испытанием.

Я интерпретировал слова Салехи, как и слова Эшколя, как своего рода признание-намек на то, что Иран завершил — или был очень близок к завершению — большую часть исследований и разработок по производству ядерного взрывного устройства, возможно, даже для создания бомбы, и находится «в одном повороте отвертки» — то есть в нескольких неделях или, возможно, даже днях — от возможности собрать весь комплекс.

Я выразил свою обеспокоенность в статье в «ХаАрец», опубликованной 12 марта 2024 года под заголовком: «Стал ли Иран фактически ядерным государством?» (Перевод был опубликован в «Деталях»). Моя интерпретация противоречила оценкам большинства моих коллег в академических кругах, которые приняли оценку американской разведки о том, что верховный лидер Ирана не отдавал приказ о разработке оружия, и поэтому, если Иран решит «прорваться» к оружию, то, по-видимому, потребуется от шести месяцев до года, чтобы завершить такую ​​попытку.

Я согласился со своими коллегами в том, что Иран, то есть верховный лидер Али Хаменеи, не принял решения создать бомбу. Но я не согласился с их оценкой, что без решения верховного лидера о производстве оружия не будут проводиться критически важные научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, которые позволили бы сократить сроки, если бы было решено заняться бомбой.

Я указал возможные сроки, основанные не на конкретной информации об Иране, а на историческом прецеденте Пакистана в 1998 году. Напоминание: Индия провела неожиданное ядерное испытание 11 мая 1998 года, и Пакистан, который решил ответить собственным испытанием, сумел провести его примерно через две недели — через 17 дней, если быть точным.

Сегодня известно, что у Пакистана был «в ящике» план действий для подготовки к испытанию. Я предположил, ссылаясь на стратегическое положение Ирана, что, вероятно, там также существует подробный план действий, если лидер отдаст приказ о проведении испытания.

Слова Салехи беспокоили меня, но я задавался вопросом, насколько серьезно можно отнестись к одному-единственному интервью. Важно было понять, был ли Салехи одинокой ласточкой или он выражал новую иранскую позицию. Поэтому я инициировал углубленное исследование иранского ядерного дискурса в Институте Миддлбери летом 2024 года вместе с моим коллегой Джимом Лэмсоном — специалистом по Ирану и бывшим членом американского разведывательного сообщества. В исследовании участвовали два наших студента, оно основывалось на систематическом анализе десятков заявлений высокопоставленных иранских деятелей, настоящих и бывших, начиная с 2015 года, на тему ядерной энергетики и бомбы.

Исследование подтвердило, что Салехи не одинок, и его слова не являются необычным заявлением, а выражают новый подход. Исследование показало, что с 7 октября 2023 года в иранских заявлениях по теме ядерной энергетики и бомбы произошли глубокие изменения, которые были отражены в трех новых центральных мотивах.

Первый мотив — это утверждение, что Иран перешел все соответствующие технические пороги — с точки зрения знаний — для создания устройства или даже ядерной бомбы, хотя он политически обязался не производить ее.

Второй мотив — это то, что обязательство Ирана не разрабатывать ядерное оружие является не абсолютным, а условным. Если Иран подвергнется нападению или под угрозой окажется его существование, есть вероятность, что он решит отказаться от своего обязательства не производить ядерное оружие и выйдет из Договора о нераспространении ядерного оружия, который он подписал.

Третий мотив — это то, что высокопоставленные иранские деятели начали использовать «политику неопределенности» относительно деятельности Ирана в области исследований и разработок ядерного оружия. Мы обнаружили общие заявления о том, что у Ирана есть возможности и знания по этому вопросу, наряду со стандартными отрицаниями того, что у Ирана есть желание обладать оружием. При этом деятельность Ирана в интервале между возможностями и знаниями и фактическим производством оружия остается неопределенной.

Исследование подтвердило мою оценку того, что, хотя Иран воздержался от принятия решения о производстве оружия, он, вероятно, активно работает над сокращением сроков, необходимых для производства оружия или, по крайней мере, взрывного устройства. Иран приводит себя в состояние повышенной готовности на случай, если почувствует угрозу и решит, что ему нужно оружие.

Мне казалось разумным, что Иран будет стремиться занять положение на минимальном расстоянии — в неделях или, возможно, даже меньше — от возможности провести испытание на каком-то полигоне, который, вероятно, уже был выбран и подготовлен заранее. Отсутствие политического решения Ирана о производстве ядерного оружия не означает, что руководители проекта не захотят сократить сроки подготовки.

Мы испытали определенное чувство удовлетворения, когда почти год спустя, в марте 2025 года, глава американской разведки Тулси Габбард указала в своих показаниях конгрессу, что американская разведка также заметила, что иранское табу в отношении публичного обсуждения бомбы было нарушено. Но это заявление нисколько не изменило сути, которая заключается в том, что у американской разведки нет информации о том, что Иран работает над созданием бомбы или что верховный лидер решил создать ядерное оружие.

Моя оценка того, что изменение иранского ядерного дискурса, которое впервые продемонстрировал Салехи, вероятно, отражает существенные изменения в статусе иранской ядерной программы, также основана на исторических исследованиях ядерной динамики в моменты кризиса в других странах: Соединенные Штаты во время Берлинского кризиса в 1948 году, Пакистан во время Каргильского кризиса в 1999 году и Израиль во время кризиса ожидания в мае 1967 года.

Во всех этих случаях времена кризиса привели к фазовому переходу уровня готовности ядерных активов, а контроль над ними был передан военным.

Здесь не место вдаваться в подробности трех случаев, но, пожалуй, можно сказать, что израильский случай 1967 года — о нем говорится в материале в Financial Times на этой неделе — является, пожалуй, самым поучительным и актуальным для иранской ситуации. Кратко: еще весной 1967 года американская разведка задавалась вопросом, становится ли Израиль государством, находящимся на пороге ядерного оружия. Некоторые предполагали в то время, что Израиль находился в шести-восьми неделях от возможности провести ядерное испытание, если бы он решил это сделать.

Несколько недель спустя Израиль вступил в кризис, предшествовавший Шестидневной войне, и в одночасье его существование оказалось под угрозой. Согласно свидетельствам, опубликованным за рубежом, в ответ на кризис израильские ядерные специалисты почти за одну ночь смастерили ядерное взрывное устройство.

Идея была чем-то средним между фантазией и апокалипсисом: если все остальное не сработает, премьер-министру нужно оставить последнюю опцию. План был подготовлен, согласно тем же показаниям, и в начале июня 1967 года премьер-министр Эшколь оказался владельцем ядерного устройства, похожего на «паука», которое только что родилось, и никто не мог даже гарантировать, что оно сработает.

Этот случай уникален, но, вероятно, в уроке, который можно извлечь из него, есть что-то типическое. В ситуациях давления, и, безусловно, тех, которые воспринимаются как экзистенциальная угроза, ядерное пороговое государство, как ожидается, будут стремиться перешагнуть порог. Это свидетельства относятся к Израиля накануне Шестидневной войны, без какого-либо решения сверху, и возможно, что подобные сценарии имели место — или произойдут — также в Иране, в свете событий прошлого года, включая войну.

Авнер Коэн, «ХаАрец», И.Н. На снимке: Председатель Объединенного комитета начальников штабов США Дэн Кейн раскрыл подробности американской бомбардировки. Фото: снимок экрана