Адвокат Ротем Алони-Давидов: «Судьи не понимают, что такое изнасилование»

39-летняя адвокат Ротем Алони-Давидов, нередко защищающая в суде интересы жертв сексуального насилия, заявила, что материальная компенсация за содеянное намного действенней, чем уголовное наказание.

По словам Алони-Давидов, развернувшаяся в последнее время кампания #MeToo («Я тоже») ее нисколько не шокирует ее, скорее, впечатляет масштаб кампании. Как адвокат, она верит в эффективность правовой системы, однако признает, что у нее есть свои собственные ограничения, касающиеся дел о сексуальных домогательствах, а #MeToo — это иной способ борьбы с насильниками.

— На прошлой неделе, когда меня фотографировали для газеты, человек, делавший снимки, спросил: будут ли обращаться в суд женщины, протестуя против мужчин, которые никому неизвестны, – рассказывает адвокат. — Я ответила, что значительная часть моего рабочего времени посвящена никому не известным женщинам, которые стали жертвами никому не известных мужчин.

Сообщения в СМИ об очередных обвинениях в адрес «вип-персон» могут побудить «неизвестных» женщин открыто выступать с признанием того, что и они пострадали от той или иной знаменитости. Подобное расширение прав и возможностей пока трудно себе представить, когда речь идет об анониме. В частности, это касается тех, кто пользуется влиянием и властью и способен причинять серьезный вред своим жертвам.

В качестве примера Алони-Давидов приводит дела врачей или психологов — своего рода «сексуальных хищников». Она занимается также и такими случаями, но до тех пор, пока подозрения не подтверждены, эти люди остаются в тени, и их имена не могут быть преданы огласке. Теоретически адвокат предпочла бы, чтобы имена предполагаемых злоумышленников были названы, чтобы выявить тех, кто еще не обращался с жалобой на насилие и чтобы, к примеру, женщины знали имена врачей или психологов, к которым не следует обращаться, поскольку они, вероятно, причинили боль другим женщинам.

Безусловно, до суда этого не произойдет, поскольку у подозреваемых также есть свои права. Тем не менее, Алони-Давидов рассказывает, что занимается сейчас делом, также связанным с врачом, с жалобой на противоправные действия которого обратились четыре разные женщины, не знакомые друг с другом. Имя этого человека запрещено к публикации, и, к сожалению, он продолжает работать, как и другие, подобные ему. В результате этого женщины, не зная, могут попасть на лечение к врачам или на прием к психологам, находящимся под следствием по подозрению в непристойном поведении. Расследование более восьмидесяти процентов случаев сексуального насилия ничем не заканчивается из-за отсутствия доказательств, не говоря уже о том, что до рассмотрения в суде доходит мизерное количество дел.

Прочные доказательства случившегося — это серьезная проблема, в особенности, когда речь идет о сроке давности.

— Это все равно, что тебя раздевают догола. Процесс, через который проходит жертва, и стыд, который она испытывает, ужасны, в то время, как вероятность того, что кто-то, кто ее обидел, отправится в тюрьму, чрезвычайно низка, — говорит Алони-Давидов.

В начале этого месяца Израиль был потрясен требованием прокуратуры, чтобы Шери Голан — одна из женщин, обвиняющих в изнасиловании, попытках изнасилования и непристойном поведении предпринимателя Алона Кастиэля, раскрыла всю медицинскую информацию полиции, прокуратуре и адвокату подозреваемого.

Алони-Давидов занимается своим делом. Требования прокуратуры она считает «инвазивными», то есть, вторжением в личную жизнь человека. Она подчеркивает, что, к сожалению, уголовный процесс освящает права обвиняемого, по сравнению с правами пострадавшего, но иногда лучше сотрудничать с прокуратурой с целью сохранить контроль над материалами, предоставленными защите.

Другими словами, подчеркивает адвокат, конфиденциальность предполагаемых злоумышленников ревниво охраняется правоохранительной системой, а подробности о жертвах открыты для всех. Инвазивны вопросы, которые задаются потерпевшей. Даже перекрестный допрос в суде порой преднамеренно переходит грани допустимого с тем, чтобы поколебать уверенность пострадавшей.

— Конечно, у обвиняемого есть свои права, — говорит Алони-Давидов, — но жертвы заслуживают гораздо большей защиты и помощи от правовой системы. Правда в том, что никто не знает, что произошло за закрытыми дверями. «Он сказал — она сказала», и тот факт, что дело может быть закрыто, вовсе не означает, что утверждения жертвы были неверными.

— Несколько лет назад Ассоциация адвокатов Израиля создала комитет для рассмотрения ложных обвинений, вызванных разводами и спорами о содержании под стражей, — объясняет Алони-Давидов, отмечая неполноценность положения женщины в израильском семейном праве. Адвокат отвергает жалобы мужчин на то, что они на самом деле находятся в худшем положении.

— То, что говорят мужчины, вовсе не означает, что это правда, — говорит она. — Могут быть женщины, злоупотребляющие правовой защитой, однако подобные дела часто закрываются из-за «отсутствия вины». Женщины и дети, которых я вижу, демонстрируют признаки посттравматического стресса, особенно дети, рассказывающие ужасные истории о том, что делает с ними папа, но полиция закрывает дело. Это происходит, поверьте, не один раз и не два.

В любом случае Алони-Давидов считает, что бессмысленно спорить о том, какой пол является более выгодным в израильском семейном праве. Она понимает, что у стороны обвинения есть своя точка зрения: прокуратуре приходится беспокоиться об оправдательных приговорах, а риски, которые они принимают, будут пропорциональными.

— Что касается полиции, то ее сотрудники просто не могут расследовать сексуальные преступления, — полагает Алони-Давидов, — из-за отсутствия способности, отсутствия воли или отсутствия чувствительности. Нагрузка на полицейских в этом вопросе непомерно велика: она охватывает огромный диапазон сексуальных ужасов: от кровосмешения до группового изнасилования, до врачей и психологов, злоупотребляющих доверием пациентов.

Алони-Давидов отказывается давать четкую рекомендацию о том, что женщина должна сделать — обратиться в полицию или подать гражданский иск против насильника.

— Это зависит от обстоятельств, — говорит она. — Есть еще более четко очерченные случаи. Возьмите учителя, когда родители вдруг выясняют, что он причиняет боль их ребенку: нет никаких сомнений в том, что полиция тотчас должна принимать меры, чтобы другие дети не пострадали.

Сама Алони-Давидов стремится закрыть дела с помощью соглашений, предусматривающих материальную компенсацию, извинения, договор о психологическом надзоре и другие нюансы. Иногда семьям приходится открыто говорить о вещах, о которых не принято говорить вслух. «Это может быть особенно актуально в случае злоупотреблений в семье», — отмечает адвокат. «Когда дело доходит до семьи, все очень сложно».

По словам Алони-Давидов, она старается завершать дела к большому удовлетворению пострадавших, но ключевой вопрос для нее в любом гражданском процессе — это восстановление чувства контроля: женщина должна чувствовать, что к ней вернулась уверенность в самой себе (уголовное судопроизводство — это совсем другой вопрос).

Компенсация может достигать миллионов шекелей. «Богатые платят легче, — утверждает адвокат. – Однако мне удавалось достичь договоренностей и в других случаях, когда люди брали ипотечную ссуду или занимали деньги у друзей, и суммы были немаленькие — от 700 до 800 тысяч шекелей».

На вопрос, существует ли некий прейскурант за сексуальные посягательства, Алони-Давидов отвечает утвердительно.

«Если вас изнасилуют на севере, то вы не получите столько же денег, как если бы вас изнасиловали на юге или в центре страны, — признается она. — На севере вы получите четверть от той суммы, которую вам выплатят в центре или на юге. К примеру, суд в Нацерете определяет выплату компенсации в меньшем размере, чем суды на юге и в центре страны».

В целом адвокат полагает, что компенсация жертвам изнасилования скудна, конечно, по сравнению с причиненным ущербом. Например, компенсация за муки, вызванные медицинской халатностью, как правило, намного выше, хотя муки, перенесенные в результате сексуального насилия, могут быть несравнимо сильнее.

— Чем это объясняется?

— Потому что судьи не понимают, что такое изнасилование. Правда, вы не получили какую-то физическую травму, но куда хуже лишиться радости в жизни, — подчеркивает Алони-Давидов. — Это можно сравнить разве что с тяжелой инвалидностью. Но и психиатрам крайне сложно оценить степень душевных страданий для того, чтобы пересчитать это в цифры компенсации. Если жертва, к примеру, днем ведет обычный образ жизни, то ущерб, понесенный ею, не столь велик. Но это не так. Да, она функционирует днем, но кто знает, какие муки она испытывает ночью, когда на нее накатывают воспоминания?! Или, скажем, продукты, которые она не может употреблять только потому, что они вызывают у нее неприятные ассоциации со случившимся. Или она не может найти себе партнера, потому что сознание блокирует любое знакомство. Но утром эта жертва встает и идет на работу. И что же?!

По словам Алони-Давидов, если урегулирование происходит вне суда, то компенсация может быть значительнее. Когда она направляет письмо злоумышленнику, описывая случившееся и предлагая решить вопрос, не доводя до суда и выплатить жертве определенную сумму денег, он может согласиться.

— Каким образом она эту сумму вычисляет?

— Скажем, сеанс психотерапии стоит четыреста шекелей за час — один или два раза в неделю, раз в пять лет. Существует уравнение капитализации. Существует потеря дохода, расходы или вероятность того, что женщины могут стать самоубийцами и нуждаются в охране, в медицинской помощи. Я вычисляю будущие затраты, добавляю боль и страдания в зависимости от тяжести поступков, а затем называю итоговую сумму.

Как считает Алони-Давидов, практически все пытаются заключить сделку и практически все нанимают собственного адвоката. Кстати, ее это обстоятельство устраивает более всего: «Есть что-то неловкое, неудобное в том, чтобы разговаривать с человеком, у которого нет адвоката». Она предпочитает играть по всем правилам.

По словам Алони-Давидов, хотя уголовное судопроизводство им ничего не стоит материально, жертвам, возможно, придется заплатить за консультацию психолога. И если жертве нужен ее собственный адвокат рядом с ней, ей тоже придется заплатить за это.

Кризисные центры, занимающиеся вопросами изнасилования, помогают женщинам в этом процессе и при необходимости могут посоветовать им обратиться к адвокату.

На вопрос, сможет ли она когда-либо представлять мужчину, который причинил боль женщине, Алони-Давидов реагирует моментально: «Я не могу быть с обеих сторон, я на этой стороне, потому что я верю женщинам, которые рассказывают о причиненной им обиде».

Тем не менее, Алони-Давидов прекрасно понимает адвокатов, которые предпочитают защищать интересы мужчин, по меньшей мере, до известного предела: «Это работа. У меня нет другого ответа на этот вопрос».

Ротем Штаркман, «ХаАрец», М.К.

На фото: демонстрация в Тель-Авиве в поддержку жертве изнасилования. Фото: Моти Мильрод.