Фетишизация закона

Сгорая со стыда, я должен признать нечто конфузное: есть немало правды в аргументах, выдвинутых сотрудниками министерства образования, отвечающими за изучение обществоведения в старших классах. Связь между «властью закона» и «правами человека», в самом деле, весьма проблематична. Фактически, она едва ли существует.

Перегрузка слова «закон» чересчур многими задачами – хорошо известный синдром. Порой к «закону» относятся с полнейшим фетишизмом. Как будто он – истина в последней инстанции и в его священных параграфах можно найти ответ на все вопросы. Но закон – это просто закон. Он имеет дело с запретами, разрешениями и судебным преследованием. Не меньше, но и не больше.

«Власть закона» – не гарантированный рецепт искупления. Если быть честным, он вообще не гарантия чего бы то ни было. Будучи формально определенным, он – не более, чем трансформация монархии, священничества и других деспотичных правителей в систему открытых, ясных и согласованных оперативных инструкций по управлению государством. Своего рода аппликация для управления большим офисом, чьи сотрудники и руководство обязаны ей следовать. Аппликации, как мы знаем, не переводят абстрактные ценности в алгоритмы.

Концепция «прав человека» – еще более сложное создание. Она имеет дело с абстрактными ценностями, аксиомами, философскими допущениями.

Можно ли сказать, что человеческие существа действительно равны? Является ли «человеческое достоинство» понятной концепцией? Считать ли «свободу слова» подлинно свободой? По праву самого своего существования она призвана лимитировать верховенство закона и ограничить его власть. Следовательно, ее естественное место в конституции (где она и есть), в некотором отдалении от загребущих пальцев законодателей. Но и в этом случае законодатели любят ее попирать. Так что нередко случается, что системы «власти закона» и «прав человека» лениво и флегматично сосуществуют, не тревожа друг друга.

Израиль – превосходный пример отсутствия всякой связи между ними. Израильское право однозначно и прозрачно избегает того, чтобы гарантировать своим субъектам некоторые из самых основополагающих прав, лишая их равенства, свободы религии, полной свободы слова, полного права на собственность и даже права вступить в брак со своими избранниками. Не говоря о так называемом «законе о национальном характере государства», и бессчетных преступлениях и злодеяниях, ежедневно совершаемых на оккупированных территориях. И все это находит укрытие в тени широких крыльев власти закона.

К сожалению для тех, кто истово верит в «закон», гуманистические ценности рождаются и сохраняются идеологиями, а не юридическими системами. Религиозные, расистские, капиталистические или фашистские идеологии введут ту «власть закона», которая их устраивает, а именно религиозную, расистскую, капиталистическую или фашистскую власть закона.

Только одно мировоззрение, известное как «просвещение», ставит в центр человеческое существо. Не бога, не определенную расу, не богатство, не государство. Только человеческое существо. Вот почему только просвещение (и его приемная дочь-демократия) привержено созданию «власти закона», которая сосредоточена на человеческих существах и их правах.

Такие странные обрубки, как «нелиберальная демократия» или «еврейское и демократическое государство», это всего лишь не относящиеся к делу оксюмороны. Они – хитрая и неуклюжая попытка избежать цепкой хватки просвещения и в то же время – гарантированный рецепт коррупции и злодеяний. Они содержат образцовую «власть закона» и помойные ведра, набитые правами человека.

В завершение – вопрос с тремя вариантами ответа для изучающих обществоведениe: «Сидя в тюрьме в Алабаме, борец за права человека Мартин Лютер Кинг мл. написал: «Мы никогда не должны забывать: все, что сделал в Германии Адольф Гитлер, было «легальным»… «Нелегальным» в гитлеровской Германии было оказывать помощь евреям».

Так скажите, дорогие школьники, чему вы научились из слов МЛК о власти закона?

(Правильный ответ № 3: «Да он же был просто черная образина. Уберите его к чертовой матери!»)

Б. Михаэль, «ХаАрец», Р.Р. К.В. 

На фото: заседание Верховного суда. Фото Эмиль Сальман