Иврит харедим: существует ли уникальный язык?

Дина Сандер, которая выросла в ортодоксальной среде, решилась на кардинальные перемены в жизни. Она отказалась от религиозного образа жизни, и стала исследовательницей языка.

Сегодня она изучает иврит ультраортодоксов и помогает другим людям найти себя за пределами сообщества, в котором они выросли, доказывая, что перемены возможны, даже если путь к ним сложен.

— Расскажите о себе.

— Мне 32 года, я из Иерусалима. Сейчас я докторантка Еврейского университета, занимаюсь социолингвистикой — исследованием связи между языком и обществом. Моя диссертация посвящена ивриту харедим: чем он отличается от общего иврита, почему существуют эти различия и чему они могут нас научить.

— Эта тема близка вам, ведь вы сами из общества харедим?

— Да, я родилась и выросла в Иерусалиме. Забавно, но хотя я всё ещё живу в этом городе, для меня есть  два совершенно разных Иерусалима. Светский город я начала узнавать только с 19 лет. До этого я была частью ультраортодоксального мира, а затем прямо оттуда отправилась в академию.

— «Прямо в академию» — это звучит легко. Но как это было на самом деле?

— Конечно, все было не так просто. Этот процесс занял несколько лет. В 2012 году я наткнулась на форум «Харедим вопреки своей воле», где люди делились историями, похожими на мои. Они стали моей группой поддержки. Сегодня я сама волонтёр в организации «Хелель», которая помогает людям, решившим покинуть ультраортодоксальное общество.

— Вы делились своими сомнениями с близкими?

— Нет. В 12-м классе у меня были доверительные отношения с наставницей в религиозной школе, и я пыталась рассказать ей о своих мыслях. Но она резко оборвала меня: «Не иди в этом направлении и не забивай себе голову подобными мыслями».

— Как отреагировала ваша семья?

— Я поделилась своими мыслями с семьёй только потом. Форум очень помог мне, потому что я увидела, что есть и другие люди, которые, несмотря на трудности, могут жить в обществе харедим со своими внутренними сомнениями.

— Ваш путь к светской жизни был долгим. Вы намеревались остаться в обществе харедим, несмотря на ваши убеждения?

— Да, я хотела остаться. Мне казалось, что слишком много на кону, чтобы уйти. Поэтому я пыталась понять, как продолжать жить в обществе харедим, не веря в Бога.

— Но как вы могли оставаться частью сообщества, если не верили?

— Современное сообщество харедим больше напоминает культурное сообщество, чем религиозное.

— То есть вера и соблюдение не в центре?

— По крайней мере, там, где я росла, вера и Бог не играли центральной роли. Важнее было социальное положение в иерархии.

— Вы думали продолжать жить как представительница харедим? Не было желания уйти, хлопнув дверью?

— Напротив, я очень боялась.

— Насколько далеко вы были готовы зайти, чтобы остаться? Например, планировали ли выйти замуж за представителя харедим?

— Я колебалась. Мне казалось, что я смогу встретить кого-то из форума “Харедим вопреки своей воле”, кто чувствовал бы то же, что и я. Но со временем я поняла, что большинство людей на этом форуме были уже женаты и с детьми. Моя ситуация была совсем другой: я молода, свободна, и у меня не было реальных причин оставаться там, где я всю жизнь чувствовала себя словно в ловушке.

В итоге я пошла на подготовительную программу для харедим, потому что у меня не было аттестата зрелости. Кстати, на этом этапе мне очень помогли друзья из форума. Они сказали, что  если я уже собираюсь учиться, то пусть это будет достойное место. Так я и решила поступать в Еврейский университет.

— Вы знали, что такое университет?

— Вообще нет. Я поехала на кампус на горе Скопус впервые в жизни и поняла, что это действительно моё место. Когда меня приняли, я сказала себе: «Хорошо, в этот мир я вхожу уже не как представительница харедим».

— Вы рассказали об этом родителям?

— Да. Это то, что называют “выйти из шкафа”. Я сказала им: «Я ношу брюки. Я иду учиться в университет».

— Как они отреагировали?

— Я ожидала самые разные реакции, но всё прошло хорошо. Мои родители действительно замечательные. Отец даже предложил финансовую поддержку на время учёбы.

— Где вы жили после этого?

— Я ещё несколько недель жила дома, но переход между двумя мирами оказался слишком сложным. В итоге я переехала в общежитие университета.

— Как вы считаете, может ли подготовительная программа для ультраортодоксов устранить разрыв между системой образования харедим и светским школьным обучением? Насколько этот разрыв велик?

— Я училась в религиозной школе, которая считалась очень сильной. Там тоже была своя иерархия, и я была одной из лучших учениц. Но несмотря на это, разрыв со светским образованием — огромный.

— Можете назвать основные слабые места?

— Английский язык. Мы учили его на самом высоком уровне, но это было абсолютно стерильное обучение — без фильмов, музыки, сериалов. Я пришла в университет с уверенностью, что знаю английский, но быстро поняла, что это не так. Это был большой удар.

— То есть даже качественное образование харедим не готовит к переходу в светский мир?

— Оно может дать базу, но только если человек действительно хочет и прикладывает усилия. Мужчинам, которые хотят интегрироваться в светское общество, приходится трудиться ещё больше. Они вообще не учат английский и математику, даже на базовом уровне. 

— Образование не учитывает возможность жизни за пределами сообщества харедим.

— Именно так.

— Что ещё вас удивило в университете? Какие пробелы были особенно заметны?

— Литература. Конечно, я изучала литературу, но это были только тексты харедим.

— Тексты, которые можно было бы анализировать с критической точки зрения?

— Нет, критического мышления вообще не существовало. Я же рассказывала, как отреагировала школьная наставница на мои сомнения. В университете я посещала курс по литературному анализу агадических текстов. Это был первый раз, когда я увидела критическое прочтение и анализ текстов из Талмуда и Мидрашей. Я выросла на этих текстах и воспринимала их как абсолютную истину. А тут их рассматривают как произведения, созданные людьми. Это был шок, даже пугающий.

— Помимо образовательных пробелов, вы столкнулись и с культурным разрывом?

— Конечно. Каждый раз, когда кто-то упоминает что-то, чего я не знаю, мой парень шутливо называет меня “пустая тележка”. Когда я только покинула сообщество харедим, у меня была своего рода одержимость: я пыталась восполнить все пробелы. Например, я вообще не знала, что такое Disney. Я попыталась смотреть фильмы, но не поняла, почему вокруг них такой ажиотаж. Наверное, если смотреть их в пять лет, а не в двадцать, это действительно что-то запоминающееся. То же самое с музыкой. В какой-то момент я поняла, что есть пробелы, которые я просто не смогу восполнить. Конечно, есть ещё и языковые различия.

— Что вы имеете в виду?

— Я говорю на иврите, и светское общество говорит на иврите, но это совсем не одно и то же. До сих пор я открываю для себя новые вещи, и это порой раздражает.

— Например?

— Мы были в походе с моим парнем, и он рассказал мне что-то о “моральных дилеммах”. Я такая: “Окей, а что это вообще такое?” Потом у нас была интересная беседа на эту тему.

— Чувство, что все вокруг говорят о чём-то естественно, а вы ничего об этом не знаете, вам знакомо?

— Вначале это случалось постоянно. Со временем реже, но разрыв всё равно существует. 

— Хорошо ли вам в светской жизни?

— Очень.

— Чего-то не хватает из прошлого?

— Мне не хватает порядка. Иногда мне сложно с тем, что есть свобода выбора. Это и заставляло меня вначале хотеть остаться в сообществе харедим. Там всё очень ясно: каким будет твоя жизнь, где ты будешь жить, чем заниматься.  А сейчас у меня сплошные вопросы… Семья? Дети? Хочу ли я этого? Для меня теперь ничего не очевидно. Всё под вопросом. Всё нужно переосмысливать. Это тяжело. Вся ответственность лежит на мне.

— Почему вы решили остаться в академии и продолжить учёбу?

— Я даже не знала, что можно. Я не знала, что существует что-то после первого диплома. Я просто решила завершить степень бакалавра и посмотреть, что будет дальше. Но ближе к концу обучения преподаватели начали говорить мне, что я должна продолжить учёбу. Один из них, с которым у меня были хорошие отношения, упомянул, что иврит харедим может стать темой исследования. Я никогда не думала, что это заслуживает внимания. Сегодня у меня в голове уже десять идей для статей.

— Одна из них уже опубликована в престижном издании.

— Да, в “Journal of Semitic Studies” Оксфорда. Честно говоря, до сих пор не могу поверить, что это произошло. Это так странно. Что я там делаю? Как я сюда попала? Как получилось, что моё исследование интересно не только мне или моему окружению, но и людям по всему миру?

— Давайте поговорим о вашем исследовании, посвящённом ивриту харедим, который сам по себе уже несёт историческую сложность. Общество харедим противилось превращению святого языка в светский язык. Бен-Йехуда подвергался преследованиям за попытку возродить иврит.

— Общество харедим противилось ивриту так же, как и сионизму. Но начиная с 1940-х годов это сопротивление начало ослабевать, а к 1950-м годам иврит уже проник в большую часть ультраортодоксального общества.

— А как насчёт идиша?

— Сегодня на идише говорит относительно небольшой процент харедим.

— Речь идёт о общинах, стремящихся к изоляции? Например, в Меа Шеарим говорят на идише.

— Как правило, это связано с антисионистской идеологией или стремлением к обособлению. В Меа Шеарим действительно  говорят на идише везде, включая образовательные учреждения. Но второе и третье поколения, которые покинули этот район и живут в других харедимных городах, уже говорят на иврите. Например, в Модиин-Илит или в районах Бейт-Шемеша говорят исключительно на иврите. Это интересно, ведь других языков там почти нет, даже английского. Только иврит.

— Чем отличается иврит харедим?

— У него есть уникальные выражения и слова, которые не используются в общем иврите. Чаще всего это влияние священных текстов, раввинской литературы, а также архаизмов из идиша и арамейского. Например, “מאן דאומר” (маан даомер) в ашкеназском произношении означает “тот, кто знает” или “авторитетное мнение”. Или такие слова из идиша, как “שוור” (швер — тесть) и “שוויגר” (швингер — тёща). В своей магистерской работе я исследовала влияние ашкеназского произношения на речь харедим, а в своей докторской диссертации я углубляюсь в социолингвистический анализ, включая такие явления, как формы обращения.

— Что вы имеете в виду под формами обращения? Например, третье лицо для присутствующего? “Он хочет чашку чая”?

— Нет, не “он”, а “рав”. “Рав хочет чаю?” Или обращение “вы” в единственном числе: “Вы хотите чашку чая?”.

— “Вы” в обращении к одному человеку?

— Да. Например, так мужчина харедим обычно обращается к незнакомой женщине. Это создаёт определённую дистанцию и выражает уважение.

— Помимо самих языковых явлений, интересно отношение к ивриту. Переход от враждебности к языку Бен-Йехуды к его принятию. Что думают об этом говорящие на иврите харедим?

— Все опрошенные мной харедим проводили чёткое различие между современным ивритом и древним, библейским. Для них это два совершенно разных языка.

— Разрыв. Не как в арабском, где есть литературный и разговорный язык, а полностью две несвязанные системы.

— Я думаю, они даже предпочли бы, чтобы этот язык не назывался ивритом. В обществе харедим нет гордости за язык или осознания того, что это часть их лингвистической традиции. Для них это утилитарный инструмент. Они говорят на нём, потому что так говорят вокруг.

— Что это говорит о современном иврите? Что харедим хотят отделить его от священного языка и от своей религиозной идентичности?

— С их точки зрения, современный иврит — это не их язык. Это язык государства, который служит для повседневных нужд. Поэтому они не обращают внимания на нормы языка или его правильность. Это для них не важно. У них нет эмоциональной связи с ним. Это не “язык наших предков”.

— То есть идея такова: если бы харедим жили в Швеции, они говорили бы на шведском, а если бы в Бельгии — на фламандском или французском. Язык не имеет значения. Иврит — это просто язык страны.

— Да, один человек даже сказал мне: “Какая разница? Если бы мы жили в Германии, я бы говорил на немецком”.

— Это странно.

— Почему?

— Потому что это иврит. А у общества харедим гораздо более глубокая связь с его корнями. В каббалистических представлениях мир создан из букв этого языка.

— Верно, он сделан из святого языка, но также и из многих других компонентов.

— Которые нас не интересуют.

— Именно.

— Всё равно странно, что можно настолько от него отстраниться. Может, это было просто удобным решением: святой язык остаётся святым, а современный иврит существует на совершенно другом уровне?

— Полностью. Это как в еврейских общинах в истории, где у них был разговорный язык — язык окружающей среды с еврейским вариантом. Так они воспринимают и современный иврит.

— На чём основана ваша диссертация, кроме интервью?

— На харедимных подкастах, лекциях, уроках Торы, харедимной прессе, а также языке, используемом в общественном пространстве: реклама, названия магазинов и подобное. Ещё я использую «Кавей Нейес» — это платформа для связи внутри общества харедим. С помощью кошерного телефона можно позвонить туда и слушать заранее записанные новости и передачи. Это решение для людей, у которых ограничен доступ к интернету и радио. Помимо новостей там транслируются беседы и дискуссии.

— Я не знакома с этим. Что вы имеете в виду под беседами и дискуссиями? Я звоню на номер и слышу, как двое харедим обсуждают что-то между собой?

— Да. Например, в два часа дня проходит такой “форум”, где трое харедим обсуждают события последних 24 часов. Это новости дня, но не только. Я даже не знаю, как это определить. Это не совсем сплетни, но, например: «Раввин А поехал навестить раввина Б», или «Вчера в Бней-Браке была большая свадьба правнука такого-то», или «Сегодня собирают пожертвования к Пуриму, поговорим с двумя учениками ешивы об этом». Интересно, что так как там нет редактора, часто звучат такие реплики, как: «Ну, ладно, о чём теперь поговорим?». Это окно в их внутренний язык, потому что, когда я провожу интервью, язык всё-таки подстраивают под меня.

— Мне интересна ситуация, когда вы берёте интервью у мужчин харедим. Вы рассказываете им, кто вы и что представляете?

— Нет. Если они спрашивают, я отвечаю, если нет, то не говорю.

— Как вы думаете, они могут это понять?

— Нет.

— Серьёзно?

— Был один случай, когда кто-то догадался или узнал позже, что я — вышедшая из общества харедим. Не знаю как. Он позвонил мне и сказал: «Почему ты не сказала? Может, я бы вел себя по-другому». Мне было очень интересно, как именно он мог бы себя вести иначе, но в любом случае мы провели беседу, как будто я просто светская женщина.

— Вы сами не упоминаете этот факт?

— Нет.

— Это может сблизить или, наоборот, оттолкнуть?

— Невозможно предугадать.

— Что их мотивирует сотрудничать с вами?

— Большинство интересуется языком. Это было удивительно. Им действительно интересно, но в их мире об этом некому поговорить. Кто сейчас будет обсуждать с ними их наблюдения о языке?

— Эти беседы отклонялись от языковых тем?

— Да, с одним учеником ешивы мы всё-таки обсудили, что я — вышедшая из харедим. Его это очень впечатлило, что я смогла достичь того, чего достигла. Ушедших из харедим часто воспринимают как тех, кто не смог «выжить» за пределами общества, а я как будто смогла. Ближе к концу беседы он неожиданно сказал, что сохранит мой номер, если когда-нибудь захочет покинуть общество.

— Если его одолеют сомнения в вере. Он звонил?

— Пока нет.

— Встреча бывшей религиозной с ортодоксом, который не знает, что вы как бы бывшая своя… Это значительное преимущество.

— Да. Изоляция — важная черта общества харедим. Один из моих собеседников называл всё, что «за забором», табу. Любой контакт с внешним миром редок. Мои встречи с ними часто особенны. Зная их собщество изнутри, я как бы могу создавать атмосферу «хеймиш» (домашнюю, близкую).

— Например?

— Я не говорю «Элохим» или «Бог». Я использую «Кодеш Баруху» (святой, благословен он), как это принято. Также я использую харедимный сленг. Например, я спросила одного из собеседников, относится ли его ешива к «цулит» или «открытым».

— «Цулит»?

— «Цул» — это особенно строгий харедим, чья строгость часто ассоциируется с личными ограничениями. Это аббревиатура «цадик ве-ра ло» (праведник, которому плохо). Думаю, такие нюансы помогали мне завоевать их доверие, даже неосознанно.

— Что вы узнали из этих бесед, кроме языковых аспектов?

— Им было очень интересно узнать об исследовательском мире. Это для них что-то чуждое, и они задавали мне много вопросов: как это работает, что изучают в университете. Кроме того, был интересный разговор о современной харедимной жизни. Меняется ли общество харедим? Мне было интересно услышать их мнение. Конечно, я не спрашивала напрямую, и мне не давали прямых ответов. Но, например, когда речь зашла о рынке труда, некоторые из них, родители детей, говорили, что хотят, чтобы их дети знали английский, чтобы, если они захотят работать, это не стало для них преградой. Это значимо. Это даёт надежду.

Айелет Шани, “ХаАрец”

На фото: Дина Сандер. Фото: Оливье Фитуccи