Демократия по-ирански

В Иране сегодня, 5 июля, проходит второй тур выборов президента. Борются за этот пост два кандидата: один – сторонник жесткой линии и «консерватор» Саид Джалили, другой – Масуд Пезешкиан – считается «реформатором». Но оба этих слова в иранской системе общественных координат значат совсем не то же самое, что на Западе: к участию в выборах допускают только людей, абсолютно преданных режиму и лояльных государственной идеологии.

В «день тишины» перед голосованием аятолла Али Хаменеи вышел с крайне показательным обращением к иранскому народу: он призвал всех, кто любит ислам и желает развития Ирану, прийти и отдать свой голос за одного из кандидатов в президенты. И добавил, что, конечно, нельзя обвинять тех, кто проигнорировал первый тур, в нелюбви к своей стране. В этой фразе можно расслышать и скрытую угрозу. Причина: первый тур продемонстрировал рекордно низкую явку, ниже 40%. Подобное «голосование ногами» выглядит общественным вотумом недоверия режиму клериков.

«В мире все диктатуры разные. У иранского режима тоже существует несколько своих нюансов, – рассказывает иранист Алекс Гринберг, специалист по Ирану в иерусалимском Институте исследований стратегии и безопасности. – Сам по себе процесс выборов в Иране вполне демократичен. Случаются, конечно, случаи жульничества или нарушений на местах, но это второстепенные факторы. Там нет системных вбросов, как в России.

Зато там есть Совет стражей конституции. В нем заседают 12 человек, все они утверждены Рахбаром, то есть вождем и лидером Ирана, Али Хаменеи. Они имеют полномочия, например, в любое время отменить любой закон иранского парламента – меджлиса, если сочтут его противоречащим нормам ислама. И никаких объяснений, почему они сочли нужным поступить так или иначе, от них не требуется. Перед всякими выборами этот орган фильтрует кандидатов, из десятков заявок отбирает дозволенных. Как правило, четверых, хотя это не догма. А уж потом выборы из тех, кого утвердили – абсолютно честные. С дебатами кандидатов в президенты.

Поэтому вопрос в другом: почему вообще реформиста допустили до выборов? Лично мне кажется, что режим, опасаясь крайне низкой явки и помня, что на прошлых выборах они тоже была меньше 40%, пошел на отчаянный ход: разрешили участвовать реформисту, к тому же довольно малоизвестному, чтобы таким образом соблазнить народные массы принять участие в голосовании. На этот раз режиму важно, не кто будет выбран, а важен процент проголосовавших.

Есть еще одно соображение: режим готовится к тому, что администрация Трампа может предпринять против него какие-то шаги. Выставлять при этом «лицом страны» такого человека, как Джалили – выглядеть будет примерно как товарищ Захарова, представляющая российский МИД. А так, все эти «умеренные» – лишь игра в «хорошего» и «плохого» полицейского. Игра, рассчитанная на Запад».

Ирану важно создавать видимость репрезентативности механизмов власти. Ведь ИРИ была учреждена в 1979 году, через несколько месяцев после революции, по итогам всенародного референдума. Тогда большинство граждан Ирана высказались за трансформацию их государства в Исламскую республику. Поэтому хотя бы видимость всенародной поддержки клерикам важна для сохранения легитимности их режима. Однако, судя по нынешним выборам, избиратели ни прямого ставленника Хаменеи не хотят, ни местным «реформаторам» больше не верят.

«Реформисты, будучи абсолютно верными исламской теократии, пытались, если можно так сказать, построить «исламскую власть с человеческим лицом». Не вышло. Потому что невозможно. А большинство населения с удовольствием бы отвергло Исламскую республику, если бы могло действительно свободно проголосовать. По закрытым опросам, 70% иранцев предпочли бы не иметь свою страну исламской республикой. Так что «реформистам» многие перестали верить, считая всю их игру заранее проданной, – продолжает иранист Алекс Гринберг. – Кто бы там не победил, никакого влияния на политику Ирана он не окажет, а тем более – на уровень враждебности Ирана к Израилю. Роль президента – проводить в жизнь политику, предначертанную Рахбаром. И служить этаким громоотводом: если что-то идет не так, всегда можно обвинить президента в том, что он неверно истолковал мудрую директиву Али Хаменеи. Если же все получилось – напротив, это заслуга Рахбара.

• Читайте также:
• Иран строит разделительный забор от талибов
• Деньги, нефть и «мягкая сила». Как Катар проникает в западные университеты и офисы
• Миллиарды ХАМАСа: так небольшая террористическая бригада превратилась в международную финансовую империю

Изменений тут ждать не приходится, разве что косметических. Даже формально иранский президент не ответственен даже за региональную политику Ирана – это эксклюзивная прерогатива КСИР. К тому же экономика Ирана пребывает в плачевном состоянии не только из-за санкций и каких-то внешних факторов, но также ввиду порочности самой системы. Так что и в этих вопросах президент едва ли может что-то улучшить. А сам Хаменеи недаром заявил: «Я – не Горбачев, я – революционер», – он-то знает, что наполовину режим реформировать невозможно».

Именно в канцелярии Рахбара, а не в президентском офисе, не в меджлисе и не в Совете по нацбезопасности принимаются все главные для этой страны решения. Верховному лидеру Ирана, рахбару Али Хаменеи уже 85. Хотя никаких признаков деменции или других проблем с функционированием этот почтенный старец не демонстрирует (официально известно, что он страдает раком простаты), он вплотную занят поиском себе преемника, способного сохранить режим и продолжать и далее заниматься экспортом исламской революции и поддержкой террора против Израиля – но в осторожных пределах, чтобы не спровоцировать моментальную реакцию.

«Здоровье Хаменеи – одна из наиболее табуированных в Иране тем, – говорит иранист Гринберг. – Хотя в Иране есть, в некоторых пределах, свобода слова: можно критиковать правительство, но соблюдая рамки допустимого и так, чтобы никоим образом не задеть личность Рахбара.

При выборе преемника у Рахбара особо хороших опций нет. Наиболее вероятно, что он остановит выбор на своем сыне Муджтабе. У которого есть, несомненно, политический талант. Сам Али Хаменеи не очень такого бы хотел, ведь передача власти сыну превратит Иран из исламской республики в исламскую монархию.

Самолично он не может этого сделать. Совет мудрецов, состоящий из нескольких десятков шиитских старцев, уполномочен провозглашать нового Рахбара. Однако все члены этого Совета были в него назначены самим Рахбаром.

И еще один фактор – Конституция. Ее не так легко переписать, как в России – хотя и можно при большом желании. Конституция четко гласит что Рахбаром должен быть шиитский клерик. И выбор Муджтабе может стать меньшим из зол потому, что у других клериков, отвечающих требованиям аятоллы, нет никаких политических способностей, а у кандидатов, имеющих такие способности, нет должного религиозного образования. Так что 54-летний Муджтабе – компромиссный вариант между ними. Да и КСИР его будет поддерживать, у Муджтабе хороший бэкграунд отношений с Корпусом стражей. Ходили слухи, что Али Хаменеи хотел сделать Ибрагима Раиси будущим верховным правителем Ирана, и поручить сыну руководить им из-за кулис. Но крушение вертолета и гибель президента (из-за чего сейчас и проводятся внеочередные выборы) спутала все карты».

Таким образом, даже смена Верховного лидера Ирана, не говоря уж о президенте, очевидно не принесут никаких изменений курса этой страны: ИРИ останется государством-изгоем с экономикой, борющейся за выживание. Однако экономического коллапса можно ждать еще долго: ведь люди там живут все же лучше, чем в Пакистане или Афганистане – хотя и хуже, чем в странах Запада или в самом Иране времен шаха. Соответственно, по шахскому Ирану ностальгируют дети богачей, живущие на Западе и не собирающиеся возвращаться назад, или образованные иранцы. И никакого раскола элит тоже не наблюдается. Именно эти два фактора должны были подарить миру надежду на падение режима аятолл. Сегодняшние выборы в Иране лишний раз доказывают: пока что такой надежды нет.

Эмиль Шлеймович, «Детали». Фото: AP/Vahid Salemi ∇