Среди «идиотов» и «кретинов»

Среди «идиотов» и «кретинов»

Политкорректность больше не стирает оскорбления – она стирает людей.

В начале 80-х годов XIX века молодой человек по имени Франц Боас путешествовал по северной Канаде. Во время встреч с аборигенами он обнаружил, что в их языке «снег» обозначается четырьмя разными словами. Его целью было проиллюстрировать с помощью нескольких примеров, что сложность эскимосского языка мало отличается от английского. Он подытожил свои лингвистические примеры, сказав, что нельзя сортировать культуры, так как разные языки классифицируют реальность по-разному.

Несколько десятилетий спустя, в 1940 году, американский лингвист Бенджамин Уорф опубликовал статью, в которой утверждал, что «мир представляется (нам) калейдоскопическим потоком впечатлений, которые зависят от знакомой нам языковой системы».

Еще десятилетие спустя его коллега и соавтор Эдвард Сапир написал статью, в которой утверждал, что «реальный мир» в значительной степени неосознанно построен на языковых понятиях группы. Так родилась идея, что сознание определяется языком. Однако это создало опровергнутую ошибочную теорию: чтобы слово пришло в наше сознание, нужно, чтобы в языке было его определение. Неправильные предположения продлились еще полвека, став угрозой для самой свободы мысли. Эта угроза теперь называется «политкорректность».

Для широкой общественности понятие «политкорректность» в последние десятилетия носило умеренный характер. Но оно также имеет радикальное значение: изменение языка —  средство изменения людей и, следовательно, всего общества. Предположение, что наше сознание воспринимает лишь то, что обозначено в нашем языке, привело к радикальному выводу: если убрать слово из языка, его значение больше не будет существовать в нашем сознании.

Отсюда возникло убеждение, что удаление слов «меняет сознание». Если идея вредна, все, что нужно сделать, чтобы устранить ее — удалить из лексикона соответствующее слово. И если это — слово, которое нельзя уничтожить, потому что оно неотделимо от нашей реальности, — например, «толстый», «инвалид», «отсталый», «проститутка» — мы найдем вместо него новое слово без негативных ассоциаций. Однако радикальная политкорректность проистекает из неправильного вывода.

Можно легко увидеть порочность концепции, лежащей в основе радикальной политкорректности, на примере слова «идиот». Каждый раз его заменяли по причине, которая движет политкорректностью — слово стало отрицательным, ругательным. На разных этапах медицинское сообщество перешло от определений «слабоумный», «идиот», «кретин» к понятию «умственно отсталый». Оно стало политкорректным. А в Израиле депутат кнессета Ицик Шмули («Авода») добился принятия закона, запрещаюшего использовать слово «кретин» в официальных документах.

Как брат женщины, страдающей синдромом Дауна, я могу засвидетельствовать, что люди с умственной отсталостью пугают большинство других людей. Именно страх, шок делает любое новое название уничижительным. Я решительно отказываюсь заменить слово «умственно отсталый» на новый термин «интеллектуальные ограничения»
(которое через несколько десятилетий заменят на «личностную особенность», а потом на «индивидуальную особенность»).

Еще несколько лет назад политкорректность не была насильственной идеологией. Ее считали мягкой и умеренной, и ее статус походил на статус веганов сегодня. Каждый повар в телешоу знал, что среди аудитории есть веганы, что не мешало ему готовить стейк на сковороде. Существовало здоровое понимание того, что в мире есть разные люди с разными принципами. Но потом это изменилось.

В силу вступила новая реальность, в которой мы живем сегодня: социальные сети.

До последнего десятилетия соцсети были не более чем личным хобби. Когда политик вдруг реагировал и отвечал на какие-то события в соцсетях, это озадачивало, напоминая разговор с самим собой. Однако сегодня все чаще миллионы, а иногда и десятки миллионов людей обсуждают одну и ту же тему. Теперь политкорректность сделала соцсети методом принуждения. Любое отклонение от общей линии будет наказано.

С тех пор мы живем в новой реальности. Бойкот сотен тысяч людей может быть направлен на одного человека, на его рабочее место, на его друзей, чтобы наказать за то, что он выделяется из общей массы. Мало кто способен противостоять такой атаке. На практике это — цензура, которая применяется не только к влиятельным компаниям, но и к частным разговорам простых людей и, фактически, к личным мыслям. Орвелловская «полиция мыслей» перестала быть научной фантастикой и принялась за работу, переодевшись в политкорректность.

Гуманистическая цель — признание разнообразия людей и отношение к человеку, как к личности. Сторонники политкорректности, на первый взгляд, преследуют ту же цель, но делают прямо противоположное — они говорят «Никто ничем не отличается!» Они не признают разнообразие, а в страхе стирают его.

Избавление от термина «умственно отсталые» часто диктовалось страхом перед ними. А сокрытие того, что пугает, только увеличивает страх. Все мы знаем пример слова «болезнь» — это альтернативное название онкологии, данное из страха и суеверия.

Кажется, никто не готов больше гордиться своими отличиями. Каждый, кто исповедует культуру политкорректности, хочет доказать, что все — такие же, как он сам. Что на самом деле нет никаких различий, что разнообразие — это ложь. Это самая серьезная проблема политкорректности: исчезновение способности гордо заявить: «Я — другой, все остальные не такие, как я». Вместо этого мы хотим сказать: «Я ничем не отличаюсь! Я обычный!» И нужно задаться вопросом — почему? Зачем быть обычным?

Сегодня можно с уверенностью сказать, что причиной усилий по избавлению от разнообразия является неверное понимание равенства. Идея, что все различия между людьми – это иллюзия, вероятно, возникает из-за путаницы между равенством в значении ценности и равенством в значении однообразия. Это приводит к принятию предположения, что равенство между людьми зависит от одинаковости людей, поэтому нужно доказать, что мы все одинаковы – гомосексуалы и гетеросексуалы, мужчины и женщины, больные и здоровые, индейцы и европейцы.

Это — замена гуманистического признания того, что люди неодинаковы, но их человеческая ценность одинакова. В конце концов, идея Франца Боаса (как он был бы удивлен, узнав, что в наше время «абориген» тоже несет негативный заряд), сделавшая его одним из «рыцарей современного гуманизма», была полной противоположностью идее, что «все одинаковы»: равенство людей не зависит от их сходства. Цель человечества – «мы разные и равные», а не «мы все одинаковые».

Эли Шмуэли, «ХаАрец», Л.К.

На фото: депутат Ицик Шмули. Фото: Моти Мильрод.

Новости

Арестованы подростки, заказавшие посылку с амфетамином из Нидерландов
Пользование инфраструктурой "Безека" резко подешевеет, но снизятся ли цены для потребителей?
JPMorgan: после 5-месячного ралли рынок может рухнуть в любой момент

Популярное

За два дня до войны приехал торговец из Газы, заплатил наличными и… исчез

Я спрашиваю фермера Офера Селу из мошава Гева-Кармель, как война повлияла на его отношения с торговцами из...

Мы ошибаемся, если думаем, что в Израиле низкие пособия. В будущем их еще больше урежут

Сообщение о будущем и неизбежном банкротстве Службы национального страхования в Израиле («Битуах леуми»)...

МНЕНИЯ