А был ли антисемитизм? Почему израильтяне покинули Канны в 1976 году

Несмотря на протесты пропалестинских активистов и необходимость в дополнительных мерах безопасности, израильские кинематографисты не покинули фестиваль в Каннах. Но почти полвека назад израильская делегация приняла другое решение. Правда, при несколько иных обстоятельствах.

В каннском конкурсе 1976 года не было израильских фильмов, но израильский стенд на фестивальном кинорынке работал. 27 мая, за день до окончания фестиваля, Зоар Бар-Ам, директор израильского Киноцентра, возглавлявший национальную делегацию, принял решение свернуть стенд и покинуть Канны — в знак протеста против конкурсного показа фильма «Тень ангелов». Ни Бар-Ам, ни другие члены израильской делегации фильма не видели, и решение приняли на основании опубликованных рецензий на картину.

Её режиссёр – Даниэль Шмид, молодой швейцарец из обеспеченной еврейской семьи – входил в окружение Райнера Вернера Фасбиндера, был его другом и, какое-то время, любовником. Фильм «Тень ангелов» был снят по пьесе Фасбиндера «Мусор, город и смерть».

Шейлок во Франкфурте

Несмотря на сюрреалистическую гротескность и ремарку «Действие происходит на Луне, ибо Луна так же необитаема как Земля, особенно — города», пьеса Фасбиндера очевидным подразумевала Франкфурт 70-х. Город, охваченный острым социальным кризисом; общество, отчаянно старающееся вычеркнуть из памяти своё нацистское прошлое и избавиться от чувства исторической вины.

Пьеса «Мусор, город и смерть» была написана Фассбиндером в 1974–75 гг. В основе ее сюжета лежит судьба Розмари Нитрибитт, элитной эскортницы, сделавшей головокружительную карьеру во Франкфурте эпохи «немецкого экономического чуда» и загадочно убитой в 1957 году. На этот исторический фон накладывалась социальная обстановка 70-х.

В это время Франкфурт сотрясали беспорядки, вызванные перестройкой исторического центра — квартала Вестэнд — и квартирным кризисом. Так история Нитрибитт сплелась с сюжетом и героями романа Герхарда Цверенца «Земля так же необитаема как Луна», вышедшего в 1973 году и произведшего сильное впечатление на Фассбиндера. Одним из главных персонажей «Земли» был риелтор и застройщик, скупающий старые дома под снос и продающий землю для строительства новых высоток — Авраам, еврей.

В пьесе «Мусор, город и смерть» Нитрибитт превратилась в проститутку Рому Б., Авраам — в Богатого Еврея, а его подручные, терроризирующие жильцов и вынуждающие их к переезду – карлик по кличке Гном и мелкий преступник Бенни — в Карлика и Маленького Принца. Прочие действующие лица — сутенёр Ромы, Франц Б., открывающий в себе гомосексуальность; её отец герр Мюллер I, бывший нацист, ныне выступающий в драг-шоу; прикованная к коляске мать-коммунистка; начальник полиции Мюллер II и конкурент Еврея — Ганс фон Глюк.

Благодаря знакомству с Евреем, Рома поднимается по социальной лестнице и начинает вращаться в высших кругах города, её клиентом, среди прочих, становится фон Глюк. Еврей же использует Рому для того, чтобы отомстить её отцу, вероятно причастному к уничтожению семьи Еврея в концлагере. В конце концов, уставшая и разочаровавшаяся в жизни Рома просит Еврея убить её. Тот соглашается — «из любви». Полиция вешает убийство на сутенёра Франца — Еврей дружит с начальником полиции Мюллером II, так как помогает проводить городскую программу джентрификации. Маленького Принца, который приходит к Мюллеру II с доносом на своего патрона, выкидывают из окна.

В начале марта 1976 года «Мусор, город и смерть» была опубликована в сборнике пьес Фасбиндера. А уже 16 марта во Frankfurter Allgemeine Zeitung появилась статья ее редактора — Иоахима Феста. Она называлась «Богатый Еврей слева» и обвиняла Фасбиндера в «левом фашизме». Фасбиндер в ответ обвинил юдофилов из правого лагеря, подобных Фесту, в скрытом антисемитизме. В защиту пьесы (и своей книги) выступил Цверенц: он обвинил правых в попытках цензурировать разговор о социальных проблемах и напомнил, что для левых не существует ни еврейского, ни расового вопроса — а только вопросы социальной несправедливости, а потому обвинение их в антисемитизме абсурдно. Кроме того, Цверенц предупредил евреев о том, что они становятся жертвой манипуляции со стороны тех, кто совсем недавно отправлял их в лагеря — начав репрессии тоже с левых.

Что касается национальной принадлежности героя своей книги и пьесы Фасбиндера, то Цверенц, сделав все необходимые оговорки о нацистской практике сваливать проблемы капитализма на евреев, ссылался на статистику— по его словам, 8 из 10 крупных спекулянтов недвижимостью во Франкфурте были евреями и даже израильтянами, и только один — персом.

Завершив путешествие по фестивалям (после Канн были Локарно и Чикаго), «Тень ангелов» вышла во Франции в феврале 1977 года. Прокат был недолгим: фильм спровоцировал не только бурную дискуссию в прессе (картину горячо поддержал Ален Бадью, против выступил будущий автор «Шоа» Клод Ланцман), но и серию поджогов кинозалов, за которыми стояли левые группировки. В результате французское правительство отозвало прокатный сертификат «Тени ангелов» и споры по поводу антисемитизма/антифашизма этого фильма на какое-то время утихли.

Нюансы и передергивания

Что же вменялось в вину Фасбиндеру и Шмиду их критиками, кроме того, что они вообще осмелились произнести слово «еврей»? Удивительным образом атакующие слева и справа обращали внимание примерно на одни и те же детали и реплики.

Клод Ланцман, бывший боец Сопротивления и член компартии, спрашивал, почему 30 тысяч немецких евреев должны быть ответственны за пороки капитализма, а также недоумевал, почему именно персонаж-еврей не имеет в фильме ни имени, ни фамилии, и характеризуется только своей национальностью?

Йоахима Феста тоже возмущало отсутствие имени у Богатого Еврея — таким образом пьеса, по его мнению, воспроизводила антисемитские исторические клише. Этот персонаж вызвал озабоченность и у Цверенца, Фассбиндер даже пообещал писателю переименовать его в «Бедного Богатого Еврея», но обещания не сдержал.

Среди других аргументов немецких правых были откровенно антисемитские цитаты — вырванные из контекста реплики персонажей, герра Мюллера I и Ганса фон Глюка, авторы статей приписывали их самому Фассбиндеру.

Отметим, что и Фест, и Ланцман несколько передёргивали факты. Многие другие герои пьесы и фильма тоже обозначены кличками — Маленький принц, Карлик, да и одна из самых распространенных немецких фамилий, Мюллер, используется Фассбиндером как маркер всех немцев сразу (правда, у Шмида главная героиня обрела полноценную фамилию: вместо Ромы Б. её зовут Лили Брист). Кроме того, Богатый Еврей сразу заявляет о своей уникальности, нетипичности, буквально заявляя Лили: «Я не такой, как другие евреи».

Впрочем, эти нюансы мало что меняют: оценить месседж сценария невозможно без знания деталей постановки, так как любая мысль и идея текста может быть превращена режиссёром в свою полную противоположность. Реализация сценария Шмидом была максимально далека от любых заигрываний не просто с антисемитскими штампами, но и с еврейской темой вообще. Действие фильма разворачивалось в абстрактно-декадентском «нигде»: обшарпанные венские подворотни и подъезды, огромные пустые помещения, похожие одновременно на склад, расселённую коммуналку и театральную сцену. Персонажи, изъясняющиеся витиеватыми афоризмами, были менее всего похожи на типажи, а тем более — на живых людей.

«Аушвиц-бонус»

Но самое удивительное в спорах против фильма и пьесы — то, как упорно, будто сговорившись, немецкие и французские противники этого материала обходили самую неудобную, скандальную, вызывающую, провокационную сюжетную деталь, связанную с фигурой Богатого Еврея: его безнаказанность.

В странном, сплетённом из неразрешимых моральных узлов мире фильма/пьесы, Богатый Еврей — безусловно, трагическая фигура и вообще, единственный герой фильма, вызывающий симпатию. Его трагичность обеспечивается не только пунктирным сюжетом о мести, но и мотивом несвободы. Он – инструмент злого фатума, заменимый участник тотальной капиталистической схемы, человек, лишённый возможности выбора между условным добром и условным злом, приговорённый к неприкосновенности и тяготящийся ею. Но что обеспечивает ему эту неприкосновенность? Холокост! «Город защищает меня, ему приходится. И, кроме того, я еврей».

Удивительно, что на эту ключевую для Фасбиндера деталь, обратил внимание только американский германист Андрей Марковиц (пьеса его возмущала, но, одновременно, он был противником запрета постановки). В 1986-м, на круглом столе в Гарварде, посвящённом пьесе Фасбиндера в контексте немецко-еврейских отношений, Марковиц, в частности, подробно описывает то странное существование, которое вели в немецких мегаполисах евреи, которые всё же вернулись (или иммигрировали) в ФРГ из Восточной Европы. Германия никогда не рассматривалась ими как новая родина, они жили здесь словно вахтовым методом, считая ФРГ всего лишь перевалочным пунктом на пути в Израиль или Америку. В Германии зарабатывали, а жили — отдыхали, учили детей, посещали культурные мероприятия — в Великобритании, Франции, Израиле, Америке.

Характерная деталь: Марковиц вспоминает, что в доме его вполне обеспеченных франкфуртских родственников был минимум мебели и вещей: люди годами жили на чемоданах, в дешёвых районах, готовые покинуть страну в любой момент. Они сторонились любой политической жизни, в том числе и жизни еврейской диаспоры. Единственная их идентичность, по словам Марковица, которой они тяготились, и в то же время, парадоксальным образом, из которой черпали силу, была идентичность жертвы.

Поясняя понятие «Аушвиц-бонус», Марковиц рассказывает такой случай: «В 1964 году мы с отцом впервые навестили наших родственников во Франкфурте   Выйдя из кинотеатра, мы обнаружили на машине хозяев штрафную квитанцию за неправильную парковку. Разозлившись, мой двоюродный дядя поехал в полицейский участок и потребовал встречи с офицером, который оштрафовал его за парковку в явно неположенном месте. Не пытаясь оправдаться, более того, хвастаясь своим презрением к тому, что он назвал «этим нацистским законом», дядя враждебным тоном спросил офицера, принимал ли тот душ во время войны. Когда пораженный полицейский, которому, вероятно, было за пятьдесят, ответил утвердительно, дядя выпалил в ответ: «Я просто хотел, чтобы вы знали, что мылись мылом, которое вы, нацисты, сделали из моей семьи». Потрясённый и потерявший дар речи полицейский разорвал штрафную квитанцию. Я был очень расстроен — тогда я впервые услышал, что нацисты делали из евреев мыло. Я обратился к отцу, и тот подтвердил то, что я счёл гиперболой, вообще свойственной экспрессивному стилю речи дяди. Я заметил, что мой отец тоже был расстроен из-за инцидента, хотя и по другим причинам. Отчасти он завидовал тому, что его двоюродный брат смог так выгодно нажиться на этом «Аушвиц-бонусе», в Австрии ничего подобного произойти не могло. Отец также волновался, что в недалеком будущем этот «бонус» сойдёт на нет и в ФРГ, особенно после того как в полицию придут люди, родившиеся после 1945 года».

Василий Корецкий – для проекта «Да». «Да» — проект, который открывает малоизвестные страницы истории, культуры и традиции восточноевропейского еврейства. На фото: кадр из фильма «Тень ангелов», снимок экрана