Британские университеты на распутье между антисемитизмом и критикой Израиля

Новое расследование британской благотворительной организации Community Security Trust, которая занимается вопросами безопасности еврейского населения в Великобритании, выявило широко распространенный антисемитизм в британских университетах, пишет The Jewish Chronicle. 

В отчете говорится, что за последние два академических года было 123 антисемитских инцидента, совершенных студентами, академическим персоналом, профсоюзами и сотрудниками студенческого общества. 39 антисемитских инцидентов в университетах произошли на территории кампуса, 33 – за его пределами и 51 – в сети. CST зафиксировала 4 случая нападения, 7 — из категории повреждения и осквернения еврейской собственности; 5 — из категории угроз; и 107 случаев оскорбительного поведения.

Ответы некоторых университетов на жалобы по поводу антисемитизма были сочтены CST непоследовательными и, в худшем случае, увеличивали вред, причиненный еврейским студентам.

Среди инцидентов, которые приводятся в отчете – заявление одного из лекторов, что при обсуждении Катастрофы чересчур концентрируются на евреях, в то время как представители других религий и этносов также погибали от рук нацистов. Другой случай – лекция приглашенного профессора, который сказал, что, несмотря на то, что в Лейбористской партии могут быть отдельные антисемиты, утверждение, что вся партия антисемитская, происходит из израильского лобби. 

В качестве борьбы с проявлениями антисемитизма CST призывает руководство университетов принять определение, разработанное Международным альянсом памяти о Катастрофе (IHRA), чтобы обеспечить наличие общего, принятого и практичного стандарта для измерения антисемитизма и оценки жалоб.

Однако именно это определение некоторые представители академических кругов считают проблематичным.

«Я думаю, это очень проблематичное определение, которое, осознанно или нет, может быть использовано в политических целях, чтобы подвергнуть цензуре пропалестинские организации и любую критику Израиля, – считает доктор Шмуэль Ледерман, научный сотрудник Школы политики и международных отношений Университетского колледжа Дублина (Ирландия), и программы изучения Катастрофы Хайфского университета. – Это определение может создать впечатление, что все арабы – антисемиты, что само по себе смехотворно».

Рабочее определение IHRA не имеет обязательной юридической силы. Это крайне расплывчатое описание антисемитизма, как «определенного восприятия евреев, которое может быть выражено как ненависть к евреям». Определению сопутствуют 11 примеров – таких, как «утверждение, что существование Государства Израиль является расистским» или «применение двойных стандартов, требующих от Израиля поведения, которого не ожидают или не требуют от любой другой демократической страны».

Как пишет профессор Ребекка Гоулд из университета Бирмингема в авторитетном академическом журнале The Political Quarterly, рабочее определение было впервые сформулировано в начале 2000-х годов отчасти в ответ на явление, которое стало называться «новым антисемитизмом» – форму антисемитизма, которая зародилась на левом политическом фланге и была тесно связана с антисионизмом и критикой Израиля. Создатели термина «новый антисемитизм» утверждали, что он более опасен, чем традиционные предубеждения против евреев, так как распространяется в среде интеллектуалов. 

По состоянию на середину 2020 года, рабочее определение приняли 25 стран, включая Великобританию, Бельгию, Швецию и Италию. Некоторые страны, входящие в Международный альянс памяти о Катастрофе, не приняли рабочее определение – например, США, где оно было усвоено на уровне отдельных ведомств. Однако, как подчеркивает Гоулд, до сих пор не вполне понятно, что значит «принятие определения». Должно ли оно быть основой для уголовного или иного преследования? Должны ли быть уволены сотрудники университетов, чья деятельность подпадает под это определение антисемитизма? Нужно ли редактировать научную и учебную литературу по истории Израиля?

По словам профессора Гоулд, возможность  использования определения властями для установления цензуры связана с неточностью его легального статуса. Формулировка документа дает почву для ложных интерпретаций, недопонимания, неверного использования и искажения целей принявших его институтов и государств. 

«До тех пор, пока оно остается рабочим определением и не подразумевает его обязательного утверждения на государственном уровне, все в порядке. Но как только это определение начинает использоваться государством, чтобы обвинить какие-то организации или отдельных людей в антисемитизме – тогда это становится проблемой, – говорит Шмуэль Ледерман. – Что происходит сейчас в Германии, в Британии – это использование этого определения для того, чтобы заглушить критиков Израиля. Не со всей этой критикой я могу себя идентифицировать, но существует и законная критика государственной политики. И эта критика очень распространена. Ее не нужно заглушать. Но отчасти это и происходит в Великобритании и других странах». 

По словам ведущего автора определения Кеннета Стерна, основная цель состояла в классификации данных: полиции был нужен инструмент, чтобы идентифицировать антисемитские преступления, как преступления на почве ненависти. Хотя законодательство в области преступлений на почве ненависти хорошо развито в странах, на которые нацелено определение IHRA, общепринятого подхода к классификации преступлений антисемитского характера не существовало. Тем не менее, даже сторонники рабочего определения отмечают, что оно не было создано для переноса в европейское или местное законодательства. 

Сегодня Кеннет Стерн выступает против политизации рабочего определения, которое, по его словам, стало инструментом цензуры. 

«Начиная с 2010 года, правые еврейские группы взяли «рабочее определение», в котором были некоторые примеры об Израиле (например, возложение на евреев коллективной ответственности за действия Израиля и отказ евреев в праве на самоопределение), и решили превратить его в оружие. Хотя некоторые утверждения касались действий, в основном они направлены на лекторов, учебные материалы и протесты, которые, по их словам, подпадали под определение», – написал Стерн в газете «Гардиан», и добавил: «Джаред Кушнер, зять президента и специальный советник, написал в «Нью-Йорк Таймс», что определение «ясно дает понять, что антисионизм – это антисемитизм». Я — сионист. Но в кампусе колледжа, целью которого является изучение идей, антисионисты имеют право на свободное выражение своего мнения».

По словам некоторых критиков рабочего определения, его самое слабое место – в отсутствии четкой связи антисемитизма с другими проявлениями расизма и ксенофобии. Это мешает определить структурные факторы, которые навязывают и воспроизводят его, вместо этого сосредотачиваясь на межличностных отношениях. При этом игнорируется центральная роль выявления и противодействия как структурной, так и институциональной силе в борьбе против расизма.

«Я не говорю, что антисемитизма не существует, – отмечает Шмуэль Ледерман. – В Великобритании и в Европе все еще достаточно случаев дискриминации и предвзятости по отношению к евреям. Но если мы хотим всерьез заняться этой проблемой, нынешнее определение оказывается довольно бесполезным – если, опять же, вы не собираетесь использовать его в политических целях». 

Ребекка Гоулд пишет: «Если на то пошло, необходимость в последовательном институализированном подходе к антисемитизму в Европе только выросла с 2000-х годов, когда было разработано это определение. Но самые смертельные проявления антисемитизма в Европе – те, что подпадают под категорию преступлений на почве ненависти – связаны с праворадикальными, профашистскими движениями, а не с левыми политическими кампаниями, на которые нацелено определение IHRA. 

Рабочее определение не привело к прекращению или даже уменьшению числа антисемитских преступлений в тех странах, где оно было принято. Это еще раз подчеркивает, что необходимо выйти за рамки клише, связанных с «новым антисемитизмом». Хотя антисемитизм отличается от других форм предубеждений, рассматривать его лучше как разновидность расизма». 

Александра Аппельберг. Фото: Pixabay