«Большинство больных здесь – невакцинированные», – говорит доктор Илья Каган, заведующий коронавирусным отделением интенсивной терапии в больнице «Бейлинсон». Он стоит у кровати мужчины лет пятидесяти, который погружен в искусственную кому и подключен к аппарату искусственной вентиляции легких.
Таких больных в отделении четыре, двое из них также подключены к аппарату ЭКМО «сердце – легкие». В терапевтическом отделении госпитализированы еще 19 пациентов в тяжелом состоянии, а всего в больнице «Бейлинсон» 34 больных коронавирусной инфекцией.
Для сравнения в январе, в разгар третьей волны, в больнице было 74 коронавирусных больных, причем 46 из них находились в одном отделении.
«Мы ожидали, что к этому моменту все будет забито, но ситуация стабилизировалась, – говорит доктор Каган. – Мы сильно устали за минувший год. И мы огорчены, потому что все это можно было предотвратить».
То, что в отделении интенсивной терапии находятся больные, которые не прошли вакцинацию, – факт, от которого нельзя отмахнуться. Это как слон в посудной лавке – не заметить его невозможно.
«Наиболее подавляюще это действует на самих больных, – отмечает доктор Катя Орвин. – Говорить об этом нелегко. На прошлой неделе у меня умерла пациентка, которая не привилась из-за аллергии».
Орвин заведует отделением интенсивной терапии кардиологического отделения, а также стала волонтером в коронавирусном отделении. В день, когда мы встречались, она только что отвезла свою маленькую дочь в школу, а затем сразу же отправилась в отделение. «Я узнала здесь больше, чем за всю прошлую профессиональную практику, – говорит Катя. – Коронавирус стал частью жизни».
Доктор Каган говорит, что лечение коронавирусного заболевания в отделении интенсивной терапии стало почти обычным делом. Если врачи из других отделений «Бейлинсон» и других больниц могут находиться в коронавирусных палатах временно, не более нескольких месяцев, то у персонала в интенсивной терапии нет никаких поблажек. В дополнение к лечению обычных пациентов врачи постоянно имеют дело с коронавирусными больными.
«В начале мая я выписала отсюда последнего больного. Я надеялась, что мы больше сюда не вернемся», – говорит доктор Лиран Стетландер. Но вернуться пришлось раньше, чем ожидали медики. «Если бы не вакцины, эта волна нас бы убила», – убежден Каган.
А Стетландер добавляет: «Вакцина работает. Даже если вакцинированный человек серьезно заболевает, то уже не так страшно. Если бы те миллионы людей, которые отказались от вакцинирования, были привиты, четвертой волны не случилось бы».
«На невакцинированных можно злиться, но всегда побеждает сочувствие. Сердце разрывается, когда говоришь с больными и их родственниками. Я спросила одного больного, почему он не сделал прививку. Он ответил: "По глупости"».
Чувство вины
Врачи также отмечают важную тенденцию. Когда родственники невакцинированных больных видят, что их близкие находятся в критическом состоянии, они бегут на прививку.
«Непривитые не могут навестить больных или попрощаться с ними, – говорит Каган. – Один больной умер, когда его жена находилась в карантине. Она не смогла с ним проститься. Никакими словами нельзя описать это несчастье. 60-летний мужчина не мог попрощаться с любимой женой, с которой прожил не один десяток лет, и умирал в одиночестве. Никто такого не заслуживает!»
Дорин Шамир – социальный работник отделения; она поддерживает связь с членами семьи, которые не могут навестить своих близких. «Почти всегда присутствует чувство вины – например, у невакцинированной дочери, которая заразила отца, – говорит она. – Я здесь много лет, видела немало смертей, но чувство вины выживших членов семьи делает ситуацию особенно тяжелой».
В конце палаты лежал единственный пациент, не погруженный в кому, – Михаэль (имя изменено), крепкий и во всем остальном здоровый мужчина 40 лет, который не сделал прививку. Почему – он и сам сказать не может, хотя на классического противника вакцинации не похож, то есть не повторяет теории заговора и мантры об опасности вакцины.
Уже больше недели он лежит на животе, смотрит в свой мобильник и спрашивает себя, как он здесь оказался. «Не сделать прививку было просто глупостью, – говорит он. – Когда слышишь, что все прививаются, но все равно некоторые болеют, то думаешь, что, может, оно тебе и не надо?»
Михаэль говорит, что если бы он мог вернуться в прошлое, то сделал бы прививку, но на вопрос, будет ли он делать ревакцинацию каждые шесть месяцев, если это порекомендует министерство здравоохранения, ответил: «В таком случае я должен буду подумать…»
Эмоциональный удар
По словам медсестры Айи Джабарин, которая мечется от одного пациента к другому, «бывали лежавшие в ясном сознании невакцинированные больные, хорошо понимавшие, что происходит вокруг них. Я объясняю им, насколько важно сделать прививку, но большего я сделать не могу. Всех не убедишь, и не все пойдут. Все, что можно сделать, – привлечь к этому внимание.
Я бы не сказала, что злюсь. Я здесь не для того, чтобы ругать больных, а чтобы за ними ухаживать. Да, они могли не попасть в коронавирусное отделение, но выбрали другой путь».
Дедушка самой Джабарин умер от коронавирусной инфекции. «Он следовал правилам, и мы были потрясены, когда это случилось, – говорит она. – Мы очень тяжело восприняли его смерть».
Все медицинские работники сходятся на том, что пандемия коронавируса оказала на них значительное эмоциональное воздействие. Они чувствуют, что в чем-то стали другими.
«От одного только вопроса об этом мне хочется плакать, – говорит Пнина Артцман, старшая медсестра интенсивной терапии с более чем 26-летним опытом работы. – Я никогда не сталкивалась ни с чем, похожим на коронавирусную инфекцию. Я никогда не видела болезни, которая до такой степени поражает легкие… Как только поступает пациент, мы сразу же должны его интубировать. Мы очень тяжело воспринимали это во время второй волны: многие пациенты умирали».
Государственные больницы по-прежнему умоляют о дополнительном финансировании. Сегодня, спустя полтора года после начала пандемии, кто-то должен начать заботиться и о медицинском персонале!
Заведующий отделением интенсивной терапии Каган говорит, что третья волна сильно по ним ударила. «Высокий уровень смертности и большое количество молодых больных. В конце смены вы уходите домой, но уносите с собой все, что происходило в течение дня. Например, когда у вас молодого человека интубируют и погружают в искусственную кому; перед этим он спрашивает вас, когда он проснется, и вы вынуждены ему солгать и сказать, что через неделю, но вы-то знаете, что, скорей всего, он уже не выйдет из этого состояния».
Медсестра Джабарин добавляет: «В реанимации бывают тяжелые смены. Когда ложусь спать, я постоянно слышу мониторы. Но такова наша жизнь. Не думаю, что кто-то из тех, кто имел дело с этой пандемией, выйдет из нее прежним. Она оставит свой след на всех нас».
Бар Пелег, «ХаАрец», М.Р. Фото: Охад Цвигенберг √˜
