Бывший главный военный адвокат: ЦАХАЛ жестко наказывает дезертиров, но мягко относится к уклонистам-ультраортодоксам

С момента начала войны «Железных Мечей» 7 октября ЦАХАЛ значительно ужесточил свою политику в отношении дезертиров, как срочников, так и резервистов. С другой стороны, меры воздействия на тех, кто отказывается от призыва в армию — уклонистов — совершенно не изменились.

Абсолютное большинство уклоняющихся от призыва — ультраортодоксы, которые отказываются идти на военную службу, а это означает, что на практике ЦАХАЛ проводит мягкую политику принуждения к ультраортодоксам. Такой вывод можно сделать из заключения адвоката Рана Коэна Рохбергера, бывшего главного военного адвоката, которое было передано движению «Свободный Израиль».

«Этот краткий обзор будет сосредоточен на уголовных процессах, принятых во время войны “Железных Мечей”, в основном в отношении дезертиров-срочников и резервистов, а также на значительном ухудшении их ситуации по сравнению с более мягким характером правоприменения в отношении «уклонистов от призыва», — открывает свой обзор Рохбергер.

Дезертиры-срочники — это те, кто отсутствует в своей штатной части. Дезертиры-резервисты — это те, кто не подчиняется приказу о призыве на резервистскую службу. Уклоняющиеся от призыва – это те, кто избегает призыва в Армию обороны Израиля. Подавляющее большинство уклонистов сегодня, очевидно, являются ультраортодоксами и отказываются служить в армии.

По словам Рохбергера, через месяц после резни 7 октября военная прокуратура заявила о значительном ужесточении уголовной политики в отношении дезертиров. Ужесточение оправдывалось тем, что «отсутствие на службе во время войны имеет особую тяжесть».

Снижение планки уголовного преследования

Главным усугублением стало значительное снижение порога уголовного преследования, так что даже относительно кратковременные отсутствия на срочной службе или в резерве, которые раньше подвергались дисциплинарному взысканию, теперь стали относить к уголовному наказанию, включая длительные сроки тюремного заключения, лишение всех званий и судимость, что также влияет на гражданскую жизнь. Обострение в отношении резервистов было самым крайним: отсутствие в течение 30 дней после получения обычной повестки или любое уклонение от «приказа 8» карается уголовным обвинением.

В отличие от ужесточения в отношении дезертиров-срочников или резервистов, в политике военного преследования в отношении уклонистов не произошло никаких изменений. Порог остается таким же, как и до войны – только полтора года уклонения от призыва приводят к возбуждению уголовного дела.

Рохбергер отмечает, что на практике наблюдается значительный рост количества предъявленных обвинений, в основном против дезертиров-резервистов, а также полный отказ военной прокуратуры согласиться на курс реинтеграции — курс, призванный попытаться реинтегрировать дезертиров в свои подразделения вместо того, чтобы наказывать их.

В результате существовавшие ранее реабилитационные курсы, особенно в отношении дезертиров-срочников, слишком долго отсутствовавших в своей части, были отменены, а все дезертиры срочной службы были привлечены к уголовной ответственности по всей ее строгости. Это касается и сложных социальных дел.

Рохбергер сообщает, что неделю назад военная прокуратура объявила «принимая во внимание кадровые соображения в ЦАХАЛ» о возвращении на реабилитационно-интегрирующий курс. По его оценкам, это связано с критической нехваткой солдат в боевых частях, поэтому у ЦАХАЛа нет другого выбора, кроме как попытаться реинтегрировать перебежчиков в свои подразделения, вместо того чтобы отправлять их в тюрьму.

Рохбергер также рассматривает окончательный порог наказания — решения военных судов. Он признает значительное ухудшение порога наказания, которое суды назначают дезертирам. Основное ухудшение касается срочников и резервистов, хотя определенное ухудшение наблюдается и в отношении уклонистов от призыва.

Особенно заметно ужесточение наказания в отношении дезертиров-резервистов — назначаемые им реальные сроки тюремного заключения в 2–3 раза выше, чем это было принято до войны. Судьи неоднократно оправдывают это важностью «социальной сплоченности и содействия равенству в бремени военной службы» во время активной войны.

Длительные месяцы заключения, до полугода и более, стали после начала войны не редкостью – в отличие от ситуации, царившей перед войной.

Рохбергер приводит недавние примеры, например случай с сержантом Б, который отсутствовал после получения «приказа 8» в течение 42 дней из-за серьезного психического состояния, что также привело к корректировке его медицинского профиля. Тем не менее его приговорили к 90 дням тюремного заключения. Или сержант Н, который определяется как имеющий «сложные личные обстоятельства» — отсутствовал после получения «приказа 8» в течение 150 дней и находился в заключении 280 дней.

Мейрав Арлозоров, TheMarker, Ю.Л. Фото: Итай Рон